— Он едет на ферму. Сорок километров от города, — говорит Филип довольно тихо, потому что кабина водителя плохо изолирована.
В пригороде пикап на минуту притормаживает возле высокого жилого дома. Дав два коротких гудка и один длинный, водитель сразу отъезжает и останавливается позади здания, на маленькой улочке, между старыми гаражами. Из дома, через черный ход выходит худая женщина. Она оглядывается — не заметил ли ее ли кто-нибудь — и, успокоенная, подбегает к машине. На ней платье с застежкой спереди. Она садится рядом с водителем и, не говоря ни слова, расстегивает платье. Водитель тут же снимает брюки и всей тяжестью наваливается на женщину. Все это происходит буквально на глазах Филипа и Филипины — между кабиной и задней частью пикапа большое окно, и получается, что мощный зад водителя и раскинутые ноги женщины в каких-то нескольких сантиметрах от ребят. Двигаться нельзя, поэтому Филипина зажмуривается, а когда женщина начинает стонать, затыкает уши.
Женщина спрашивает:
— Можно?
Водитель бурчит «да», и она начинает все быстрее и громче повторять в такт движениям:
— Так, так, вот так…
Пикап сотрясается. Филипина отворачивается. Филип придерживает ее голову. Наконец водитель со стоном заканчивает акт. Минуту они лежат, глубоко дыша, потом женщина вылезает из машины и без единого слова идет к дому. Водитель трогает с места, открывает окно и принимается напевать неожиданно тоненьким голоском.
Пикап приближается к окраине. Двое вооруженных полицейских, охраняющих выезд из города, дружески приветствуют водителя, а он тормозит, чтобы услышать их вопрос:
— Уже?
— Уже, ясное дело. Иначе для меня и день не день!
Пикап проезжает небольшой городок, минует маленький вокзал. Дважды останавливается на красный свет. Водитель, все еще напевая, замечает, что его догоняет легковая машина. Поравнявшись с ним, шофер сигналит.
— У вас сзади дверца открыта! — кричит он.
Пикап тормозит и останавливается. Водитель вылезает из кабины. Задняя дверца действительно болтается на петлях. Внутри перекатываются бидоны. Водитель входит и аккуратно их расставляет. В машине никого нет.
Филип и Филипина выбегают из здания вокзала и вскакивают в тронувшийся пригородный поезд. Во всех купе уже сидят люди. Наконец одно почти пустое. Здесь только один старик, он дремлет, надвинув на лоб шляпу. Они садятся, Филип забрасывает рюкзак на полку. Филипина, доверчиво улыбаясь, прижимается к Филипу. Он обнимает ее. В этот момент старик открывает глаза. У него очень загорелое обветренное лицо, натруженные руки и светло-голубые, почти прозрачные глаза. Он внимательно смотрит на сидящих перед ним пассажиров. Филипина замирает. Старик глядит еще несколько секунд, потом снова безмятежно засыпает.
— Пойдем отсюда, — шепчет Филипина.
Не отводя взгляда от старика, они тихонько встают. Неожиданно тот, не открывая глаз, обращается к ним.
— Сидите, сидите, — спокойно произносит он, не повышая голоса. — Я бы этого сукина сына еще и на кусочки порезал.
Поезд проезжает несколько коротких туннелей — начинаются горы — и оказывается на солнечной зеленой долине.
Филип и Филипина идут по узкой дороге между полями. Прямо перед ними постепенно и все отчетливее открывается из-за холма город. За ним садится солнце. Филипина останавливается при виде этой умиротворяющей красоты.
— Вот если бы так… — говорит она, — ни того, что было, ни того, что будет…
Филип останавливается рядом.
— Только то, что сейчас? — полувопросительно продолжает он.
Филипина кивает — да, так было бы лучше. Они садятся у дороги, Филип вынимает из рюкзака два бутерброда и бутылку с водой. Проголодавшаяся Филипина с жадностью ест.
— Выйдешь за меня замуж? — спрашивает Филип.
Филипина глотает кусок.
— Да, — отвечает она.
— Сегодня? — спрашивает Филип, помолчав.
— Сегодня или завтра…
Услышав шум приближающегося вертолета, они прижимаются к земле. Вертолет с ревом проносится над ними, делает над городом два круга и улетает.
На рассвете они идут по улочке в предместье Сиены. Филипина останавливается у невысокой ограды.
— Вот там лежит мама, — показывает она ухоженную скромную могилу недалеко от стены.
— Хочешь войти и посидеть там немного? — спрашивает Филип.
Филипина улыбается — нет.
