– Феннер, дай им установить камеры! – закричал он. Голос его звучал хрипло, надсадно, горло его болело, все тело было разбито. Острая, пульсирующая боль стала подниматься от бедра вверх.
– Сначала выходи! – закричал Феннер в ответ. – Мы позволим тебе выступить перед камерой!
Красная волна ненависти захлестнула его, когда он услышал эту откровенную ложь. – ЧЕРТ ВОЗЬМИ! У МЕНЯ ЗДЕСЬ БОЛЬШАЯ ПУШКА, И ЕСЛИ Я НАЧНУ ПАЛИТЬ ПО БЕНЗОБАКАМ, ТО ПОЛУЧИТСЯ НЕПЛОХОЕ БАРБЕКЬЮ, ПОНЯЛ ТЫ, ПИДОР ГНОЙНЫЙ?
Потрясенное молчание.
Потом раздался осторожный голос Феннера:
– Что ты хочешь?
– Пришлите мне того парня, которого двинули дубинкой, и позвольте телевизионщикам поставить камеры.
– Ну, уж нет! Мы не собираемся дать тебе в руки заложника, чтобы ты потом шантажировал нас еще бог знает сколько времени!
Один из полицейских подбежал к осевшему на один бок седану и скрылся за ним. Очевидно, там состоялось какое-то краткое совещание.
Раздался другой голос:
– Парень, за твоим домом – тридцать человек. Все они вооружены. Если ты не выйдешь, я отдам им приказ идти на штурм!
Настало время предъявить свои козыри. – Не советую. Весь дом начинен взрывчаткой. Посмотрите сюда!
Он выставил над креслом красный зажим соединительного провода.
– Видите?
– Ты блефуешь! – уверенно прокричал голос.
– Если я подсоединю этот зажим к клемме аккумулятора, который стоит рядом со мной на полу, всем нам придет конец!
Молчание. Еще одно совещание.
– Эй! – закричал кто-то. – Эй! Ведите сюда этого парня! – Он высунулся из-за кресла и увидел человека в джинсах и клетчатой рубашке, который шел по улице без всякого прикрытия, гордо подняв голову. То ли он был так героически предан профессии, то ли просто сошел с ума. У него были длинные черные волосы, доходившие почти до плеч, и тоненькие темные усики.
Двое полицейских решили было перезарядить оружие под прикрытием составленных буквой «V» машин, но передумали, когда он выстрелил поверх их голов. – Господи, ну и вляпались мы в историю! – воскликнул кто-то в досаде.
Человек в клетчатой рубашке шел по лужайке, взбивая ногами маленькие фонтанчики снежной пыли. Что-то прожужжало мимо уха, потом раздался звук выстрела, и он обнаружил, что забыл спрятаться в укрытие. Он услышал, как повернулась ручка входной двери. Убедившись, что она заперта, молодой человек постучал.
Он пополз по полу, усыпанному цементом и штукатуркой, выбитыми из стен. Правая нога болела, как старая ведьма, и когда он посмотрел на нее, обнаружилось, что штанина от бедра и до колена пропитана кровью. Он повернул замок и отодвинул засов. – Давай! – сказал он, и человек в клетчатой рубашке юркнул внутрь.
Он задыхался, но лицо его не показалось ему испуганным. На щеке у него была ссадина от полицейской дубинки, левый рукав был разодран. Впустив человека в клетчатой рубашке, он пополз обратно в гостиную, взял винтовку, выставил ее над креслом и сделал наугад два выстрела. Потом он обернулся. Человек в клетчатой рубашке стоял в дверном проеме. Вид у него был невероятно спокойным. Из кармана он достал большой блокнот.
– Ладно, парень, – сказал он. – Выкладывай, что тут за дерьмо.
– Как тебя зовут?
– Дейв Алберт.
– В автобусе есть оборудование?
– Да.
– Подойди к окну. Скажи полиции, чтобы они позволили съемочной группе установить камеру на лужайке у Куиннов. Это дом напротив. Скажи, что если через пять минут этого не произойдет, то у тебя начнутся большие проблемы.
– Вот как?
– Будь уверен.
Алберт засмеялся. – Ты не похож на человека, который собирается меня убить, парень.
– Скажи им.
Алберт подошел к разбитому окну и выдержал секундную паузу, без сомнения, наслаждаясь моментом.
– Он требует, чтобы моя съемочная группа поставила камеру на другой стороне улицы! – закричал он. – Если это не будет сделано, он говорит, что убьет меня!
– Нет! – яростно завопил Феннер. – Нет, нет и еще раз…
Кто-то заткнул ему рот. Секундная пауза.
– Хорошо! – Это был голос человека, обвинившего его в блефе. – Ты позволишь двум нашим людям пойти и привести их сюда?
Он кивнул вопросительно обернувшемуся репортеру.
– Да! – крикнул Алберт.
После некоторой паузы двое полицейских неуверенно двинулись туда, где стоял автобус телевизионщиков. Двигатель его самодовольно мурлыкал. Тем временем подъехало еще две патрульных машины. Отклонившись вправо, он увидел, что другой конец Крестоллин тоже перегорожен. Большая толпа стояла за желтыми барьерами.
