Большинцов (громко произнося последнее слово). Почту. Так, так, так… я с вами согласен. Только вот что, Игнатий Ильич; вы, кажется, изволили употребить слово: смирный… дескать, смирный я человек…
Шпигельский. А что ж, разве вы не смирный человек?
Большинцов. Та-ак-с… но всё-таки мне кажется… Будет ли оно прилично, Игнатий Ильич? Не лучше ли сказать, например…
Шпигельский. Например?
Большинцов. Например… например… (Помолчав.) Впрочем, можно, пожалуй, сказать и смирный.
Шпигельский. Эх, Афанасий Иваныч, послушайтесь вы меня; чем проще вы будете выражаться, чем меньше украшений вы подпустите в вашу речь, тем лучше дело пойдет, поверьте мне. А главное, не настаивайте, не настаивайте, Афанасий Иваныч. Вера Александровна еще очень молода; вы ее запугать можете… Дайте ей время хорошо обдумать ваше предложение. Да! еще одно… чуть было не забыл; вы ведь мне позволили вам советы давать… Вам иногда случается, любезный мой Афанасий Иваныч, говорить: крухт и фост… Оно, пожалуй, отчего же… можно… но, знаете ли: слова – фрукт и хвост как-то употребительнее; более, так сказать, в употребление вошли. А то еще, помнится, вы однажды при мне одного хлебосольного помещика назвали бонжибаном; дескать, «какой он бонжибан!» Слово тоже, конечно, хорошее, но, к сожалению, оно ничего не значит. Вы знаете, я сам не слишком горазд насчет французского диалекта, а настолько-то смыслю. Избегайте красноречья, и я вам ручаюсь за успех. (Оглядываясь.) Да вот они, кстати, все идут сюда. (Большинцов хочет удалиться.) Куда же вы? опять за грыбами? (Болъшинцов улыбается, краснеет и остается.) Главное дело не робеть!
Большинцов (торопливо). А ведь Вере Александровне еще ничего неизвестно?
Шпигельский. Еще бы!
Большинцов. Впрочем, я на вас надеюсь… (Сморкается. Слева входят: Наталья Петровна, Вера, Беляев с змеем, Коля, за ними Ракитин и Лизавета Богдановна. Наталья Петровна очень в духе.)
Наталья Петровна (Большинцову и Шпигельскому). А, здравствуйте, господа; здравствуйте, Шпигельский; я вас не ожидала сегодня, но я всегда вам рада. Здравствуйте, Афанасий Иваныч. (Большинцов кланяется с некоторым замешательством.)
Шпигельский (Наталье Петровне, указывая на Большинцова). Вот этот барин непременно желал привезти меня сюда…
Наталья Петровна (смеясь). Я ему очень обязана… Но разве вас нужно заставлять к нам ездить?
Шпигельский. Помилуйте! но… Я только сегодня поутру… отсюда… Помилуйте…
Наталья Петровна. А, запутался, запутался, господин дипломат!
Шпигельский. Мне, Наталья Петровна, очень приятно видеть вас в таком, сколько я могу заметить, веселом расположении духа.
Наталья Петровна. А! вы считаете нужным это заметить… Да разве со мною это так редко случается?
Шпигельский. О, помилуйте, нет… но…
Наталья Петровна. Monsieur le diplomate[20], вы более и более путаетесь.
Коля (который всё время нетерпеливо вертелся около Беляева и Веры). Да что ж, maman, когда же мы будем змея пускать?
Наталья Петровна. Когда хочешь… Алексей Николаич, и ты, Верочка, пойдемте на луг… (Обращаясь к остальным.) Вас, господа, я думаю, это не может слишком занять. Лизавета Богдановна, и вы, Ракитин, поручаю вам доброго нашего Афанасья Иваныча.
Ракитин. Да отчего, Наталья Петровна, вы думаете, что это нас не займет?
Наталья Петровна. Вы люди умные… Вам это должно казаться шалостью… Впрочем, как хотите. Мы не мешаем вам идти за нами… (К Беляеву и Верочке.) Пойдемте. (Наталья, Вера, Беляев и Коля уходят направо.)
Шпигельский (посмотрев с некоторым удивлением на Ракитина, Болъшинцову). Добрый наш Афанасий Иваныч, дайте же руку Лизавете Богдановне.
Большинцов (торопливо). Я с большим удовольствием… (Берет Лизавету Богдановну под руку.)
Шпигельский (Ракитину). А мы пойдем с вами, если позволите, Михайло Александрыч. (Берет его под руку.) Вишь, как они бегут по аллее. Пойдемте, посмотримте, как они будут змей пускать, хотя мы и умные люди… Афанасий Иваныч, не угодно ли вперед идти?