— Я всегда себе представляю, как она стоит на верхней ступеньке и улыбается, встречая меня. Протягивает руки, вот так… — показывает она, протягивая руки к Филипу. Возле них на ветку садится птица. — Смотри, птица, — говорит Филипина, глядя на нее.
— Это ласточка, — поправляет Филип. — Так она называется, — ласково объясняет он.
Собор огромный, но внутри, хотя он и пуст, кажется уютным. Филипина показывает Филипу места на скамьях и возле алтаря.
— Здесь меня крестили, здесь было первое причастие, здесь мы сидели, когда я была маленькая, каждое воскресенье.
Две пожилые женщины зажигают у алтаря свечки, то и дело опускаются на колени и крестятся. В боковых нефах — исповедальни.
Филипина останавливается.
— Здесь я исповедовалась… — говорит она и задумчиво глядит на одну из них.
Затем извиняется и, пройдя между скамьями, опускается перед исповедальней на колени.
Филип садится у противоположной стены собора. Издалека он видит, как Филипина стучит в решетку и начинает говорить. Две женщины заканчивают украшать алтарь и выходят из собора. Их шаги отзываются долгим эхом.
Филип замечает, что теперь Филипина молчит, все еще стоя на коленях перед исповедальней. Потом встает, заглядывает внутрь и отходит. Садится рядом с Филипом.
— Я исповедовалась… — говорит она. — И только потом увидела, что там никого нет.
— Попробуй здесь, — предлагает Филип, показывая на исповедальню, рядом с которой сидит.
Филипина встает, заглядывает внутрь и возвращается.
— Здесь тоже пусто.
Они какое-то время молчат.
— Я хочу закончить, — тихо говорит Филипина. — Можно тебе?
— Ты думаешь, это все равно? — спрашивает Филип.
Филипина на минуту замолкает.
— Думаю, да.
— На чем ты остановилась?
— Я сказала, что не исповедовалась пятнадцать лет. Наделала много глупостей, многих обидела, много раз лгала родителям и сестре, однажды изменила мужу, не сделала все возможное, чтобы его спасти… Не знаю, можно ли вообще сделать все? — вполголоса говорит Филипина, не глядя Филипу в глаза.
Филип тоже опустил голову и не смотрит на нее — подсознательно он принял позу исповедника.
— Я не буду рассказывать тебе, что я сделала, — ты все знаешь, — продолжает Филипина. — Из-за меня погибли четыре человека, с этим я жить не могу и не смогу никогда. Даже если бы там не было детей, все равно. Я застрелила эту скотину… это ты тоже знаешь. Но ты не знаешь, что я перестала верить.
Филип поднимает глаза.
— Во что?
— В смысл. В справедливость, в то, что каждая жизнь необходима и осмысленна. Я не хочу больше…
Как когда-то в комнате для допросов, по ее щеке катится слеза.
Филип протягивает руку.
— Я тебя люблю… — произносит он.
— Я тебя тоже, — отвечает Филипина. — И буду любить до конца. Я только хочу, чтобы он наступил быстро.
Современное школьное здание посреди старого города выглядит уродливо. Но именно здесь Филипина и училась. Она показывает Филипу школу, дорогу, которую переходила, возвращаясь домой. Улицы узкие, дома выкрашены в цвет ржавчины, краска большей частью выцвела. Девушка проводит Филипа по нескольким таким улочкам — она хочет показать ему свой дом. Но юноша вдруг резко останавливается и прячется за угол — перед одним из домов стоит темный автомобиль, а в нем трое мужчин.
— Это они, — говорит Филип.
Незамеченные, они осторожно бегут по переулкам. Филипина показывает дорогу — ей знакомы все подворотни и проходные дворы.
Парикмахер стрижет Филипа. В середине остается чубчик, который парикмахер с помощью желатина пытается поставить вертикально. Филипину постригли под ноль. Совершенно лысая, она разглядывает чубчик Филипа. Все это их явно развлекает.
Филип уверенной походкой возвращается из бара с двумя большими порциями разноцветного мороженого. На рынке идет подготовка к параду средневековых всадников. Шумно и людно. Филип и Филипина сидят на скамейке.
— Такое? — спрашивает Филип.
Филипина кивает головой — такое. Она пробует, не изменился ли вкус. Нет, мороженое прежнее.
Девушка нахально, глядя полицейским прямо в лицо, рассматривает патруль. Те проходят, бросив на ребят равнодушный взгляд.
Филип и Филипина наклоняются над своими цветными бокалами.
— Ну как? — спрашивает девушка.
— Лучше не бывает, — отвечает Филип.
