Вольтер - Орлеанская девственница_Магомет_Философские повести

Перевод с французского

Редактор перевода Э. Линецкая

В 1785 году правительство Франции, крайне нуждаясь в деньгах, обратилось за помощью к церкви. Министр финансов Калон просил в качестве безвозмездного дара двадцать миллионов ливров. Епископы согласились дать восемнадцать, но с непременным условием: власти должны запретить издание полного собрания сочинений Вольтера, которое предпринимал в это время Бомарше. Такое решение правительства состоялось, и на стенах парижских домов, а на дверях дома Бомарше даже в двух экземплярах, был расклеен текст постановления Государственного совета от 3 июня 1785 года.

Чуть позднее в России генерал-прокурор Самойлов конфисковал в Тамбове собрание «вредных и наполненных развращением» сочинений французского автора, которые печатал в своем имении помещик Рахманинов на собственные средства и в собственном переводе на русский язык. Но образованная публика в России знакомилась с Вольтером по рукописным спискам. В 1793 году митрополит Евгений сокрушенно сообщал: «Любезное наше отечество доныне предохранялось еще от самой вреднейшей части Вольтерова яда, и мы в скромной нашей литературе не видим еще самых возмутительных и нечестивейших Вольтеровых книг; но, может быть, от сего предохранены только книжные лавки, между тем как сокровенными путями повсюду разливается вся его зараза, ибо письменный Вольтер становится у нас известен столь же, как и печатный».

В 1812 году французский офицер Анри Бейль (мы его знаем ныне как писателя Стендаля) находил повсюду в дворянских особняках Москвы сочинения своего соотечественника. Покидая вместе с армией Наполеона пылающий город, он прихватил с собой один томик, но, устыдившись, выронил его в снег.

Поколение Стендаля, очарованное романтизмом Шатобриана и Байрона, несколько охладело к насмешливому скептицизму Вольтера. Его заслонила скорбная фигура Жан-Жака Руссо. Но Вольтера читали. Романтически настроенная аристократка, мечтающая о готических башнях средневековья, Матильда де ля Моль («Красное и черное») украдкой берет из библиотеки отца томик Вольтера. Стендаль не случайно ввел эту историческую деталь в свой роман: в период Реставрации Вольтера издавали во Франции больше чем когда-либо (за годы 1817–1824 — двенадцать изданий, 1 598 000 экземпляров).

Последнее легко понять, если представить себе тогдашнюю духовную жизнь Франции. Возрождение средневековой религиозности в самых ее примитивных формах стало идеологической программой вернувшихся из эмиграции Бурбонов. Появились всевозможные мистические и религиозные сообщества. В дворянских гостиных вошли в моду спиритические сеансы. Особенно отличался в этом отношении салон проживавшей в Париже русской аристократки госпожи Свечиной, приятельницы Александра I, тоже впавшего к тому времени в мистицизм.

В оппозиционных кругах, наоборот, повысился интерес к Вольтеру. Его отрезвляющая ирония снова, как перед революцией 1789–1793 годов, понадобилась прогрессивным силам общества и сыграла немалую роль в идейной подготовке теперь уже революции 1830 года, окончательно изгнавшей Бурбонов.

Однако век Вольтера — это XVIII век. Тогда он безраздельно властвовал над умами. Вокруг него возникали страсти. Его обожали или ненавидели.

Бомарше, совсем еще молодой, писал, обращаясь к здравствовавшему тогда Вольтеру:

«Ничто из того, что писал Вольтер, не ускользнуло от нас, — свидетельствовал Жан-Жак Руссо. — Мое пристрастие к его творениям вызывало во мне желание научиться писать изящно и стараться подражать прекрасному слогу этого автора, от которого я был в восхищении».

Однако как ни был талантлив Вольтер, ему не удалось бы ни на минуту занять внимание своих современников, если бы он не говорил о вещах, волновавших в его время всех.

