Майкл. Вы говорите о самоубийстве?
Эдвард. Ты не спал, что ли, паскуда?
Майкл. Только что проснулся. Вы что-то говорили о самоубийстве?
Адам. А ты не пытался?
Майкл. После смерти Ниты я, конечно, думал об этом. Она меня отговорила.
Эдвард. Призрак её приходил?
Майкл. Не городи ерунды. Нет на свете никаких призраков. Я просто представил себе, что говорю с ней. Она, как всегда, дала мне прекрасный совет. Я ему последовал.
Адам. И какой совет?
Майкл. Сделать грушевый пирог. Она обожала мой грушевый пирог.
Эдвард. Если я ещё хоть слово услышу про этот сраный грушевый пирог…
Майкл. Вот честно, у ирландцев такой очаровательный акцент, но своей грубостью они сводят на нет всё очарование. Иначе я мог бы сказать, что у них самый прекрасный диалект в английском языке.
Эдвард. Диалект?
Майкл. Гиберно-английский — очень красивый диалект. Эти елизаветинские обороты, эти синтаксические странности, которые, я полагаю, восходят к ирландскому языку, сибилянты…
Эдвард. Ты сказал — диалект.
Майкл. Это и есть диалект. Гиберно-английский.
Эдвард. Язык, на котором я говорю, — не диалект английского.
Майкл. Тогда какой? Португальский?
Эдвард. Называй, как хочешь. Это не диалект.
Майкл. Ты крайне невежественный человек.
Эдвард. Да ну? Слушай, ты, английское хайло, я тебе говорю — хайло, времена уже не те. Было время, ты и твоя порода разевали это самое хайло, распоряжались, командовали миром, потому что это был ваш язык. А теперь нет. Мы забрали его от вас. Сделали своим. И превзошли вас в нём. Вы думали, что вырезали нам языки, что мы сидим в углу, ревём и причитаем. Слушай. Кончились причитания. Мы бились с вами и вашим языком и победили. Неплохо для народа, который восемьсот лет подвергался угнетениям, дружок, — говорю как человек, который лишь на одно поколение отстоит от обездоленных.
Адам. Эдвард, ты окончил университет. Живёшь в более чем прекрасном доме. Много зарабатываешь. Какой ты к чёрту обездоленный?
Эдвард. Говорю же, одно поколение назад. И есть те, кого я считаю ответственными за эти лишения. Он — один из них.
Эдвард показывает на Майкла.
Майкл. Подобное обвинение исторически не обосновано.
Эдвард. Помнишь Голод? Великий голод?
Майкл. Голод в Ирландии был чудовищным явлением. Я не отрицаю его тяжести. Но прости. Как я могу нести личную ответственность за то, что произошло тогда? Это было, блять, сто пятьдесят лет назад!
Эдвард. Это было вчера.
Майкл. Не строй из себя идиота, Эдвард.
Эдвард. Я ирландец.
Майкл. Тогда могу я тебе, ирландцу, задать один вопрос, раз уж я несу личную ответственность? Меня кое-что смущает в вашем Голоде. Может, вам надо винить только собственную глупость?
Эдвард. Адам, я его зарежу.
Майкл. Довели себя — целиком зависеть от картошки! Нельзя было найти более сбалансированный рацион? Морковь хороша на вкус. А хлеб, сыр?
Эдвард. Боже!
Майкл. Вот это по-вашему! Совершенно по-ирландски! Взывать к Богу, чтобы решить свои проблемы. Ну, а что если он ответит: «Стань протестантом»? Что тогда?
Эдвард. Некоторые из нас стали протестантами.
Майкл. И что с ними произошло?
Эдвард. Мы сожрали их без соли.
Майкл. Какими сытными они, наверно, оказались.
Адам. Парни, надоело.
Майкл. Это он меня довёл. Ты сам слышал.
Пауза.
То, в чём ты меня обвиняешь, — несправедливо, но я и сам наговорил много бездумного, как и ты, а ты обвиняешь меня лично.
Эдвард. Ни в чём я тебя не обвиняю.
Майкл. Адам свидетель. Ты заявил, что я несу личную ответственность за восемьсот лет притеснений.
Эдвард. Я пошутил. Чувства юмора у тебя нет?
Майкл. У меня отличное чувство юмора.
Эдвард. Чувства юмора у тебя, как у моей жопы.
Майкл. Бедная твоя жопа, что никуда не деться от тебя.
