Акива. Это несомненно.
Пьют.
Каков день сегодня! Утром я сидел с учениками в доме учения, мы изучали Тору. Вдруг ворвались твои солдаты, и начался этот ужасный бой…
Адриан. Кстати, что ты делал во время боя?
Акива. Я молился, чтобы сошел огонь с небес и пожрал римлян. Но увы, за грехи мои небеса остались глухи к моей мольбе и огня не было.
Адриан. Представляю твое разочарование… Что же было далее?
Акива. Потом меня связали как зверя и понесли неизвестно куда. Я уж приготовился к самой ужасной смерти и прочел отходную молитву. Но вот — вместо этого я сижу за одним столом с цезарем и пью с ним вино. Поистине, неисповедимы пути Господни!
Адриан. Судьба человека в руках богов, чьи помыслы нам неизвестны.
Акива. Замысел Творца миров нам действительно неведом, но судьба каждого человека в его собственных руках.
Адриан. Так учит ваша вера?
Акива. Да. Но и здравый смысл говорит то же самое.
Адриан. Здравый смысл учит совсем иному. Твой тезис кажется мне не совсем верным, Акива. Я бы оспорил его. Ты не возражаешь?
Акива. Сделай одолжение.
Адриан. Аристотель учит нас различать между теоретическим предположением и практической достоверностью. Вслед за ним, Протагор говорит, что практика есть единственный критерий истинности высказанного суждения. Хотя человеческий опыт противоречив и субъективен, но в этом вопросе именно он должен быть для нас арбитром. Думаю, с этим одинаково согласились бы и Теэтет, утверждавший, что человек есть мера всех вещей, и Ксенофан, провозглашавший, что лишь боги доподлинно знают, что истинно, а что ложно. В данном случае мы вполне можем полагаться на наше человеческое суждение, именуемое также «здравым смыслом». Он неопровержимо свидетельствует, что твоя судьба сейчас всецело в моих руках. Ты согласен с этим, Акива?
Акива. С этим трудно спорить, Адриан.
Адриан. Рад, что мои аргументы кажутся тебе убедительными. Однако, тебе, как искушенному знатоку диалектики, будет приятно узнать, что и твой тезис тоже отчасти верен. Ты сможешь выбрать свою смерть.
Акива. Когда я смогу это сделать?
Адриан. Позволь мне прежде, по правилам симпозия, произнести вступительную часть, пролегомену. Я скажу ее с той самой римской прямотой, которую так ценит наш друг Руф. Итак, Акива, тебя ожидает казнь. Она с необходимостью должна стать публичной, мучительной и поучительной. Иной она быть не может, ибо это было бы истолковано как слабость. Поскольку ваш народ живет во всех уголках империи, весть о твоей ужасной смерти быстро разнесется повсюду. Кровавые подробности понесенного тобой наказания будут передаваться из уст в уста. Эта картина должна охладить самые горячие головы. Если же допустить противный вариант, то это, согласись, могло бы возыметь самые пагубные последствия. Известие о том, что великий Рим дал слабину, не казнив вождей столь наглого и дерзкого народа, как евреи, вызовет волну смут и бунтов. Этого я допустить ни в коем случае не могу. Так что, как видишь, я руководствуюсь здесь отнюдь не эмоциями, но исключительно доводами разума. Именно к этим доводам я стараюсь прислушиваться всегда. Этим славословием разуму я бы завершил пролегомену. Удалась ли она мне?
Акива. В полной мере.
Адриан. Польщен твоей высокой оценкой. Теперь мы приближаемся к точке бифуркации. Перед нами есть две возможности, и мы исследуем их в равной мере. Первая возможность доказывает правоту моего тезиса: твоя судьба в моих руках. По моему приказу ты можешь быть отправлен в Рим в качестве живого трофея наших победоносных войск. Тебя закуют в цепи, посадят в клетку, где можно только стоять, согнувшись, и затем погрузят в корабельный трюм. Там ты будешь гнить в собственных извержениях, находясь в обществе крыс, мокриц и блох. После выгрузки тебя проволокут по воющим улицам вечного города. Солдаты позаботятся, чтобы до тебя долетели плевки черни, тухлая рыба и гнилые свиные головы. Затем тебя подвергнут бичеванию, пока на твоем теле не останется ни одного целого лоскута кожи. Лишь после всего этого ты будешь распят или посажен на кол на перекрестке дорог. Возможно, перед этим тебе выколют глаза. После смерти твое тело будет выброшено в выгребную яму вместе с тушами скотов. Понятно ли я изложил первую возможность?
