Пётр Киле - Восхождение

Поэт, словно пребывающий в полете:

- Прозрачный, чистый, лучезарный свет! Из всех чудес его чудесней нет. Вся в зелени, в цвету планета - жизнетворящая стихия света… Природа - таинство его, игра, и сон, и торжество, как солнце блещет из-за тучи…

Материя и дух летучий вкруг звезд несущихся планет, праформа вещества и сущность - свет, бегущий вечно во Вселенной, как мысль в полете вдохновенной, рожденной им, себе под стать, чтоб таинства свои познать.

Мы видим воочию, как в смене кадров, и слышим голос поэта:

- О, тихая природа! Милый вешний край! Ласкающий и жгучий, словно Эрос, май!

Эдем! Эдем! И красота! Все здесь. Но смерть, повсюду нищета и днесь, и в войнах сотрясается планета из века в век, как жизни скорбной мета.

Лишь свет все вновь творит весной, а вкупе с ним мастеровой, и красота, сияние всего живого, восходит в мире вешнем снова на острие луча.

Но человек, рожденный для познанья природы света, тайны мирозданья, в зените озарений гаснет, как свеча.

В сиянии света проносится Земля.

Постигший тайну света, Аристей из света воссоздал людей, бессмертных, словно боги…

Здесь таинство природы и искусства, поэзии пленительные чувства, - но мир убогий у вечности, у высшей красоты не принял взлетов мысли и мечты.

О, свет бессмертный! Феб в венке из лавра! Зачем вся роскошь дара и высших вдохновений, если Рок и человечеству все множит бремя впрок, и все живое безвозвратно канет на островке в безбрежнем океане?!

Высоко в горах. Спутники Аристея Навротского; Аристей; феи.

Один из спутников смотрит вниз:

- Здесь спуск к реке опасен. Скоро ночь. Долина в сумерках уже сокрылась.

- Пологий склон я вижу впереди! – восклицает второй.

- Ну, до него еще три дня пути. А где Навротский, странный наш ученый?

Третий смеется:

- Ученый? Нет, художник несравненный.

- Рисует, без сомненья, он прекрасно. Детина, рад природе, как ребенок; без сил то падает, то вновь бежит, каменья драгоценные все ищет.

Третий:

- И с радостью великою находит.

Второй, показывая руками:

- И самородок с яблоко нашел.

- Совсем, как яблоко, на загляденье!

Один из спутников с удовлетворением:

- Да с ним мы, братцы, станем богачи.

Второй впадает в сомнения:

- Но у него другое на уме. Он ищет, говорил, ворота в небо.

- Ворота в небо? Это что за чудо?

Третий, весьма осведомленный:

- Столбы на гребне синих гор вдали - природные или остатки храма? Я тоже видел их из наших мест, где рос и Аристей ребенком малым. А мать его учительницей в школе у нас в селе была. Но мне у ней, как жаль, учиться не пришлось.

Один из спутников:

- А что?

Третий с восхищением и с грустью:

- Красивей женщины не видел я. Из ангелов, сошедших к нам на Землю, казалось мне, добру учить нас, грешных. В реке бедняжка в бурю утонула. И Аристея бабушка взяла к себе в Россию, где подрос в детину, а все живет в мечтах своих о детстве, о свете на заре за горизонтом - и там то самое - ворота в небо.

Один из спутников, оглядываясь с нетерпением:

- Нет, где же он? Эй, Аристей! Лишь эхо мне вторит отовсюду «Аристей!»

Третий:

- Все ищет место, где бывал он в детстве.

- Да здесь на сотни, сотни верст пустыня средь неприступных гор, и поселений от века не бывало, может быть.

- Но веет миром тихая долина, как там, где люди жили, иль живут, что помнят лес, уже не дикий, воды, в движеньи быстром уносясь, как мысли, и грезы, и глубокие желанья.

Аристей на возвышении, один:

- В горах я далеко от всех дорог и царств, рожденных в войнах и погибших все в тех же войнах; здесь же благодать, от века мирная природа светит покоем и величием раздумий, все кажется, о тайне мирозданья, что с детства и меня влечет, как помню, с тех пор, как мать взглянула мне в глаза доверчиво и строго, с тайной лаской - мне в наказанье, тут же сняв вину, мне отдала всю душу феи в дар, чтоб смертной женщиной уйти из жизни, утратив милый образ и бессмертье. - Сбегает вниз. - Не верю я, чтоб красота такая исчезла без следа, она жива!

Но где? Безмолвна, словно бы во сне, она покоится - цветком ли? Светом, что озаряет тихую долину, как зов таинственный иль вещий знак.

