НЕЗНАКОМЕЦ (мягко). На это Бог ответил бы: «Если бы ты мог, как я, видеть грядущее, твои упреки были бы еще страшнее, но ты бы обратил их на подлинного виновника!» (Прищуривается.) Если бы ты заглянул вперед… (Отрешенно, провидческим тоном.) Этот век будет самым диковинным из всех, какие видела земля. Его назовут веком прогресса, но это будет также век великой чумы. Вслед за красной чумой на Востоке нагрянет коричневая — здесь, на Западе. Это она дошла ныне до стен Вены, но то, что вы наблюдаете, — лишь первые бубоны, еще немного — и она охватит весь мир, почти не встречая сопротивления. Вас изгоняют, доктор Фрейд? Считайте, что вам повезло. Других — твоих друзей, сестер, учеников — убьют. Уничтожат тысячи и тысячи невинных людей: их будут по несколько десятков загонять в камеры, похожие на душе-вые павильоны, только вместо воды пустят газ, а потом их же братьев заставят выгребать и сваливать в кучу трупы. Нацисты наловчатся делать мыло из жира убитых… намыливать себе задницу тем, что так ненавидишь, — странная идея, не правда ли?
И эти две чумы — не последние, причина же всех таких эпидемий — один и тот же вирус, тот самый, что мешает вам уверовать в меня, — гордыня! Гордыня человеческая никогда еще не заходила так далеко. Когда-то она бросала вызов Богу, теперь же пытается занять его место. В человеке есть божественное начало, и именно оно побуждает отрицать Бога. На меньшее вы не согласны. Вам понадобилось расчистить место, и вот, пожалуйста: мир — порождение случая, беспорядочного мельтешения молекул. Нет никакого высшего правителя, и диктовать свою волю отныне будете вы сами. Править всем! Никогда еще мания величия так не кружила головы, как в нынешнем веке. Человек управляет природой — и вот вы загрязняете небо и землю! Человек управляет материей — и вы сотрясаете планету! Человек управляет политикой — и вы устраиваете тоталитаризм! Человек управляет жизнью — и вот вы заказываете себе детей по каталогу! Человек управляет своим телом — и вот вы так боитесь болезни и смерти, что готовы на все, лишь бы выжить, готовы не жить, а прозябать под наркозом, как овощи в теплице! Человек управляет моралью — и вы уверены, что нравственные законы изобретаются людьми, а значит, все они стоят друг друга, иначе говоря, не стоят ничего! Единственным идолом останутся деньги, ему построят храмы повсюду, во всех городах, человек же без Бога будет тешиться пустыми умствованиями.
Сначала вы будете радоваться тому, что убили Бога. Ведь если человек ничем не обязан Богу, значит, все в руках человеческих. Долгое время ваше мнимое величие останется неколебимым. Вы будете превозносить свой ум. Таких ничтожных и самодовольных философов не видел свет!
Но потом, и этого ты пока не видишь, Фрейд, — потом человечество лишится света. И юноше, который спросит у зрелых мужей, желая разрешить извечные сомнения молодости: «Скажите, в чем смысл жизни?» — никто не сможет дать ответа.
И это будет делом ваших рук. Твоих в том числе.
Вы, великие века сего, сводите человека к человеку, а жизнь к жизни. И получается, что человек, точно запертый в одиночке безумец, разыгрывает шахматную партию между своим сознанием и подсознанием! Твоя теория навеки заточает человека в тюрьму. Ты сам еще испытываешь азарт первооткрывателя, ты вспахиваешь целину, закладываешь основы… но подумай о других, о тех, кто еще не родился: что за мир ты им оставишь? Вот он, твой атеизм! На деле это суеверие еще нелепей всех, что были раньше!
ФРЕЙД (ужасаясь). Я не хотел…
Вдруг ФРЕЙД отдает себе отчет, что говорит с НЕЗНАКОМЦЕМ, как будто тот и впрямь Господь Бог. Он хватается за голову, стонет и пытается совладать с собой.
Вы чрезвычайно умны, Вальтер Оберзайт, и, должно быть, очень несчастны. Но, к сожалению, я ничего не смыслю в пророчествах, это не по моей части… и я думаю, нам обоим будет лучше, если вы сейчас уйдете.
НЕЗНАКОМЕЦ. Куда? В сумасшедший дом?
ФРЕЙД. Мы увидимся завтра, обещаю!
НЕЗНАКОМЕЦ. Тогда уж лучше выдайте меня вашему знакомцу из гестапо — он будет в восторге, и вы выиграете в его глазах.
ФРЕЙД. Нет, возвращайтесь сами в свою палату…
НЕЗНАКОМЕЦ (уточняет) …в свою камеру! (Короткая пауза) Впрочем, по нынешним временам, пожалуй, даже безопаснее считаться сумасшедшим.
Пауза. ФРЕЙД, взвинченный до предела, закуривает сигару несмотря на то, что у него саднит горло. НЕЗНАКОМЕЦ участливо смотрит на ФРЕЙДА и садится прямо напротив него.
Но почему вы не хотите уступить самому себе?
ФРЕЙД (импульсивно). Уступить себе? Никогда! Да и в чем уступить?
