Адольф (как верх нелепости). Хочешь лук-пырей или…
Тото. Ничего не хочу!
Адольф (вне себя). На! (Привстаёт, чтобы наказать сына, но опять опрокидывает графин, орёт.) Адэль! Пойди опять убрать, я ещё графин уронил! (В ярости, обращаясь к Элоди.) А ты всё мечтаешь! Могла б хоть немного заняться своими детьми!
Элоди его не слышит, созерцая Адонарда. Едят.
Минута спокойствия. Потом Тото…
Тото. Пахнет вином.
Адольф. Заткнись.
Тото. Пахнет вином!
Адольф. Я приказываю тебе замолчать!
Во время предыдущих реплик звонит телефон. Горничная возвращается с ведром и тряпкой.
Горничная. Это господин Фессар-Лёбонз. Они хотят с месье разговаривать.
Адольф. Опять? Этот тип сведёт меня с ума! Адольф, бросив салфетку, выходит).
Адонард (продолжая разговор, который нам мешало услышать только присутствие Адольфа). Что хорошо у Максим'с (разумеется, там немного столовка), но чувствуешь себя, как дома. Теперь все эти бистрошки с табачными лавками, куда всякий бежит после спектакля, вот снобизм! А у Максим'с всё-таки простота. Во-первых, безукоризненная обслуга, и потом, на столах всегда цветы изумительные.
Адэль всё ещё вытирает; метрдотель, не показывая вида, продолжает обслуживать, перешагивает через горничную, как ни в чём не бывало.
Метрдотель. Мадам желает ещё икры?
Элоди. Нет, Альфредо, merci.
Меняя тарелки, он принимает из рук служанки следующее кушанье, которое ставит на стол перед Элоди.
Метрдотель. Трюфальдан с трюфелями герцога Ноайского. (Элоди делает отрицательный жест. Смена блюд.) Подавать мадам тут же спаржу жеманную?
Элоди. С'иль ву пле.
метрдотель (подавая). Довольна ли мадам новым бургонским монтрашё?
Элоди. Вы, Альфредо, всегда прекрасно выбираете вина.
Метрдотель. Угождать мадам — одно удовольствие. Улыбка мадам — наивысшая плата.
Элоди (очень светской дамой). Альфредо…
Метрдотель. Говорю со всем уважением, которым обязан мадам.
Метрдотель выходит.
Элоди спрашивает служанку…
Элоди. Что это с Альфредо последнее время? Какой-то он странный.
Служанка (задорно хихикая). Ах, мадам прекрасно знает! Альфредо слишком стильный, чтобы нарушить границы дозволенного, но он влюблён в мадам. Мне все смеёмся над ним в лакейской…
Элоди (воркует, притворно оскорбленная). Эрмелина, я вам запрещаю! Вы заставляете меня расстаться с прислугой, которой я, тем не менее, очень довольна…
Служанка. Мадам такая красивая!
Элоди (строго). Эрмелина, делайте ваше дело и держите пересуды прислуги при себе. (Прибавляет.) В полоскательнице вода едва тёплая.
Служанка (смутившись). Прошу прощения мадам. Я передам замечания мадам на кухню.
Служанка выходит.
Горничная (заканчивая протирать пол). Вот! А следующий, кто стакан опрокинет, я тому по жопке щлёп-щлёп!
Тото. А если папа?
Элоди. Тото, попрошу тебя, замолчи!
Адэль выходит. Адонард продолжает, как ни в чём не бывало.
Адонард. Заметьте, я не пренебрегаю Армнонвилем. Ни Каталанским Лужком. О Каскаде и говорить нечего, там теперь только кокотки, будет неприлично вас туда повести. Однако мне хотелось бы показать вам летним вечером садик в отеле Ритц. Большой ресторанный зал утомителен, но садик изящно прованский. Оркестр — очень как в Маренбаде. И прислуга хорошая. Много иностранцев и, в целом, что сегодня довольно редко (они теперь везде лезут), мало этих деловых людей…
Входит Адольф. Он падает на стул, в ярости…
Адольф. Он унизит меня! Унизит вконец! Подай мне телятины. Знает ведь, что я на милости его состою и ничего не могу ответить. Доставляет ему удовольствие истязать. Вот человек без малейших достоинств. Самоучка! Нуль полный! Ничтожество! Без меня общество раз десять уже в банкротстве бы было!
Элоди. На следующем совете администрации попроси, чтоб тебе зарплаты прибавили, может, мы сможем тогда завести достойную прислугу.
Адольф (мрачно). Зарплаты? Ты их не знаешь. Уверяю тебя, в настоящее время ни о каких прибавках и речи не может идти!