– Ладно, – сказал Алберт, садясь. – У нас есть минутка. Что тебе нужно? Самолет?
– Самолет? – недоумевающе повторил он. Алберт взмахнул руками. – Чтобы улететь, парень. Ууууулететь куда-нибудь.
– Ax, вот ты о чем. – Он кивнул головой, чтобы показать, что понял смысл вопроса. – Нет, мне не нужен самолет.
– Чего же ты хочешь?
– Я хочу, – сказал он, тщательно подбирая слова, – чтобы мне опять было двадцать лет и чтобы я мог заново прожить свою жизнь немного по-другому. – Он увидел недоумение в глазах Алберта и быстро добавил:
– Я знаю, что это невозможно. Конечно, я сумасшедший, но не до такой степени.
– Ты ранен.
– Да.
– Ты сказал правду об этой штуке? – Он указал на запальный шнур и аккумулятор.
– Да. Провод идет во все комнаты. И в гараж тоже.
– Где ты взял взрывчатку? – Тон Алберта был – вполне дружеским, но в глазах была внимательная настороженность.
– Нашел в рождественском чулке. Он засмеялся. – Что ж, неплохо. Я использую эту фразу в сюжете.
– Прекрасно. Когда выйдешь отсюда, скажи полицейским, что лучше им отойти от дома подальше.
– Ты собираешься взорвать себя? – спросил Алберт. В голосе его звучал интерес, только интерес и ничего больше.
– Я думаю над этой возможностью.
– Знаешь что, парень, ты, по-моему, просто фильмов насмотрелся.
– В последние время я не слишком часто ходил в кино. Правда, я посмотрел «Изгоняющего дьявола». Теперь жалею. Как там дела у твоей съемочной группы?
Алберт выглянул из окна. – Неплохо. У нас есть еще одна минутка. Твоя фамилия Доуз?
– Это они тебе сказали?
Алберт презрительно рассмеялся. – Они мне ничего не сказали бы, даже если бы я умирал от рака. Я прочел табличку под дверным колокольчиком. А ты мог бы ответить мне на вопрос, зачем ты все это делаешь?
– Могу. Это из-за дорожных работ.
– Новый участок 784-й автострады? – Глаза Алберта блеснули. Он начал что-то записывать в своем блокноте.
– Да.
– Они отобрали у тебя дом?
– Они попытались. Я возьму его с собой. Алберт записал его ответ, захлопнул блокнот и запихнул его в задний карман джинсов. – Это очень глупо, мистер Доуз. Вы не возражаете, что я так говорю? Почему бы вам не выйти отсюда вместе со мной?
– У тебя эксклюзивный материал, – сказал он устало. – Какие награды вам там присуждают, Пулитцеровскую премию?
– Я б не отказался. – Он весело улыбнулся, а потом снова посерьезнел. – Пошли, мистер Доуз. Выходи со мной. Я позабочусь о том, чтобы люди узнали о твоей позиции.
– У меня нет никакой позиции.
Алберт нахмурился. – Как это понимать?
– У меня нет позиции. Именно поэтому я так и поступаю. – Он высунулся из-за кресла и встретился с глазом кинокамеры, установленной на штативе посреди заснеженной лужайки Куиннов. – А теперь иди. Скажи, чтобы убирались подальше.
– Ты действительно собрался все взорвать?
– Не знаю.
Алберт подошел к двери, но в последний момент обернулся. – Мы где-нибудь встречались? Мне постоянно кажется, что я тебя уже где-то видел.
Он покачал головой. Он думал, что видит Алберта в первый раз в жизни.
Наблюдая за тем, как репортер шел по лужайке (слегка под углом, чтобы предстать на пленке в более выгодном ракурсе), он задумался о том, чем может заниматься Оливия в эту самую секунду.
Он подождал пятнадцать минут. Огонь усилился, но штурма дома с тыла так и не последовало. Похоже, огонь велся для того, чтобы прикрыть отступление полиции в дома на другой стороне улицы. Съемочная группа оставалась на прежнем месте, продолжая бесстрастно работать. Потом белый «Эконолайн» подъехал на лужайку Куиннов, и тогда оператор сложил штатив, оттащил его за фургон и снова начал снимать. Что-то черное и вытянутое просвистело в воздухе, приземлилось на полпути между домом и тротуаром и стало источать газ. Ветер подхватил его, и рваные облака понеслись вниз по улице. Второй выстрел также был недолетом, а через некоторое время он услышал, как снаряд приземлился на крышу. Он успел ощутить запах газа, когда последний снаряд скатился с крыши в сугроб, под которым мирно зимовали мэрины бегонии. Глаза его наполнились крокодиловыми слезами.
Он вновь пополз на четвереньках через гостиную, от души надеясь, что не сказал этому телевизионщику Алберту ничего такого, что могло бы быть впоследствии истолковано, как исполненные глубокого смысла предсмертные слова. У него действительно не было позиции, потому что в этом мире нет устойчивого места, на котором можно было бы ее занять. Взять, к примеру, Джонни Уокера, погибшего в бессмысленной катастрофе на перекрестке. Ради чего он умер? Ради того, чтобы простыни были доставлены вовремя? Или эта женщина в супермаркете. Игра не стоит свеч.