НЕЗНАКОМЕЦ. Поверить.
ФРЕЙД (с почти маниакальным упорством). Кем бы я был, если бы уступал себе? Заурядным еврейским врачом на покое, всю жизнь лечил бы насморки да вправлял вывихи! (Встает.) Я не нуждаюсь в вере. Мне нужно точное знание. Позитивные результаты. И доводов безумца, пусть даже гениального, слишком мало, чтобы… (Внезапно осененный.) Вы правда Вальтер Оберзайт, да или нет?
НЕЗНАКОМЕЦ. А как по-вашему?
ФРЕЙД. Я спрашиваю вас! Вы Вальтер Оберзайт?
НЕЗНАКОМЕЦ. Я бы сказал вам «нет». Но ведь Вальтер Оберзайт ответил бы так же.
ФРЕЙД (с живостью). Отлично! Значит, вы утверждаете, что вы Бог? Ну так докажите!
НЕЗНАКОМЕЦ. Что-что?
ФРЕЙД. Если вы Бог, то докажите! Я верю только тому, что вижу собственными глазами.
НЕЗНАКОМЕЦ. Но вы же видите меня.
ФРЕЙД. Я вижу просто человека.
НЕЗНАКОМЕЦ. Надо же мне было как-то воплотиться. Явись я в виде паука или цветочного горшка, мы вряд ли нашли бы общий язык.
ФРЕЙД. Сотворите чудо. НЕЗНАКОМЕЦ. Вы шутите? ФРЕЙД. Сотворите чудо!
НЕЗНАКОМЕЦ (хохочет). Фрейд, доктор Фрейд, один из величайших умов всех времен и народов, доктор Фрейд просит у меня чуда!.. В кого прикажете мне превратиться, друг мой, в шакала, в солнце, в Зевса на небесном троне, в кровоточащего Христа на древе или в Пречистую Деву Марию в пещере? А я-то приберегал свои чудеса для глупцов…
ФРЕЙД (в бешенстве). Глупцы видят чудеса во всем, а провести ученого не так легко. Жаль, что Господь ни разу не явил какого-нибудь чуда в Сорбонне или в научной лаборатории.
НЕЗНАКОМЕЦ (с сарказмом). Если вы мне поверите, вот это будет чудо.
ФРЕЙД. Не можете? (Холодно.) Ну же, чудо!
НЕЗНАКОМЕЦ. Смешно! (Внезапно уступая.) Ну ладно! (Притворно размышляет.) Вы готовы? Будьте любезны, подержите мою трость.
Протягивает ФРЕЙДУ трость, тот инстинктивно берет ее. В тот же миг трость переворачивается и превращается в пышный букет цветов. ФРЕЙД изумлен, восхищен.
НЕЗНАКОМЕЦ, глядя на его реакцию, хохочет.
ФРЕЙД понимает фокус, видит всю нелепость своей просьбы и бросает букет на пол.
ФРЕЙД. Уходите немедленно! Вы не только мифоман, но еще и невротик с садистскими склонностями. Настоящий садист!
НЕЗНАКОМЕЦ не перестает смеяться и окончательно приводит ФРЕЙДА в ярость.
Да, надо быть садистом, чтобы нарочно выбрать эту страшную ночь! Воспользоваться моей слабостью!
НЕЗНАКОМЕЦ резко обрывает смех. Говорит почти сурово.
НЕЗНАКОМЕЦ. Не будь этой слабости, как бы я мог войти?
ФРЕЙД. Довольно! Не хочу ничего больше слышать! Покончим с этим раз и навсегда! Вылезайте обратно через это окно и убирайтесь на все четыре стороны!
Раздается вежливый стук в дверь.
(Раздраженно.) Войдите!
ОФИЦЕР, ФРЕЙД, НЕЗНАКОМЕЦ.
Входит ОФИЦЕР гестапо. Повадка его изменилась — он держится учтиво, даже почтительно. НЕЗНАКОМЕЦ при виде его отступает в темный угол. ФРЕЙД саркастически следит за ним.
ОФИЦЕР (заискивающе). Профессор, я осмелился снова побеспокоить вас, чтобы вернуть вот этот документ… ваше завещание… которого я никогда не видел и не держал в руках.
Вопросительно смотрит на ФРЕЙДА, проверяя, согласен ли он пойти на мировую.
ФРЕЙД. Где моя дочь?
ОФИЦЕР. Ее сейчас допрашивают. Но это ненадолго, надо думать, простая формальность. По крайней мере, я дал кое-какие указания по этому поводу.
ФРЕЙДвместо ответа протягивает руку и берет завещание.
ФРЕЙД. Хорошо. Я вас больше не задерживаю.
ОФИЦЕР неловко кланяется и собирается уйти.
ОФИЦЕР. Ах да, еще я хотел вам сказать… об этом беглом сумасшедшем… он нашелся.
ФРЕЙД. Что?
ОФИЦЕР. Ну, этот шизанутый из психушки… он прятался в вашем дворе за мусорными баками. Его поймали и сдали санитарам.
ФРЕЙД. Зачем вы мне это рассказываете?
ОФИЦЕР. Простите, мне показалось, что вас это интересует. (Снова поворачивается к двери.)
