Клитемнестра. Потому что в ней течет моя кровь? Вы сочли уместным наказать ее, а я нахожу правильным все, что вы делаете.
Эгисф. Женщина, я сожалею об этом не из-за тебя.
Клитемнестра. Тогда почему же? Вы не любили Электру.
Эгисф. Я устал. Вот уже пятнадцать лет, как я держу на вытянутой руке угрызения совести целого парода. Вот уже пятнадцать лет, как я наряжаюсь огородным пугалом: эти черные одеяния слиняли на мою душу.
Клитемнестра. Но, государь, ведь и я...
Эгисф. Знаю, женщина, знаю: сейчас ты станешь говорить о своих угрызениях совести. Что ж, завидую, они наполняют твою жизнь. А у меня их нет, но я самый печальный человек в Аргосе.
Клитемнестра. Мой дорогой государь... (Подходит к нему.)
Эгисф. Отстань, потаскуха! Не стыдно тебе — у него на глазах?
Клитемнестра. У него на глазах? Кто смотрит на нас?
Эгисф. Как кто? Царь. Сегодня утром выпустили мертвецов.
Клитемнестра. Государь, умоляю вас... Мертвецы под землей и не так скоро обременят нас. Вы что, забыли, что сами сочинили все эти басни для народа?
Эгисф. Ты права, женщина. Но что с того? Видишь, как я устал? Оставь меня. Мне надо собраться с мыслями.
Клитемнестра уходит.
Эгисф, Орест и Электра.
Эгисф. Ну как, Юпитер? Такого царя желал ты для Аргоса? Я представительствую, выступаю, умею кричать громовым голосом, являю всюду лик, наводящий ужас, и те, кому я попадаюсь на глаза, чувствуют себя виноватыми до мозга костей. Но я — пустая скорлупа: какой-то зверь незаметно для меня самого сгрыз мое нутро. Гляжу в себя и вижу, что я мертвее Агамемнона. Я сказал, что печален? Я солгал. Эта пустыня — необозримое небытие песков под ясным небытием неба — ни печальна, ни весела: она зловеща. Ах, я отдал бы царство, чтоб пролить слезу!
Входит Юпитер.
Те же, Юпитер.
Юпитер. Посетуй, посетуй: ты царь, как все цари.
Эгисф. Кто ты? Зачем ты здесь?
Юпитер. Ты не узнаешь меня?
Эгисф. Уходи, или я прикажу, чтоб стражи тебя вышвырнули.
Юпитер. Ты не узнаешь меня? А ведь ты меня видел. Во сне. Правда, я выглядел ужаснее.
Гром, молния. Юпитер принимает ужасный вид.
А теперь?
Эгисф. Юпитер!
Юпитер. Наконец-то. (Снова улыбается, подходит к статуе.) Это я? Вот таким, значит, они видят меня, когда молятся, жители Аргоса? Не часто богу приходится созерцать свое изображение лицом к лицу. (Пауза.) Мать ты моя, до чего ж я уродлив! Не очень-то они должны меня любить.
Эгисф. Они вас страшатся.
Юпитер. Прекрасно. Любовь мне ни к чему. А ты? Ты меня любишь?
Эгисф. Что вам еще нужно от меня? Разве я не заплатил сполна?
Юпитер. Сполна? Людской долг неоплатен.
Эгисф. Я валюсь под бременем...
Юпитер. Не преувеличивай! Ты здоров и толст! Впрочем, это я не в упрек тебе. Отличный царский жир, желтый, как свечное сало, так и надо. Ты скроен, чтоб прожить еще двадцать лет.
Эгисф. Еще двадцать лет!
Юпитер. Ты хочешь умереть?
Эгисф. Да.
Юпитер. А если б сейчас кто-нибудь вошел сюда с обнаженным мечом, ты подставил бы грудь под меч?
Эгисф. Не знаю.
Юпитер. Слушай меня внимательно. Если ты дашь себя зарезать, как теленка, ты будешь наказан самым строгим образом: останешься царем в Тартаре на веки веков. Я пришел, чтобы предупредить тебя.
Эгисф. Кто-нибудь хочет меня убить?
Юпитер. Говорят.
Эгисф Электра?
Юпитeр. И еще кое-кто.
Эгисф. Кто?
Юпитер. Орест.
Эгисф. А! (Пауза.) Ну что ж, это в порядке вещей, тут ничего не поделаешь.
Юпитер. «Ничего не поделаешь»? (Другим тоном.) Вели тотчас схватить молодого чужеземца, который называет себя Филебом. Пусть его бросят вместе с Электрой в какое-нибудь подземелье — и я позволяю тебе забыть, что они там. Ну? Чего ты ждешь? Зови стражу.
Эгисф. Нет.
Юпитер. Снизойдешь ли ты, чтобы объяснить мне мотивы твоего отказа?
Эгисф. Я устал.
Юпитер. Чего смотришь в пол? Подними на меня свои глаза, налитые кровью. Так, так! Ты породист и глуп, как конь. Но твое сопротивление не из тех, что становятся мне поперек горла. Это перец, который только придает вкус твоей покорности. Я ведь знаю, что ты, в конце концов, уступишь.
