К.И.Т. Домой, ангел мой… Домой… Вы ведь сами хотели, милая. Сами хотели.
МАША. (Пытается сопротивляться.) Где мой Володя? Где он?
К.И.Т. Нет его. Нет его.
Исчезают за дверью
Священник остаётся один. Какое-то время он стоит, как вкопанный. Затем идёт, задвигает засов и садится на лавочку.
СВЯЩЕННИК. Уехали… (Вздыхает.) Играют с Богом как дети малые, а он всё видит… Всё видит… И наказывает…
ТЕМНОТА
ЗАНАВЕС
Спустя три года.
Бальная зала в одной из усадеб Н-ской губернии. Царит всеобщее оживление. Дамы в богатых платьях, кавалеры во фраках. Все нервно переговариваются и поглядывают на себя в зеркала. Одним словом, ожидают появления кого-то знатного, особенного, желанного. Тут же находится и Марья Гавриловна. При ней Прасковья Петровна и две девицы с модными прическами и более чем вызывающим декольте. Марья Гавриловна менее бледна, чем обычно мы привыкли ее видеть и кажется заинтересована происходящим не более хоровых музыкантов. Она выглядит повзрослевшей и погрубевшей чертами с момента последней нашей встречи. Но нет в том ничего удивительного, потому как прошло три года с тех пор, как судьба сделала ее жертвой своей жестокой шутки.
Наконец, кто-то кричит: «Идут! Идут!»
Хор играет марш.
Входят несколько офицеров. Все как один бравые, возмужавшие на бранном воздухе, обвешанные крестами.
Дамы разом делаются бледными.
Кавалеры во фраках пытаются придать своим телам армейскую выправку, что, надо признаться, им не очень удается.
1-я ДЕВИЦА (возбужденно.) Вон тот улан со шрамом на щеке — это Молодцов, сын покойного Петра Петровича. Говорят, очень способен по части женских сердец. И собою недурен, как видно. До войны часто бывал у нас. Карты уважает, угощения…
2-я ДЕВИЦА. А рядом? Справа? Кто таков?
1-я ДЕВИЦА. (Смотрит.) Который?
2-я ДЕВИЦА. С тростью.
1-я ДЕВИЦА. (Бросает многозначительный взгляд в сторону Марьи Гавриловны.) Ах, этот… Ничего особенного. Птичья такая фамилия, то ли Курочкин, то ли Куропаткин. Прожига. Перед войною промотал все наследство. Теперича почти без гроша… Лучше поглядите на того, что с перевязанной рукой и Георгием в петлице. Это Бурмин. Ему двадцать шесть лет. Некогда был ужасным повесою и грозою местных Артемид. Но молва уверяет, что остепенился и теперь нрава тихого и скромного, во что верится, правда, с превеликим трудом.
2-я ДЕВИЦА. Отчего же?
1-я ДЕВИЦА. Как же отчего… Вы только посмотрите какие хищные взоры метает он по женским шеям и плечикам. Прямо голодный тигр в центре стада антилоп.
2-я ДЕВИЦА. Вы несправедливы к нему, моя дорогая. По-моему, он уже выбрал объект своих притязаний.
1-я ДЕВИЦА. И кто же это?
2-ДЕВИЦА.Как… Вы еще не догадались?
1-я ДЕВИЦА. Помилуйте, не томите.
2-я ДЕВИЦА. Но это же очевидно. Ей и только ей посвящен этот взгляд.
1-я ДЕВИЦА. Но кто же она, эта счастливица?
2-яДЕВИЦА. (шепотом.) Марья Гавриловна…
1-я ДЕВИЦА (глядит на Бурмина.) Бог мой! Вы правы. Он буквально испепеляет ее.
2-я ДЕВИЦА. Не пройдет и дня, как он мобилизует свои любовные умения и тогда…
1-я ДЕВИЦА. Тогда ее бастионы капитулируют
Вторая громко хихикнула.
МАША (строго.) Я не нахожу ваше замечание достаточно приличным.
1-я ДЕВИЦА. Какое именно?
МАША. Касаемое моей персоны.
1-я ДЕВИЦА. Я что-то не упомню, чтобы мы поминали вас в нашей беседе.
МАША. Тогда попрошу и впредь не делать этого.
1-я ДЕВИЦА. Я вижу, вы настроены скандализировать. Раз так, мы вынуждены избавить вас от нашего общества. (Второй.) Пойдемте, дорогая. (Прасковье Петровне.) Бонжур.