Акива. Совершенно понятно. Ты — хороший оратор, Адриан.
Адриан. Похвала знатока дорогого стоит. Мы переходим ко второй возможности. В соответствии с законами диалектики, она свидетельствует о правоте твоего тезиса, Акива. Ты можешь умереть здесь. До казни ты будешь содержаться в тюрьме вместе со своими соотечественниками. Условия будут суровыми, но телесные наказания запрещены. Казнь, как я сказал, будет впечатляющей, однако после смерти твое тело будет отдано твоим ученикам. Ты будешь погребен по обычаям своей веры, и ляжешь в эту землю, которую считаешь святой. Кроме того, я велю отпустить из тюрем тысячу евреев.
Акива. Тысячу человек?
Адриан. Две тысячи, клянусь Юпитером! Из них тысячу детей! Какую возможность ты предпочитаешь?
Акива. Разумеется, вторую.
Адриан. Хвала Юноне, царице богов, благоразумие не оставило тебя.
Акива. Но освобождение людей, наверное, связано с каким-нибудь условием?
Адриан. Ты опять прав. Но это не условие, а моя просьба. Если ты удовлетворишь ее, я обязуюсь сделать все, о чем я говорил.
Акива. Если в твоей просьбе нет ничего, связанного с вероотступничеством, клятвопреступлением или лжесвидетельством, я готов приложить все силы, чтобы ее исполнить.
Адриан. Просьба состоит в одном вопросе. Разъясни мне, зачем ты все это затеял три года назад? Ради чего ты залил свою страну кровью и обрек столько людей на муки и смерть?
Акива. Кровью мою страну залил не я.
Адриан. Ты, Акива! Ты открыл врата для смуты, благословил фанатиков, внушил своим людям ложную надежду. Без твоих слов о мессии за этим авантюристом Бар Кохбой никто бы не пошел, и бунт удалось бы подавить за месяц. Твои евреи шли на смерть только потому, что верили тебе.
Акива. Они бестрепетно шли на смерть, потому что верили в Бога.
Адриан. Оставь риторику, Акива! Скажи мне, чего ты действительно желал?
Акива. Правила симпозия предусматривают загадки. Попробуй догадаться сам, Адриан. Ты ведь наверняка думал об этом.
Адриан. Конечно, думал. Ты надеялся на помощь парфян и хотел перейти под руку парфянского царя?
Акива. Разве я кажусь тебе столь наивным?
Адриан. Ты хотел поднять на восстание всех евреев империи, сокрушить Pax Romana и установить еврейскую власть?
Акива. Разве я кажусь тебе столь безумным?
Адриан. Ты верил, что этот мужлан Бар Кохба в самом деле посланник Бога?
Акива. Разве я кажусь тебе столь легковерным?
Адриан. Тогда почему, Акива? Клянусь алтарями предков, я не нахожу ответа! Разреши мое недоумение, и я прибавлю к освобожденным пленникам еще тысячу человек.
Акива. (Становясь очень серьезным). Как бы это тебе объяснить, Адриан? Я хотел понять, есть ли Богу дело до нас? Вмешивается ли Он в ход событий, как раньше? Присутствует ли Он в человеческих делах?
Адриан. И к какому же выводу ты пришел?
Акива. К самому отрадному. Ему есть до нас дело. Он не оставил нас своим попечением. Он сражался на нашей стороне.
Адриан. На вашей стороне?! Ты смеешься, Акива! Ваша страна лежит в руинах, поля усеяны трупами, города разрушены, деревни сожжены, всюду голод, запустение и хаос, евреев тысячами продают в рабство! Скоро самая память о вас изгладится из истории!
Акива. Этого никогда не произойдет.
Адриан. Это уже происходит! Я прикажу именовать эту землю Палестиной, вашу столицу назову Элия Капитолина или Адрианополь, а вас самих прикажу называть северными арабами или южными сирийцами. Через два поколения все забудут о вас, о вашей гордыне и вашем боге!
Акива. Из этой затеи ничего не выйдет. Эта земля всегда будет называться землей Израиля, святой город будет именоваться Иерусалимом, а наш народ всегда будет помнить о том, что они — евреи. Народ мой никогда не исчезнет, а все враги его, какими бы могущественными они не казались, рассеются с лица земли.
Адриан. (Овладевая собой). Время покажет кто из нас прав. Мне только жаль, что я не смогу там дернуть тебя за хитон и показать тебе, что все вышло именно по-моему.
Акива. Отчего же? Из Вечности, куда мы все отойдем, мы сможем наблюдать за всем, что тут происходит.
