МОНИКА. Разве не помнишь.
ВЕЙНИ. Я сам только в школе этому научился. Нам выдавали псалтырь только тогда, когда ты уже умел читать. И потом еще проверяли каждую неделю. Я был среди последних. Но не прошло и месяца, как я пролил на парту кружку молока, и страницы в псалтыре склеились между собой так, что было не разлепить. Я попытался их аккуратно отодрать друг от друга с помощью линейки. Но все превратилось в сплошные лохмотья. Обложка была такого бордового цвета. Новую книгу мне не дали. Приходилось подглядывать к товарищам, когда нестерпимо хотелось петь.
МОНИКА. У них теперь никаких псалтырей и в помине нет.
ВЕЙНИ. Разве.
МОНИКА. А ты хотел бы?
ВЕЙНИ. Чего.
МОНИКА. Петь. Псалмы.
ВЕЙНИ. Слышишь. Телефон звонит.
МОНИКА. Ответь ты.
ВЕЙНИ (в телефон). Спасибо, что сообщили.
МОНИКА. Ну. Кто это был. Янита?
ВЕЙНИ. Нет.
МОНИКА. Ну. И кто же.
ВЕЙНИ. Нет. Из больницы звонили. Надо ехать.
МОНИКА. Сейчас?
ВЕЙНИ. Завтра. Спешить некуда. Уже не надо.
МОНИКА. Завтра рабочий день. А что.
ВЕЙНИ. Мать.
МОНИКА. Ее увезли в больницу.
ВЕЙНИ. Да.
МОНИКА. Ей стало плохо.
ВЕЙНИ. Нет. Она умерла.
Музыка.
Прошло какое-то время. Янита выглядит совершенно по-другому, изменилась. Фотография, на которой Янита и Тармо сидят на дереве.
ТАРМО. Ты вернулась.
ЯНИТА. Да, заморочки всякие. Это тебе. (Пакет с лакричными конфетами в виде машинок.)
ТАРМО. Ты мне почитаешь.
ЯНИТА. А что у тебя есть.
ТАРМО. Всякого.
ЯНИТА. Черт, и как ты только в этом разбираешься. Неужели ты читаешь все в оригинале.
ТАРМО. Хорошие конфеты.
ЯНИТА. Скучаешь по бабушке.
ТАРМО. Скучаю. Почитай сказку.
ЯНИТА. «Жила-была одна бедная семья, папа, мама и двое детей. Мальчика звали Гензель, он был умный и храбрый. Девочку звали Гретель, она была застенчивой, но очень милой. Жили они в маленькой избушке на краю леса… В ветреную погоду большие деревья качались над избушкой и сгибались до самой крыши, словно стараясь защитить ее бедных испуганных обитателей. Однажды, когда последний осенний лист, медленно опустился на промерзшую землю, а солнечные лучи превратились в тысячи холодных искр, рассыпавшихся по траве, когда ветер застыл на месте, неизвестно откуда послышалось…»
Музыка продолжает играть
КОНЕЦ
(Tomas Jansson, Bunden, 2010)
Перевод со шведского Марии Людковской
A, мужчина лет сорока пяти
B, молодой человек лет двадцати
C, отец А (когда А играет сына), учитель, психолог, сотрудник лаборатории и врач медсанчасти
В. В детстве мне редко снились кошмары. А когда снились, я вставал, шел в спальню родителей и ложился между ними. Тесно, но как раз то, что мне нужно. Я лежу с открытыми глазами, смотрю на щелку в занавесках и слушаю, как спят мои папа и мама. Все спокойно и тихо, мне ничуть не страшно. Я знаю, что со мной ничего не случится. Я начинаю засыпать и чувствую: я счастлив.
Кафе в аэропорту. Столик, рядом три стула. В сидит и говорит по мобильному телефону. Приходит А, садится. В заканчивает разговор.
В. Ты все-таки пришел.
А. Ты уезжаешь.
В. Не думал, что ты придешь.
А. Она меня бросила.
В. Неправда.
А. Хотя зачем я тебе это говорю, непонятно.
В. Затем, что она моя мать. Между прочим, для меня она тоже кое-что значит.
А. Неужели? А ведь это ты во всем виноват. Я никогда не говорил тебе раньше, но теперь скажу. Все из-за тебя. Она бы не ушла, если бы ты… (Пауза.) Ну скажи ты хоть что-нибудь!
В. Поговорим, когда вы с мамой успокоитесь.
А. Ну как с тобой разговаривать! Раньше я только и слышал: «все в порядке», «все нормально». А теперь, чтобы ты заговорил, я, видите ли, должен успокоиться. Но это же полный бред, тебе не кажется?
В. Я не хочу больше ссориться.
А. Конечно, ведь ты уезжаешь. Когда мы теперь увидимся? Может, потом будет слишком поздно.
В. К тому же я знаю, что мама хочет с тобой увидеться.
А. Да что там, уже сейчас слишком поздно.
В. У тебя есть ее новый номер? (Протягивает бумажку с телефонным номером.)