Большинцов (на ходу Лизавете Богдановне). Сегодня, погода, очень, можно сказать, приятная-с.
Лизавета Богдановна (жеманясь). Ах, очень!
Шпигельский (Ракитину). А мне с вами, Михайло Александрыч, нужно переговорить… (Ракитин вдруг смеется.) О чем вы?
Ракитин. Так… ничего… Мне смешно, что мы в ариергард попали.
Шпигельский. Авангарду, вы знаете, очень легко сделаться ариергардом… Всё дело в перемене дирекции. (Все уходят направо.)
Та же декорация, как в первом действии. Из дверей в залу входят Ракитин и Шпигельский.
Шпигельский. Так как же, Михайло Александрыч, помогите мне, сделайте одолжение.
Ракитин. Да чем могу я вам помочь, Игнатий Ильич?
Шпигельский. Как чем? помилуйте. Вы, Михайло Александрыч, войдите в мое положение. Собственно я в этом деле сторона, конечно; я, можно сказать, действовал больше из желания угодить… Уж погубит меня мое доброе сердце!
Ракитин (смеясь). Ну, до погибели вам еще далеко.
Шпигельский (тоже смеясь). Это еще неизвестно, а только мое положение действительно неловко. Я Большинцова по желанью Натальи Петровны сюда привез, и ответ ему сообщил с ее же позволенья, а теперь с одной стороны на меня дуются, словно я глупость сделал, а с другой Большинцов не дает мне покоя. Его избегают, со мной не говорят…
Ракитин. И охота же вам была, Игнатий Ильич, взяться за это дело. Ведь Большинцов, между нами, ведь он просто глуп.
Шпигельский. Вот тебе на: между нами! Экую новость вы изволили сказать! Да с каких пор одни умные люди женятся? Уж коли в чем другом, в женитьбе-то не следует дуракам хлеб отбивать. Вы говорите, я за это дело взялся… Вовсе нет. Вот как оно состоялось: приятель просит меня замолвить за него слово… Что ж? мне отказать ему было, что ли? Я человек добрый: отказывать не умею. Я исполняю поручение приятеля; мне отвечают: «Покорнейше благодарим; не извольте, то есть, более беспокоиться…» Я понимаю и более не беспокою. Потом вдруг сами мне предлагают и поощряют меня, так сказать… Я повинуюсь; на меня негодуют. Чем же я тут виноват?
Ракитин. Да кто вам говорит, что вы виноваты… Я удивляюсь только одному: из чего вы так хлопочете?
Шпигельский. Из чего… из чего… Человек мне покоя не дает.
Ракитин. Ну, полноте…
Шпигельский. Притом же он мой старинный приятель.
Ракитин (с недоверчивой улыбкой). Да! Ну, это другое дело.
Шпигельский (тоже улыбаясь). Впрочем, я с вами хитрить не хочу… Вас не обманешь. Ну, да… он мне обещал… у меня пристяжная на ноги села, так вот он мне обещал…
Ракитин. Другую пристяжную?
Шпигельский. Нет, признаться, целую тройку.
Ракитин. Давно бы вы сказали!
Шпигельский (живо). Но вы, пожалуйста, не подумайте… Я бы ни за что не согласился быть в таком деле посредником, это совершенно противно моей натуре (Ракитин, улыбается), если б я не знал Большинцова за честнейшего человека… Впрочем, я и теперь желаю только одного: пусть мне ответят решительно – да или нет?
Ракитин. Разве уж до того дело дошло?
Шпигельский. Да что вы воображаете?.. Не о женитьбе речь идет, а о позволении ездить, посещать…
Ракитин. Да кто ж это может запретить?
Шпигельский. Экие вы… запретить! Конечно, для всякого другого… но Большинцов человек робкий, невинная душа, прямо из златого века, Астреи,{9} только что тряпки не сосет… Он на себя мало надеется, его нужно несколько поощрить. Притом его намеренья – самые благородные.
Ракитин. Да и лошади хороши.
Шпигельский. И лошади хороши. (Нюхает табак и предлагает Ракитину табакерку.) Вам не угодно?
Ракитин. Нет, благодарствуйте.
Шпигельский. Так так-то, Михайло Александрыч. Я вас, вы видите, не хочу обманывать. Да и к чему? Дело ясное, как на ладони. Человек честных правил, с состоянием, смирный… Годится – хорошо. Не годится – ну, так и сказать.
Ракитин. Всё .это прекрасно, положим; да я-то тут что? Я, право, не вижу, в чем я могу.
Шпигельский. Эх, Михайло Александрыч! Разве мы не знаем, что Наталья Петровна вас очень уважает и даже иногда слушается вас… Право, Михайло Александрыч (сбоку обнимая его), будьте друг, замолвите словечко…