Слышны голоса, явно женские или детские. Аристей озирается с теми же раздумьями:

- Лужайка у ключа и лес по склону, как странно, будто я бывал здесь прежде, когда во сне унесся в некий край, что позже я назвал страною фей и где провел пленительные годы, чтобы найтись на дальнем берегу на третий день спокойно спящим в роще.

Я болен был и в ужасе метался от страха смерти; что со мной случилось, я помнил смутно, в роще над водою проснувшись весел и совсем здоров.

Что если я забрел в места, где феи поныне обитают в самом деле? Чьи это голоса? Синичек, что ли?

В вышине мелькают некие световые образования, то феи гор, вод и цветов.

Фея гор, спускаясь ниже:

- Насторожившись, слушает он нас.

Фея вод рассудительно:

- Когда ему понятен наш язык, из света звон серебряный, беззвучный, так, значит, здесь недаром он явился, и посланы к нему мы, это точно!

Фея цветов, проступающая, как девушка в венке:

- Его прозванье Эхо повторяет, знакомое уж очень: Аристей! Поведаем посланье без затей.

Фея гор:

- Есть в поднебесье дивная страна - средь гор высоких, с озером без дна, как неба голубого синь, поскольку свет сияет из глубин в подземных вазах чрез край в алмазах.

Фея вод:

- Из хаоса и тьмы, как из тюрьмы, возник наш свет чудесный, как взор любви прелестный.

Из хаоса возник сей мир, из света соткан, как эфир.

Фея цветов:

- Что наша жизнь - как тайна света? В его сиянии - всего живого мета, его игра и сон, как темен или светел небосклон.

Здесь тайна света, что, несясь в эфире, творит планеты, все живое в мире.

Фея гор:

- Одна из фей из высших сфер сошла на Землю, как пример всех лучших устремлений из цепи превращений.

Но участь женщин на Земле грустна. Цветут мгновенье, как весна.

Фея вод:

- В глубинах здешних, как в темнице, она покоится в гробнице - из света радужных лучей, как первообраз женщин и детей, сей ипостаси двуединой, в красе и тайне дивной.

Аристей, вслушиваясь настороженно, провисает над ущельем.

Фея цветов в тревоге:

- Что может сделать он, когда и джинн не в силах пробудить в ней жизнь? Скорей погубит - без защиты; ведь даос спит, лианами увитый.

Но сладостна мечта, когда в ней все - любовь и красота.

Один из спутников кричит:

- Эй, эй!

Второй:

- Ну, что случилось?

- Аристей! Завороженный словно, он вступал поверх деревьев склона и сорвался… Хватаясь за верхушки на лету, упал в поток гремящий.

Третий в испуге:

- Что? Ах, Боже!

Второй:

- С такой-то высоты - разбился насмерть. И мы за ним последуем, боюсь, куда же вы?

Быстро темнеет, лишь белые вершины дальних гор сияют, отдавая розовым, как цветы абрикоса и яблони.

Нефритовый грот. Аристей, выбравшись из воды, едва отдышавшись, с удивлением озирается.

Аристей в раздумьях:

- Сорвался я с громадной высоты, как снилось мне, бывало, в детстве раннем, когда я подлетал к вершинам гор и на скале отвесном провисал, не в силах более подняться выше…

А спуск еще опасней, да куда? У крыши мира под ногами бездна на сотни верст... Иль я еще лечу, и жизнь моя и сны летят навстречу, и вот сейчас я разобьюсь до смерти.

Аристей с удивлением замечает лучи света, освещающие грот:

- Как угли, разгораясь в куче, камни горят столь ярко, исходя лучами, что грот подобен храму и гробнице.

Сапфиры синевою неба грезят, алмазы, словно озеро без дна, исходят светом из глубин земли…

Опушкой леса - россыпь изумрудов...

Где ж фея, если здесь ее приют?

Духи света в беспокойстве взлетают, как птички, замечая тень мятущегося пришельца. Они узнают Аристея, а он слышит их голоса и видит, словно воочию в небесах представление сказки о фее из страны света, сошедшей на Землю, чтобы внести красоту в мир, погрязший в бесплодной борьбе добра и зла, и она смыкается с его воспоминаниями о матери.

Аристей, словно пробудившись, видит нечто немыслимо чудесное, с сознанием опасности.

В лучах драгоценных камней покоится фея, исчезающе маленькая. Она спит. От нее исходит сияние и благоухание лепестков абрикоса и яблони, то есть изображение, как отражение в зеркале, производит впечатление живого создания.