Скачок во времени. Звучит хаус, год 1998
В. Каждый будний день одно и то же. Осторожный стук в дверь и шепот: «Привет-привет, уже восемь, пора вставать, я не отстану, пока не увижу, что ты проснулся», и я – ррраз – перемахиваю через край кровати, как чемпион по прыжкам в высоту из каких-нибудь 70-х. Я видел фотографии. Тело параллельно планке. Правая нога пошла вверх, за ней левая вверх, вверх через планку и ББАХ! Приземляюсь на пол, заранее растопырив пальцы. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, нет, еще не все, вверх-вниз, вверх-вниз, минимум десять отжиманий каждое утро, и потом в ванную. Стою перед зеркалом. Шмак! По правой щеке. Шмак! По левой. Немного сбрызнуть под мышками, крутой взгляд в зеркало. Мне пятнадцать. Вся жизнь впереди. Скоро на подбородке появятся первые волоски. Я непобедим. Я покорю этот мир. «Эй сколько можно сидеть в ванной», – тот же голос, и я вышибаю дверь правой ногой. Холодильник. Жадно пью сок прямо из пакета. Несколько ломтиков сыра, булочка. Никто и слова не успевает сказать, а меня уже нет. (Пауза.) Внушаю себе. (Пауза.) Сегодня все будет по-другому.
А. Что в школе?
В. Как всегда.
А. Что задали?
В. Да там немного. Ерунда.
А. Если нужна помощь, обращайся.
В. Пошли лучше на футбол.
А. А кто играет?
В. Какая разница?
А. Да нет, никакой.
В. Йес! И чур в перерыве мороженое и кола!
В. Мне пятнадцать. У меня своя комната в трешке, все диски, которые мне нужны, и хорошие оценки, папа и мама гордо обнимают меня, я обожаю лето, когда мы едем смотреть большой мир – я, папа и мама, и мне вполне нравится путешествовать вместе, потому что вокруг столько всего. Мне пятнадцать, и я ненавижу осень. А сейчас осень.
А сидит и листает фотоальбом.
А. О, это что-то. Помнишь такое? Мы обещали тебе самое большое мороженое, и ты нашел киоск, где в один рожок запихивали двенадцать шариков.
В. Это было классно.
А. Хочешь посмотреть старые фотки? Когда мы путешествовали по Европе на поезде.
В. Может, еще как-нибудь съездим?
А. Посмотрим.
В. В Италию! Будем есть пасту! Теперь мне и вино уже можно пить.
А. Ну бокал, максимум.
В. Я могу отпроситься из школы.
А. Сейчас это труднее, чем в начальных классах. Да и меня с работы просто так не отпустят.
В. Ладно, я понял.
А. Не обижайся, я же не виноват.
В. Ладно, ладно.
А. Ну, пошли?
В. Ненавижу это слово на «п». Им можно объяснить все, что я делаю, будто от меня уже ничего не зависит. Мама и папа очень стараются не произносить его вслух, но я-то вижу, что оно так и вертится у них на языке. Пубертат! Ненавижу! Они нормальные, но сейчас они в другом мире, а я должен найти себя. Должен найти свой собственный… Должен выбраться из этой школьной трясины. Утром вставать. Не опаздывать. Тихо сидеть на уроках. Не задираться на переменах. В уголке. На школьном дворе. Смотрю на тех, кто тайком курит. Вот бы и мне так же не бояться учителей. Я над этим работаю. Хочу, чтобы меня приняли. Таскаю мелочь из папиного кармана, пока не набирается на одну пачку. Красные «мальборо». Естественно. Стою за углом вместе с остальными, закуриваю. Кто-то улыбается мне в ответ. Становлюсь раскованнее на уроках. Делаю все, чтобы начать жить. Мечтаю с кем-то поговорить об этом. Каждый день думаю… вот если бы только папа спросил, я бы все рассказал. Но откуда ему знать, как спросить. Я буду актером. Я УЖЕ актер. Каменное лицо из старых вестернов, не разобрать ни мыслей, ни чувств. Я могу изображать кого угодно, но лучше всего мне удается роль отличника. Во всяком случае перед папой и мамой.
А. Пойдешь на футбол?
В. Не знаю.
А. Что значит «не знаю». В этом году ХИК сражается за золото. Мы же хотели с тобой куда-нибудь вместе сходить.
В. Не знаю. Я сейчас занят.
А. Чем это ты занят? Сидишь целый день за компьютером и играешь непонятно во что. Когда ты будешь делать уроки?
В. Нам не задали.
А. Наверняка что-нибудь да задали. Пора тебе уже подумать о том, что в следующем году ты будешь в гимназии, придется много заниматься самому.
В. Я же сказал, нам ничего не задали.
В. Как-то раз я просыпаюсь и понимаю, как меня все… достало. В основном школа. Еще больше – учителя. Они ничего не могут мне дать, они даже не понимают, что со мной происходит. Они просто боятся. Потому что я-то знаю, что на самом деле им плевать. На них ответственность за целые поколения, но им вообще нет до нас дела, и они понимают, что я все просек, и ставят мне плохие оценки. А я им за это мщу: хожу только на те уроки, где учителя реально готовы выслушать тебя. А нет, так я лучше пойду в кафе. Открываю новую пачку «мальборо». Знаю, что этого недостаточно, чтобы начать новую жизнь, но с чего-то же надо начинать. Болтаюсь по городу. Учителя только рады, что меня нет, поэтому я точно знаю, что они не спалят меня маме и папе. Ни к чему им об этом знать – только зря волноваться. До тех пор, пока я прихожу домой вовремя, все в порядке. А я никогда не опаздываю.