Уходят в другой конец залы.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Зачем ты нагрубила им, Маша?
МАША. Я не позволю шутить над моей памятию.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Над чем?
МАША. Пустое… Пойдемте отсюда, маменька. Все это не по мне. Эти люди, эти сплетни, эти… Все это.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Но Маша… Ты просто отвыкла. Мы никуда не ходили со смерти Гаврилы Гавриловича.
МАША. И правильно делали. Пойдемте, маменька.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Ты разбиваешь мне сердце, Маша! Сколько можно жить отшельниками? Я уже стара. Так стара, что чувствую, как костлявая наступает мне на подол платья… И Гаврила Гаврилович вот зовут к себе. Но я не могу умереть, покуда не разрешилась твоя судьба. Я должна принести ему на небеса хорошие известия.
МАША. Не говорите мне про Судьбу, маменька! Я ненавижу ее!
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Как смеешь ты говорить такое, глупое дитя?!
МАША. Смею! После всего, что она сделала со мною, смею.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Чего же такого она сделала с тобою, что ты говоришь так?
МАША. Сделала… Пойдемте отсюда.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Нет. Мы никуда не пойдем. Общество не одобрит таких капризов.
МАША. Меня не интересует мнение этого общества.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Тссс… Кажется, сейчас состоится первое знакомство.
МАША (взволнованно.) Уйдемте, маменька.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Стой!
К ним подходят хозяин и Бурмин.
ХОЗЯИН. Прасковья Петровна, разрешите представить вам Владимира Владимировича Бурмина. Герой войны, полковник. Имеет честь пребывать в отпуску в своем поместье по соседству с вашей деревней.
Бурмин кланяется. Хозяин уходит.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Позвольте познакомить вас с моей дочерью.
БУРМИН. Буду очень благодарен.
МАША (сухо.) Марья Гавриловна.
БУРМИН. (Целует ей руку.) Владимир Владимирович
МАША. (Прасковье Петровне.) Мне душно, маменька. Позвольте, я подожду вас на улице?
ПАУЗА.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Хорошо, Маша. Иди.
МАША. (Бурмину.) Прошу прощения. (Уходит.)
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Вы не обиделись на нее?
БУРМИН. Нет, нет, я ее понимаю.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Мы здесь совсем недавно. Как схоронили нашего батюшку Гаврилу Гавриловича, так и оставили Ненарадово.
БУРМИН. Ненарадово?
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Вам знакомы наши места?
БУРМИН. (задумчиво.) Ненарадово… Нет, не припомню что-то…
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Какая жалость. А я было подумала, что вы были тама и порадуете бедную старуху какою-нибудь приятной вестию. Ой, что это я? Совсем стыд потеряла. Вы верно желали общества моей дочери, а вынуждены находиться с моею нудною персоною.
БУРМИН. О нет, что вы! Ваше общество мне приятно.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Это вы из вежливости…
БУРМИН. Надо признать, что отчасти. Ваша дочь мила, и я был бы счастлив…
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Тогда нет ничего проще. Я буду рада видеть вас у нас на обеде в воскресенье.
БУРМИН. Но…
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Марья Гавриловна тоже будет рада.
БУРМИН. Но…
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Ежели вы откажетесь, это разобьет сердце бедной девочки. И мое.
БУРМИН. Согласен. Конечно, согласен. Но боюсь, ваша дочь…
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Не обращайте внимания на сегодняшнее ее поведение. Мы так давно не были в обществе, что она забыла, как надлежит держать себя… Так вы будете у нас?
БУРМИН. Буду.
ПРАСКОВЬЯ ПЕТРОВНА. Тогда я бегу обрадовать Машу этой приятной новостию. Прощайте…
Окрыленная уходит.
К нему подходит Молодцов.
МОЛОДЦОВ. Гиблое дело…
БУРМИН. Что?
МОЛОДЦОВ. Ты идешь на заранее проигрышный вист, полковник.
БУРМИН. Я не понимаю тебя. Потрудись объясниться.
МОЛОДЦОВ. Эта девица неприступна, как Камелот. Еще до войны она была чрезвычайно влюблена в одного бедного поручика. Кто таков и что за птица, история умалчивает. Известно только, что родители ее были против их отношений по причине его материальной слабости. Верно, был бесталанным игроком, что, надо признать, нередко среди нашего брата.
