И реально входит жена Нина. Шумно и яростно.
НИНА. Ах ты, сука ты подлая! Тварь ты несусветная! Падла ты мокрохвостая, ты че творишь вообще? Ты че хайло на чужого мужика расщеперила? А? Че, зубы лишние? Я у тя их руками изо рта вырву! А из глаз твоих яичницу зажарю и твоей, курва, кровью запью! Поняла меня, гниль ты медицинская, подстилка ты госпитальная, мечта патологоанатома…
Виктор хохочет.
ЖЕНА. А ты че ржешь, урод, ты кем себя вообразил, препод ты плешивый, мало тебе, что ль, на студенточек своих ногастых и грудястых слюни пускать? В реале захотел молодого красивого мясца погрызть пломбами своими? А?
И вдруг она замирает. Будто в стоп-кадре.
ВИКТОР. Смешно, конечно… Но представить, чтобы моя жена… Знаете, Липа, удивительно то, что вы про зубы… Угадали — потрясающе. Она ведь стоматолог. Очень успешный. И, уж конечно, так не выражалась бы. Неужели думаете, что у меня может быть такая жена? Если бы она появилась тут, она вела бы себя совсем иначе.
Жена отмирает и становится предельно вежливой. Но строгой.
НИНА. Я примерно так вас себе и представляла, уважаемая Олимпиада, не знаю, как вас по отчеству.
ЛИПА. Олимпиада Юрьевна.
НИНА. Нина Григорьевна. Я понимаю, что, хотя у вас, учитывая вашу внешность, наверняка немало поклонников, вы увлеклись Виктором, им трудно не увлечься, если как следует узнать его, но…
ЛИПА (смеется). Стоп, стоп, это же выговорить невозможно! Неужели она так и изъясняется у вас? Да еще если учесть ситуацию, настроение. Наверняка проще было бы: здравствуйте, я приехала разобраться, что происходит.
НИНА. Здравствуйте, я приехала разобраться, что происходит.
ВИКТОР. Моя жена — дипломат. Она никогда не начинает сразу. Она сначала представится, спросит, как вас зовут, чтобы убедиться, что она туда попала.
НИНА. Меня зовут Нина Григорьевна, а как вас зовут? Я хочу убедиться, что я туда попала. … Не поняла, вы с чего это оба меня такой дурой выставляете?
ВИКТОР. Ты говоришь нашими словами, Ниночка, прости.
НИНА. А свое собственное — могу вставить?
ЛИПА. Вас тут вообще нет.
НИНА. А кто говорит?
ЛИПА. Это вашего мужа воображение говорит. Расшалившееся. Он уже представил, что от вас ушел. Ко мне.
НИНА. Виктор, это правда?
ВИКТОР. Нет, конечно. Это посторонняя женщина, она работает в привокзальном медпункте, я привел к ней больную собаку.
НИНА. Собаку?
ВИКТОР. Собаку.
НИНА. Больную?
ВИКТОР. Больную.
НИНА. В медпункт?
ВИКТОР. В медпункт.
НИНА. И думаешь, я поверю? Ты дочь не сумел в поликлинику отвести, вечно у тебя то лекции, то семинары, то заочники, то репетиторство, я из Подмосковья примчалась…
ВИКТОР. Нина, ты опять? Десять лет ты этот случай забыть не можешь! Из Подмосковья было ближе! Я на другом конце Москвы был! Это главное, а не лекции и не семинары, сто раз это говорил, но ты опять за свое… И вообще, неудобно при посторонних.
НИНА. Да я уж и не знаю, кто у нас теперь посторонний!
ВИКТОР. Хорошо, поедем домой. Но я возьму собаку.
ЛИПА. Ага, только собаки ей не хватало.
НИНА. Только собаки мне не хватало! Я от твоей Джемы шерсть каждый день собирать замучилась.
ВИКТОР. Неправда. Ты ее любила.
НИНА. Я ее любила. И эту полюблю. (Подходит к собаке, гладит). Хорошая моя. Как тебя зовут? (Виктору). Это девочка или кобель?
ЛИПА. Он не знает. И вообще, собака — повод.
ВИКТОР. Неправда. Я же не знал, что вы тут.
Нина распрямляется, смотрит на Виктора, на Липу.
НИНА. Ну? Что мне еще говорить?
ВИКТОР. Ничего, тебя же тут нет.
НИНА. Да уж я поняла. Ладно. Совет вам да любовь!
Она выходит. Слышится визг тормозов автомобиля, звук удара, потом сирена «скорой помощи».
ВИКТОР. Неправда! Я никогда не желал ей зла.
ЛИПА. Ну да. И очень ее любите.
ВИКТОР. Что вы сразу — любите! Чуть что — люблю, не люблю! Будто слов других нет.
ЛИПА. А как еще? Или любишь человека, или не любишь.
ВИКТОР. Есть общие интересы, дети, дом, быт. Много всего. А главное, как в античной трагедии, впрочем, как и всегда от Адама и Евы — рок. Судьба. Как думаете, Липа, почему первые люди попробовали яблоко, хотя точно знали, что нельзя?
ЛИПА. Насколько я помню, змей какой-то соблазнил.