Адам. Парни, хватит, парни.
Майкл. Это нелепо. Он ничего не делает, чтобы облегчить это чудовищное положение. Иногда мне даже кажется, что он на их стороне. Я ничем его не обидел. Но он кидается на меня, зная, что я сам не свой от неизвестности, жива моя мать или умерла, и останусь я сам в живых или умру. Можно же поддерживать хоть видимость любезности в этой чудовищной… чудовищной… Совершенно нелепо. Если ты намеревался разозлить меня, тебе восхитительно удалось.
Пауза.
Прошу прощения за чудовищную несдержанность. Я чуть не навлёк на всех беду своей чудовищной несдержанностью.
Пауза.
Я наговорил глупостей.
Пауза.
Эдвард. Я повёл себя глупо.
Майкл. Эгоистично. Как и я. Мы не подумали про Адама.
Эдвард. Адам простит.
Майкл. Конечно, Адам простит, но если Адам хочет пожаловаться…
Эдвард. Адам так и сделает.
Майкл. Адам чересчур…
Адам. Э, мудилы, Адам здесь. Сам за себя ответит.
Майкл. Разумеется, Адам!
Эдвард. Так точно, Адам!
Адам. Вот и заткнитесь. Пока вы здесь, я тоже здесь. Окей?
Пауза.
Майкл. А замечательно будет, если нас выпустят вместе, да? Обещайте приехать в Питерборо посмотреть на собор. По-моему, это самое восхитительное здание во всей Англии. Когда я был маленьким, я и правда думал, что там живёт Бог.
Эдвард. Команда футбольная неплохая, «Питерборо Юнайтед».
Майкл. Эдвард, они ни разу не выбирались из четвёртого дивизиона.
Эдвард. Один год были в третьем. Вылетели — вроде, какой-то скандал из-за денег?
Майкл. Мы об этом не говорим.
Эдвард. Никогда бы не подумал, что ты болельщик.
Майкл. Все хранят чему-нибудь верность.
Эдвард. Это точно. Милый старый грязный Дублин. Когда вы приедете, я провезу вас на Дарте. Это поезд, который ходит вдоль берега в Дублине, из Хоута в Брей. Из Хоута в Брей. Рахени, Хармонстаун, Коннолли, Тара, Сэндимаунт, Бутерстаун, Бутерстаун — Боже, видеть эти названия, произносить их! В Бутерстауне есть птичий заповедник. Туда прилетают зимородки. Я как-то видел одного. Показал дочери.
Пауза.
Вы помните, как поют птицы?
Пауза.
«Птицелов из Алькатраса» — отличный был фильм.
Адам. Алькатрас у меня рядом с домом. Когда я привезу вас в Сан-Франциско, во Флемонт, мы переедем залив и пойдём в Китайский квартал — там самые лучшие рыбные рестораны в Америке. Омары, омары и ещё омары.
Пауза.
Всё будет окей.
Пауза.
Всё-всё будет окей.
Майкл. А вы знаете, что ещё никто так и не прояснил этимологию слова «окей»?
Эдвард. Что, совсем?
Майкл. Теория Джексона Каменной Стены моя любимая. Ты, наверное, слышал, Адам. Она связана с Гражданской войной в Америке…
Эдвард. На той войне погибло много ирландцев.
Майкл. В основном, сражаясь за сохранение рабства.
Эдвард. Докажи!
Майкл. «Унесённые ветром».
Эдвард. Чего?
Майкл. С именем Скарлетт О’Хара она едва ли была родом из Лондона.
Адам. Майкл, давай про теорию Джексона Каменной Стены.
Майкл. Говорят, он так и не научился ни читать, ни писать, и когда подписывал бумаги, всегда ставил внизу страницы «ок», потому что слово «абсолютно» писал с «о», а слово «верно» — с «к».
Эдвард. Ни читать, ни писать не мог?
Майкл. Так говорят.
Эдвард. Значит, неграмотный полностью?
Майкл. Выходит так, да.
Эдвард. Если человек полностью неграмотный, он не то что прочитать или написать правильно не сможет, он и неправильно не сможет. Откуда он знал про «о» или «к», если неграмотный?
Майкл. Да. Это несколько рушит теорию Джексона Каменной Стены.
Эдвард. Рушит. Несколько.
Майкл. С теорией рискованно иметь дело в любых научных вопросах. Взять хотя бы самоё лингвистику…
Эдвард. Дёрнуло же меня!
