— Ну что, уже надышались свежим воздухом? — спросил Андрес, растягивая слова.
— Мы ведь недолго отсутствовали. Когда ты успел так нализаться? — возмутилась я. — Ты же пьян в стельку, Андрес! Что с тобой случилось? Ты же никогда так не напивался.
Я и в самом деле удивилась. Я знала, что Андрес может пить несколько часов, совершенно не пьянея.
— Потому что в этой стране может выжить только безумец или пьяный. Я почти всегда безумен, но сегодня мне вдруг захотелось обрести разум. Правда, братец? — обратился он к Пенье, который был пьян еще больше, косил глазами и смотрел в пол.
— Я тебе скажу, что эти коммунисты очень опасны, — проговорил тот, заикаясь. — Тебе не следовало отпускать с ними свою жену.
— У него уже начались галлюцинации, — заметил Андрес. — Сейчас назвал Вивеса коммунистом, а через минуту скажет, что сюда вошел фиолетовый слон или Грета Гарбо в трусах. Хуан, отвези его домой, а мы еще поболтаем.
— Думаю, нам всем пора по домам, — сказала я. — Здесь уже нечего делать.
— Ах, вы только посмотрите на нее! — сказал Андрес, поднимаясь. — Как она обеспокоена соблюдением приличий! Ладно, поедем домой, но пусть Хуан привезет туда певцов из «Сироса».
— «Сирос» сейчас уже закрыт, — напомнила я.
— Ничего подобного, он работает до трех утра, еще есть время. Хуан, привези сюда трио, которое знает «Предчувствие».
— Но сначала пусть отвезет нас домой, — сказала я.
— У нас что, нет другой машины? А твоя, Вивес? — спросил Андрес.
У меня перехватило дыхание. Машина Вивеса осталась около его дома.
— Я одолжил ее Кордере, ему не на чем было ехать, — спокойно ответил Вивес.
— Вот же козел этот Кордера, пытается наложить лапу даже на автомобили моих друзей. Даже ты попался на удочку бедняги Альварито. Одолжил ему машину! Если у него нет машины, с какой стати ему давать свою? Но мы не можем больше ждать. Если останемся без певцов, я его убью, это уж точно, и дело не в политике. Он умрет за то, что испортил нам вечер, да и стране тем самым я окажу услугу.
Мы поехали домой.
— Пусть Хуан высадит нас во дворе, а до дома мы сами как-нибудь дойдем, — сказал Андрес. — Я пойду в зал, а ты, Хуан, привези сюда музыкантов — тех, кто знает «Предчувствие».
Я выскочила из машины и бросилась к окошку Хуана.
— У него остановились часы, — сказала я. — В «Сиросе» вы уже никого не найдете. Поезжайте лучше в дом маэстро Лары — я уверена, они еще продолжают праздновать. И скажите Тоне, чтобы она приехала как можно скорее.
С Тоней Перегрина я познакомилась еще в то время, когда Андрес был губернатором. Она приехала в Пуэблу вместе с Ларой. Я пригласила ее спеть в кинотеатре «Герреро» на одном из тех благотворительных мероприятий, которые я так любила организовывать. Они собирались провести в Пуэбле два дня, но в итоге остались на пять. Я поселила их в гостевых комнатах нашего дома, свозила на ранчо в Атлиско, показала все достопримечательности. Конечно, они получили массу удовольствия, хотя мне доставляло еще большее удовольствие их развлекать. По вечерам Агустин играл на рояле, а Тоня пела.
Мы с ней подружились. Я отвела ее к Лупе, своей портнихе, которая была настоящим гением. За два дня она сшила ей три концертных платья со шлейфами и оборками, маскировавшими ее полноту. Она и так была хороша, стоило ей только запеть, но платья привлекли к ней всеобщее внимание и заставить ее почувствовать, что она ничем не хуже Нинон Севильи. А вот я, признаюсь, завидовала им обеим. Когда Лупе сшила эти платья, Тоня не желала больше выходить на сцену ни в чем другом. Поскольку ей так и не удалось уговорить Лупе переехать в Мехико, Тоня с тех пор наведывалась в Пуэблу при любой возможности.
Она всегда останавливалась в нашем доме. И все бы хорошо, но однажды к ней в комнату прокрался какой-то тип с ножом и бросился на нее с криком «Смерть Андресу Асенсио!». Андрес в те дни никогда не спал две ночи подряд в одной и той же комнате. Иногда он оставался у меня, иногда ночевал в комнате Чеко или где-нибудь еще. Накануне приезда Тони он спал в той комнате для гостей, где мы ее поселили. Так вот, этот тип бросился с ножом на Тоню, в потемках приняв ее за Андреса, а она настолько растерялась, что не нашла ничего лучше, чем пропеть:
— Есть ли на свете такие глаза — зеленые, как изумруды?
Тот тип вылетел из ее комнаты и бросился бежать. Тоня рассказала мне об этом лишь много лет спустя.