ВИКТОР. Дьявол вообще-то. Но подразумевается, что люди поступили по своей воле. А я думаю, там был еще голос рока. Голос неизбежности.
ЛИПА. Это вы так о своей жене? Она для вас неизбежность? Рок?
ВИКТОР. А что плохого в этом слове? В той же античной трагедии, если человек пытался избежать одного рока, его настигал другой. То есть, на самом деле, тот же самый, но…
ЛИПА. Все, все, все, я уже запуталась. А этот рок вам не подсказывает, что надо уйти?
ВИКТОР. Он подсказывает остаться. … Сережа, может, вообще ваш муж? Или жених? Или ревнивый любовник? Угадал, да? Вам бы, конечно, хотелось другого, учитывая ваши данные и запросы, но — как-то все само получилось, а теперь как-то лень выстроить все иначе. Да и Сережа не позволит так просто себя бросить. Я хорошо это представляю.
Появляется Сережа (первый).
СЕРЕЖА. Ну, че?
ЛИПА. А че?
СЕРЕЖА. Че ты хотела-то?
ЛИПА. Да ниче…
СЕРЕЖА. Нет, если че не так, ты скажи. (Берет чашку). Кофе?
ЛИПА. Все так.
СЕРЕЖА. Серьезно? (Отпивает кофе). Остыло. Все так не бывает. Че ты мне мозги-то крутишь?
ЛИПА. Я не кручу.
СЕРЕЖА. Я глухой, да? Я глухой? Я вопрос задал кому-то — я глухой?
ЛИПА. Нет.
СЕРЕЖА. Я только что слышал от тебя — типа: все так. Врать зачем? Все так не бывает. Ни у кого. Зачем врать мне, я не понимаю?
ЛИПА. Ну, хорошо, не совсем так. Просто — настроение.
СЕРЕЖА. Че настроение?
ЛИПА. Не очень.
СЕРЕЖА. Почему?
ЛИПА. Господи, ну, бывает: просто не очень хорошее настроение.
СЕРЕЖА. Просто — не бывает. Бывает — почему-то. Вот я работать не хочу, а приходится, настроение испортилась. Погода плохая. Болит чего-то. Есть причина. А без причины не бывает.
ЛИПА. Да, голова побаливает.
СЕРЕЖА. Таблетку выпей. Сама врач, мне тебя учить?
ЛИПА. Да уже почти прошло.
Сережа подходит к Липе, обнимает и валит на стол.
ЛИПА. Ты чего?
СЕРЕЖА. А че?
ЛИПА. Не здесь!
СЕРЕЖА. Да нормально, ты че? Я дверь запер.
ЛИПА. Ты мне надоел.
СЕРЕЖА. Да ладно те.
ЛИПА. Я тебя бросаю.
СЕРЕЖА. Ага, щас.
ЛИПА. Я тебя ненавижу.
СЕРЕЖА. Да ладно те.
ЛИПА. Я тебе сто раз это говорила, почему ты не веришь? Мне надоело!
СЕРЕЖА. Че-то голова тоже болит. (Сползает со стола на пол).
ЛИПА. Я тебя отравила. А что еще делать, если ты слов не понимаешь?
СЕРЕЖА. Вот дура, ё. Не могла по-человечески?
ЛИПА. Пробовала! Не получается!
СЕРЕЖА. Обязательно травить? Ё, прямо плохо мне, реально. И долго так будет?
ЛИПА. Минут пять помучаешься.
СЕРЕЖА. Не могла, чтобы сразу? Дура — она во всем дура. Учти, если выживу, я те всю голову отшибу.
ЛИПА. Не выживешь.
СЕРЕЖА. А я тя любил, между прочим. Дура.
Умирает.
ЛИПА. Вам вот что, интересно о людях так плохо думать? Почему? Сами себе лучше кажетесь?
ВИКТОР. Но ведь близко к правде, ведь да?
ЛИПА. Нет. Сережа — деликатный человек. Даже романтичный. Мы и познакомились романтично.
ВИКТОР. Расскажите.
Появляются носильщики. Они исполняют танец с тележками, на которых сумки и чемоданы, жонглируют сумками и поют.
ПЕСНЯ НОСИЛЬЩИКОВ
(на мотив «Очи черные»)
Вещи вещие, вещи страстные,
Вы зловещие и прекрасные.
Как люблю я вас,
Как боюсь я вас,
Знать увидел вас
Я в недобрый час!
Часто снились мне
В полуночной тьме
Вещи вздорные, непокорные,
А проснулся я — ночь кругом темна,
И здесь некому пожалеть меня.
Не встречал бы вас,
Не страдал бы так,
Я бы прожил жизнь улыбаючись.
Вы сгубили меня, вещи черные,
Унесли навек мое счастье…
Припев.
(Возможно, на мотив: «Живет моя отрада»)
Припев.
(Возможно, на мотив: «Живет моя отрада»)
Железная дорога,
Чугунные пути.
А жизнь (поется — жизень) недотрога —
Не рельсы перейти.
Бешеный танец, чечетка. И вдруг один из носильщиков падает. Крики: «Доктора! Человеку плохо!»