Эгисф. Я вам сказал, что не намерен входить в ваши планы. Хватит с меня.
Юпитер. Смелей! Сопротивляйся, сопротивляйся! Люблю полакомиться такими душами, как твоя. Глаза мечут молнии, кулаки сжимаются, ты бросаешь отказ в лицо Юпитеру. И, однако, ах ты, дурачок, коняшка, гадкий маленький коняшка, сердцем ты ведь давно сказал мне: да. Ну-ну, ты подчинишься. Или ты думаешь, что я спустился с Олимпа просто так? Я хотел тебя предупредить о готовящемся преступлении, потому что хочу ему помешать.
Эгисф. Предупредить меня!.. Странно.
Юпитер. Напротив, совершенно естественно: я стремлюсь отвратить опасность от твоей головы.
Эгисф. Кто вас просит об этом? Разве Агамемнона вы предупреждали? А ведь он хотел жить.
Юпитeр. О, неблагодарная натура, о, гнусный характер: ты мне дороже, чем Агамемнон, я даю тебе доказательство этого, а ты еще жалуешься.
Эгисф. Я — дороже Агамемнона? Я? Это Орест вам дорог. Когда я погубил себя, вы и пальцем не пошевелили, вы позволили мне добежать до царской ванны с топором в руках — и, конечно, облизывались в эту минуту там, у себя наверху, предвкушая, как сладка душа грешника. А сегодня вы оберегаете Ореста от него самого. И меня, которого сами же толкнули на убийство отца, заставляете теперь удерживать руку сына. Я только и сгодился, чтобы стать убийцей. А он? Извините, пожалуйста, на него, разумеется, есть иные виды.
Юпитер. Какая забавная ревность. Успокойся: я люблю его не больше, чем тебя. Я никого не люблю.
Эгисф. Смотрите же, во что вы превратили меня, несправедливый бог. И ответствуйте: если сегодня вы мешаете преступлению, задуманному Орестом, почему дали свершить преступление мне?
Юпитер. Не от всякого преступления меня воротит. Как царь царю скажу тебе, Эгисф, со всей откровенностью: первое преступление содеял я сам, сотворив людей смертными. Что после этого остается вам, убийцам? Отправлять ваши жертвы на тот свет? Велика важность, они все равно туда отправятся; вы только немножко поторопили смерть. Знаешь, что ждало Агамемнона, если бы ты не прикончил его? Через три месяца он скончался бы от апоплексического удара на груди у прекрасной рабыни. Но твое преступление сослужило мне службу.
Эгисф. Сослужило вам службу? Я искуплю свою вину в течение пятнадцати лет, а оно сослужило вам службу? Горе мне!
Юпитер. Ты что? Оно сослужило мне службу именно потому, что ты искупаешь его; мне нравятся преступления, когда от них есть прок. Твое мне понравилось, потому что это было слепое и глухое убийство, лишенное самосознания, древнее, похожее скорее на стихийный катаклизм, чем на человеческое деяние. Ты не бросал мне вызова: ты разил, одержимый страхом и яростью, а потом, когда жар спал, твой собственный поступок ужаснул тебя, ты отказался нести за него ответственность. И смотри, какой доход извлек я: за одного убитого — двадцать тысяч не вылезают из покаяния, вот баланс. Недурная сделка.
Эгисф. Вижу я, что скрывается за всеми вашими речами: у Ореста не будет угрызений совести.
Юпитер. Ни тени. В эту минуту он скромно, холодно, методично разрабатывает свой план. На кой ляд мне сдалось убийство без угрызений совести, убийство дерзкое, вызывающее, спокойное, невесомое, как пар, в душе убийцы. Не позволю! Ох, ненавижу преступления нынешней молодежи: сорняки, плевелы, никаких полезных всходов. Этот тихий юноша заколет тебя как цыпленка и уйдет с красными руками и чистой совестью; я бы на твоем месте счел это унизительным. Ну! Зови стражу!
Эгисф. Я уже сказал — нет. Это преступление вам так не нравится, что оно нравится мне.
Юпитер (меняя тон). Эгисф, ты царь, я взываю к тебе, как к царю. Ты ведь любишь царствовать.
Эгисф. Ну?
Юпитер. Ты ненавидишь меня, но мы — родня. Я создал тебя по образу своему и подобию: царь — бог на земле, он благороден и зловещ, как бог.
Эгисф. Это вы-то зловещи?
Юпитер. Посмотри на меня.
Долгое молчание.
Я сказал тебе, что ты создан по образу моему и подобию. Мы оба следим за тем, чтоб царил порядок, — ты в Аргосе, я — во всем мире; и один и тот же секрет камнем лежит у нас на сердце.
Эгисф. У меня нет секретов.
Юпитер. Есть. Тот же, что у меня. Мучительный секрет богов и царей: они знают, что люди свободны. Люди свободны, Эгисф. Тебе это известно, а им — нет.
Эгисф. Проклятье, знай они это, они б давно пустили мне красного петуха во дворец. Вот уже пятнадцать лет я разыгрываю комедию, чтоб они не поняли своей силы.