— Как тебе пришло в голову спеть? — спросила я.
— А что еще я могла сделать, если накануне ты весь вечер заставляла меня это петь, и в голове у меня вертелись то зеленые очи цвета морского прибоя, то алые губы цвета кораллов? Эта песенка мне даже во сне снилась, я уже ни о чем больше думать не могла, только о пальмах, кораллах и изумрудах.
Мы стали такими подругами, что теперь я не сомневалась: если Хуан скажет Тоне, что она мне срочно нужна, она примчится даже среди ночи, хоть в ночной сорочке.
И действительно, еще не успел растаять лед в стаканах с виски, когда за дверью послышался шум мотора. Я открыла. За дверью, как ясное солнце, стояла Тоня в сверкающем голубом платье с обнаженными плечами. Она поцеловала меня в щеку.
— Добрый вечер, добрый вечер, — произнесла она своим божественным голосом. — Кто-то здесь хотел меня видеть?
— Тоня! Спойте «Предчувствие», — попросил Андрес.
— Конечно, генерал, но сначала представьте меня господам, — ответила она, глядя на Вивеса, словно пыталась его вспомнить. — Знаю, вы дирижер симфонического оркестра. Видела вашу фотографию. Я ни одного лица не забываю, верно, сестренка? — обратилась она ко мне.
— А это депутат Альфонсо Пенья. Как видишь, мы ему уже наскучили, — ответила я, указав на Пончо, дремлющего в обнимку с бархатным креслом.
— Очень приятно, — сказала Тоня, приподняв его руку и бросив обратно. — «Предчувствие», генерал? К сожалению, я не привела с собой пианиста, так что как получится.
— С вашим-то голосом, Тоня, да как получится? — сказал Андрес.
— Вам нужен пианист? — спросил Карлос, сидящий за роялем.
— Только не говорите, что знаете эту песню, — удивилась Тоня.
Карлос ответил первыми аккордами из «Предчувствия».
— Ну надо же, вы только поглядите, — отозвалась Тоня.
— Что, годится? — поинтересовался Карлос. Тоня продолжила песню, направившись к роялю.
— Но только с самого начала, Тоня, — попросил Андрес. — «Боюсь стать счастливым с тобою рядом», — пропел он.
— «Боюсь всё потерять», — вторила я, сев в кресло и зачарованно слушая.
— Хорошо, генерал, — ответил Вивес и заиграл сначала. Карлос аккомпанировал Тоне, словно они репетировали многие месяцы.
Он не просто аккомпанировал, а после окончания одной песни сливал ее финал с началом другой, и Тоня как ни в чем ни бывало продолжала петь. Они веселились, их глаза горели.
«Для чего на небе луна, для чего в морях глубина, ты лишь слово скажи и меня позови, нет на свете препятствий для моей любви».
— «Я одержима тобой, у всех на глазах я схожу с ума», — подхватила я, понимая, что мой голос, похожий на мышиный писк, не идет ни в какое сравнение с божественным голосом Тони.
Тоня кивнула и жестом велела мне приблизиться.
Я села на стул возле рояля, рядом с Карлосом; он тут же оборвал эту песню, которую, как мне казалось, написали специально для меня, и разразился аккордами другой песни, «Какая ночь была вчера».
— «Ах, что за ночь была вчера», — вступила Тоня. — «Ах, что тогда произошло, что так меня смутило...»
— «И я теперь в смятеньи чувств, а так была спокойна. Томит меня предчувствие, что кончилась любовь», — пропела я, изо всех сил напрягая голос, наклоняясь при этом к Карлосу, который украдкой протянул руку и погладил меня по колену.
— Ну вот, ты, как всегда, все испортила, Каталина, — недовольно произнес Андрес. — Заткнись, когда поют великие мастера.
Я не обратила внимания на его слова.
— «Ах, что ты делаешь со мной? — продолжала я. — Я вся в смятеньи чувств. Такого прежде не бывало никогда...»
По сравнению с голосом Тони мой собственный казался жалким писком, но я все равно продолжала:
— «Клянусь, со мной такого не бывало никогда...»
В эти минуты мне казалось, что ее голосом поет моя собственная душа.
— «И лишь тогда я поняла, что лишь тобой всегда жила, лишь одного тебя ждала», — пропели мы вместе, и я уронила голову на рояль.
Бум — послышалось вместо финала песни «Какая ночь была вчера».
— Каталина, кончай эти глупости, — сказал Андрес. — Это ведь я пьян. Сыграй «Пепел», Вивес.
— Да, сыграй «Пепел», — поддержала я.
— А ты помолчи, Катин, — сказал Андрес.
— Хорошо, жизнь моя.
— «После стольких мук я поняла, что забыла тебя», — пропела Тоня.
— «После того, как отдала свое израненное сердце», — подхватила я, а она встала позади меня, положив руки мне на плечи.
