Миссис Торн преклонила голову в минутном молчании — затем спустилась с кафедры и прошествовала к первой скамье на противоположной от Северуса стороне прохода. Кто-то зааплодировал, но осознал, что находится на похоронах, и хлопки смолкли. Люди начали подниматься со скамей и собираться в группы, чтобы проследовать на кладбище.
Мать поднялась сама, без каких-либо напоминаний. Он тоже встал, пытаясь припомнить, как в прошлый раз добирался до кладбища, и услышал, как кто-то — не Лили — позвал его:
— Северус?
Это была Лоррейн. Она выглядела гораздо моложе, чем он ее помнил — меньше седины в волосах. После второго замужества она переехала в пригород Коукворта, но каждый год на Рождество присылала ему открытки, в которых старательно пересказывала последние семейные новости — сначала о внучке, которая нашла себе замечательную работу в Лондоне, где-то в рекламном бизнесе, потом — о муже внучки и его работе в банке, и, наконец, о родившемся у них ребенке, ее правнуке. Несколько раз в год она присылала Северусу письма — одни пересуды, из пустого в порожнее, и в каждом письме — в каждом без исключения — приглашала его в гости на обед, хотя он так ни разу к ней и не пришел.
Это было... престранное ощущение — то, как в его голове наслаивались друг на друга прошлое и будущее. Заранее знать судьбу Лоррейн и Бонни — до того, как все это произойдет... все еще помнить судьбу Поттера — этого мальчишки...
Значит ли это, что в будущем ничего не изменилось? Раз эта память все еще при нем?
— Как ты, милый? — приобняв его, спросила Лорейн. Северус почувствовал себя неловко, хоть и ждал этих прикосновений.
Краем глаза он заметил Бонни — та замешкалась вместе с отчимом поодаль, у той скамьи, на которой они сидели, и явно не горела желанием подходить ближе. Обычно они оба вели себя довольно доброжелательно — Бонни так в особенности, в своем дружелюбии она была воистину неумолима — так что их сегодняшнее прохладное отношение скорее всего было связано с Эйлин. Та всегда смотрелась в лучшем случае угрожающе; сегодня же ее черная мантия была похожа на платье какой-нибудь графини елизаветинской эпохи — точнее, на его укороченную версию. В этом одеянии и черной кружевной вуали она наверняка казалась магглам помешанной. Даже Лили — и та вытаращилась, когда увидела, во что вырядилась его мать.
— С учетом всех обстоятельств — нормально, — неопределенно откликнулся Северус; это замечание казалось удобным и безобидным.
— Тебя подвезти до кладбища? — спросила Лоррейн. Под глазами у нее залегли тени; она казалась уставшей, но все равно держалась куда лучше приятелей Тобиаса — те собрались в круг, утирая слезы и хлопая друг друга по плечам. Всю церемонию организовала именно миссис Торн — оба раза, и в прошлый, и в нынешний. В День рождественских подарков Северус вспомнил, что следовало бы ей позвонить, и неуклюже молчал в трубку, пока она рыдала на другом конце провода. В конце концов она успокоилась и с жаром пообещала обо всем позаботиться.
— Спасибо, — возвращаясь в настоящее, поблагодарил ее Северус и заметил, как она скользнула взглядом по Лили, не скрывая любопытства. — Это Лили, — сказал он невпопад, чувствуя у себя за плечами весь безграничный запас идиотизма шестнадцатилетнего подростка. — Лили, это миссис Торн.
Их "приятно познакомиться" прозвучало в унисон; короткое рукопожатие — и Лили снова взяла Северуса за руку.
Миссис Торн проследила за этим движением, но сказала только:
— Не волнуйся, в машине всем хватит места — Бонни поедет с Ирвингом.
Северус отвел мать к переднему сидению "Гремлина", а сам вместе с Лили сел на заднее. Ноги едва влезли, в скрюченном виде умостившись в промежутке между сидениями. Дворники счистили наледь с переднего стекла, и миссис Торн вывела машину с автостоянки, пристроившись в кильватер к катафалку. Вслед за ними в похоронную процессию вытянулась цепочка где-то из пятнадцати автомобилей. Лоррейн и мать молчали всю дорогу; Северус и Лили тоже не разговаривали. Раздобыв где-то бумажный носовой платок, Лили растерзала его на клочки, испятнав свою черную шерстяную юбку белоснежным бумажным пухом.
День выдался холодный и почти безоблачный; дул резкий пронизывающий ветер. Кладбище располагалось на открытом склоне холма, где не росли деревья — ветер от этого только больше свирепствовал. Мать шагала вперед по заиндевевшей траве — ни с кем не разговаривая, ни на кого не глядя. Позади развевалась черная вуаль.