В феодальной Франции сложилась нетерпимая обстановка. Старый порядок вещей час от часу становился нелепее и губительнее для нации. Иногда хлеба, производимого в стране, хватало только на четыре-пять месяцев. Через каждые три года наступал голод, хлебные бунты потрясали страну; в 1750 году восставшие ремесленники парижских предместий призывали сжечь в Версале королевский дворец. Зависимый от сеньора крестьянин не хотел больше трудиться на полях: после налогов, поборов, податей, прямых и косвенных, у него ничего не оставалось, и он бежал из деревни, находил себе какой-нибудь заработок или становился нищим. Дворяне — вельможи, оставив свои пустующие замки, парки и огромные охотничьи заповедники, жили при королевском дворе, заполняя свой досуг дворцовыми сплетнями, интригами и мелочными претензиями. У короля было десять дворцов. На их содержание тратилась четвертая часть государственного дохода. Денег требовали фаворитки, придворные, многочисленная королевская родня, — а государственная казна была пуста.

В стране насчитывалось четыре тысячи монастырей, шестьдесят тысяч монахов и монахинь, шесть тысяч священников, столько же церквей и часовен. Два привилегированных сословия — духовенство и дворянство владели почти половиной национальных земель, самых лучших. На этих землях стояли дворцы и замки, а в них была роскошная мебель, картины, мрамор и огромная прислуга — и все это требовало денег, денег, денег. Между тем то, что могло усилить приток этих денег, иначе говоря, материальное производство страны велось из рук вон плохо. «Третье сословие» — купцы, владельцы мануфактур, то есть богатевшая и набиравшая силу буржуазия, — было сковано в своей инициативе, ограничено в деятельности полным политическим бесправием. Государственная система сословной монархии устарела и мешала развитию производительных сил. Назревала буржуазная революция конца XVIII века.

Европейские монархи впоследствии считали Вольтера главным ее виновником, для них его имя стало самым ненавистным; русский царь Николай I вообще слышать его не мог. Однако они преувеличивали. Не Вольтер и не его соратники породили революцию, а логика исторического развития. Экономические, социальные, политические и культурные условия жизни французского общества XVIII века не могли обойтись без коренной ломки. Вольтер это почувствовал раньше других и вместе с лучшими умами Франции содействовал идеологической подготовке революционного взрыва.

Вольтера и его соратников назвали просветителями, а XVIII век — веком Просвещения, Нести в массы свет знаний и разума — так мыслили себе они сами свою миссию. Но их просветительство было особое. Они несли знания, политически окрашенные. Поэзия, музыка, живопись, науки, философия для них существовали лишь постольку, поскольку могли способствовать политической активности людей: все должно было бить в одну цель — наносить удары неразумному порядку вещей, убеждать людей, что необходимо перестроить жизнь на основе «добра, свободы и справедливости». Не вина, а беда просветителей, что, мечтая о разумном и счастливом мире, они, сами того не сознавая, расчищали дорогу буржуазному обществу, принесшему людям новые несчастья и новое порабощение.

Именно желанием просветить умы была порождена знаменитая Энциклопедия, главным редактором которой был Дидро. На протяжении трех десятилетий (1751–1780 гг.) ее создавали все просветители, это было их общее детище — «великий памятник нации», как назвал ее Вольтер. Потому писателей Просвещения часто называют также энциклопедистами.

Вождем французских просветителей по праву считается Вольтер, хотя молодые таланты часто выпархивали из-под его крыла и устремлялись вперед. В августе 1754 года Мельхиор Гримм, один из авторов, воспитанных Вольтером, справедливо оценил роль своего учителя в европейском просветительном движении:

«Если интерес к философии в наш век более широк среди народа, чем в любой иной век, то этим мы обязаны не нашим Монтескье, Бюффонам, Дидро, Даламберам, сочинениям г-на де Мопертюи, а только г-ну де Вольтеру, который, наполнив философией свои пьесы и все остальные свои произведения, привил публике вкус к философии и научил огромное множество людей понимать ее достоинства и искать ее в сочинениях других авторов».

Поскольку просветительская идеология, которую Мельхиор Гримм расширительно именует «философией», сыграла в исторической судьбе Франции особую, чрезвычайную роль, необходимо указать на главные идейно-политические принципы, с которыми выступили Вольтер и его соратники.

Просветители начали с требования свободы мысли, слова, печати. Душительницей свободной мысли была церковь, насаждавшая невежество, суеверия и предрассудки. Потому так неистово и ненавидел ее Вольтер. Его фраза: «Раздавите гадину!» — стала крылатой. «Осмельтесь мыслить самостоятельно», — обращался он к своим соотечественникам, восставая против церковной догмы.