Элоди (после паузы, продолжая свои благородные мечты). Шангаярды няню наняли. Молодую иностранку, немку. Утром, вместе с чаем к Мари-Жозефо приводят детей умытых, одетых и причёсанных. Той остаётся только в лобик деток поцеловать.
Адольф (мрачно ухмыляясь). Няню! Няню! В настоящее-то время! Уверяю тебя, ты размечталась.
Девушка, одетая в голубое с белым входит и принимается, молча, кормить детей.
Элоди. Я, может, и размечталась, но у Шангаярдов дети будут хорошо воспитаны, а у нас нет. Не считая знания языков!
Адольф. Ещё одна персона в доме… никогда! Подай-ка спаржу. Я никогда не посажу за свой стол немчуры. К тому же необходимо будет с
ней разговаривать. «Хлебушка, Fralein, пожалуйте?» «Передайте-ка мне, Fralein, горчицы…» «Стоит хорошая погода, не правда ли, Fralein?» «Danke schon! Bitte schon!» Корнишон! Найн!
Элоди. Кажется, она милая девушка и очень достойная.
Адольф мечтательно наблюдает, как молодая немка грациозно ухаживает за детьми. Она наклонилась над ними и кормит. Слышна мелодия музыкальной шкатулки, дети поют по-немецки:
Alle Vogel sind schon da Alle Vogel, alle Amsel, Drossel, Fink und Star Und die ganze Vogelschar Wunchen dir ein frohes Jahr Lauter Heil und Segen
Поэтическая минута; Адольф вскакивает, крича…
Адольф. И, во-первых, чем ей платить? Знаешь ли ты, что Фессар-Лёбонз только что сделал? Он выгнал меня с работы!
Молодая немка исчезает вместе с прислугой и Адонардом. Они вчетвером сидят в пустой и мрачной гостиной.
Тото (после паузы). Значит, нам больше есть будет нечего?
Молчание царит ещё некоторое время. Затем Элоди с Адольфом принимаются неистово, как обжоры, уплетать всё подряд.
Элоди. У тебя никогда не было амбиций. Ты всегда удовлетворялся зависимым положением подчинённого. Никогда ты не подумал о роскоши, которой обязан был обеспечить свою молодую и красивую супругу…
Никогда ты не чувствовал, что должен ублажать её во всём, окружить множеством дорогостоящих и пошлых безделушек, от которых женщина расцветает по-настоящему… Ах, если бы в этом доме мужчиной была я, я бы только об этом и думала! Посмотри на американских мужей, суровых, ищущих приключений, безжалостных друг к другу — struggle for life! Только жён своих чтобы уважить! Если бы ты не боялся всегда и всего, то бы мог стать капитаном индустрии такого же уровня, что и Эмиль Волкогон!
Адольф. У Эмиля Волкогона на старте имелись папины швейные машинки, которые строчили для него сами! И Эмиль Волкогон, вместо того, чтобы, гадая, ромашку щипать, женился на дочери Ренего!
Элоди. Карга твоя Ренего! Претенциозное чудовище! Теперь он, должно быть, локти кусает!
Адольф. Не до такой степени! У этого претенциозного чудовища было двенадцать миллионов приданого, которые помогли расширить завод.
Элоди. Ты омерзителен! Что ты мне этим хочешь внушить? За мной отец дал имение Шевилет, и заплатил за всю мебель. Всё в ар-деко Мажорель! Целое состояние!
Адольф. Шевилет приносит нам двадцать четыре дюжины яиц, сто килограммов картошки, ягнёнка на Пасху и молочного поросёнка на Рождество… А что касается Мажорель, то это ты потребовала её с твоими современными вкусами, чтобы производить впечатление на подруг… Я предпочёл бы обстановку в стиле Людовика XVI! А что касается Габриэллы Ренего, когда я с ней играл в теннис, она об меня, собирая мячи, тёрлась, она с меня глаз не спускала!
Элоди. Какой глаз? Она косая. Один глаз косил, а другой благоразумно к швейным машинкам приклеился. Она прекрасно понимала, что делает, выходя замуж за Волкогонова сына. Деньга к деньге лезет! Ах, не то, чтобы ты не старался понравится… достаточно ты танцев плясал перед двенадцатью миллионами! Вот, в чём мораль басни о теннисе. И ты на всё был готов! Косоглазие, прыщи на спине, и одна нога другой короче! Только в один прекрасный день объявили помолвку с Волкогоном Эмилем. Ты не смог самую богатую взять, так что взял самую красивую. Я была королевой Кантри-Клуба).