От внимания Северуса не ускользнуло, что гости подходили выразить свои соболезнования либо к лучшему другу отца, Джону Лэндри, либо к миссис Торн и Бонни. (Бонни при этом продолжала всхлипывать в носовой платок.) К нему самому, равно как и к матери, не подошел никто — то ли робели, то ли сочли, что Эйлин и Северус сами не рады своему вынужденному присутствию. Ни для кого не было секретом, что семейная жизнь у Тобиаса не задалась; старые друзья — те, кто знал его с той поры, когда Бонни была малышкой — так и не привыкли к мысли, что он еще раз женился больше пятнадцати лет назад. Ну да — Эйлин никогда не была склонна принимать участие в их дружеских посиделках.
Из-за холода ту часть службы, которая произносилась над могилой, пришлось урезать до минимума. Северус был этому рад, потому что вымотался до невозможности. К тому же у него начинала раскалываться голова — он был вынужден блокировать горе пятидесяти с лишним гостей.
Но вскоре все было кончено. Несколько слов над дырой, продолбленной в твердой земле, потом туда опустился гроб с россыпью цветов на крышке — и вот уже гости начали постепенно расходиться, наклоняясь против ветра и прижимая к горлу лацканы своих костюмов или придерживая рвущиеся с головы шляпы.
Эйлин стояла у изголовья могилы и глядела вниз, в эту мерзлую яму. Озябла она или нет, сказать было сложно — как и знает ли мать, что находится у могилы не в одиночестве. Северус стоял с ней рядом, скрестив на груди руки в бесплодной попытке защититься от ветра, и не знал, что теперь делать. Он совершенно не помнил, как все это происходило в первый раз; скорее всего, он хмурился, пинал комки земли и мечтал, чтобы она прекратила маяться всякой безумной хренотой и увела их всех домой с этой холодрыги.
— Скажи миссис Торн, чтобы она ушла, — не оборачиваясь, тихо произнесла мать. — Скажи ей, что я ненадолго останусь.
Он подошел к Лили — та стояла у розоватого надгробного камня, обхватив себя руками, и дрожала, несмотря на пальто, траурное платье и теплые черные колготки.
— Миссис Торн тебя заберет...
— Помнишь, что сказал в часовне? — сказала она, утирая нос и, должно быть, сожалея, что растерзала бумажный платок. — Что, уже забыл?
— Боюсь, что твоя простуда снова поднимет голову, — ответил он. Ему хотелось привлечь ее к себе и завернуть в эту безбожно теплую куртку, которую она ему подарила, но он знал, что это совершенно невозможно. — От количества соплей у тебя в носу зависит моя жизнь.
— Ха-ха, — Лили улыбнулась натужно — возможно, оттого, что замерзла. — Я тебя не брошу.
Надежда вспыхнула внутри, как спичка в темной комнате. Северус сказал себе, что хватит быть такой размазней. Она не это имела в виду. Конечно же, не это.
Он проводил миссис Торн до подножья холма. Та не слишком хотела уходить, но не нашла предлога остаться. Озабоченно оглядев Северуса с ног до головы, она притянула его к себе, себе, слабо обозначив объятия, — в основном лишь прикосновением рук к его плечам.
— Если тебе что-то потребуется, — пообещала она, мельком взглянув на Эйлин, — любому из вас — только слово скажи. Мы с Ирвингом будем рады помочь.
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Северус, прекрасно зная, что никогда у них ничего не попросит — точно так же, как и в прошлый раз. Похоже, она это почувствовала.
— Ну что ж, — сказала она, шмыгнув заледеневшим носом, — до свидания, Северус. Береги себя, милый.
А затем она присоединилась к мужу и дочери, и они втроем не спеша спустились по склону холма вслед за остальными — последние, кто задержался на кладбище, несмотря на пронизывающий ветер. Наверху, в запредельной высоте, облака расползлись, обнажая небо поразительной глубины и синевы, какая редко встречается под конец года.
Лили стояла у могилы, дожидаясь, пока Северус распрощается с Торнами — потом побрела к нему, засунув руки под мышки.
— Это твоя тетя или еще какая родственница? — спросила она. Если у нее застучат зубы — он аппарирует вместе с ней домой, и к черту все министерские запреты.
— Первая жена отца.
Лили щурилась на сильном ветру, но, услышав эти слова, удивленно распахнула глаза.
— Не знала, что твой отец... — Изумление сменилось смущением. — Извини.
— Откуда тебе было знать, если я никогда об этом не рассказывал?
Она ковырнула землю носком туфли.
— Значит, та, вторая, была твоя сестра?
— Да. Единокровная.
