С. Знаешь, а давай вот как сделаем. Помнишь тот настольный хоккей, о котором ты мечтал. Давай я тебе его куплю, а ты завтра останешься дома. (Пауза.)
А. Если у меня когда-нибудь будет ребенок, клянусь, я никогда не заставлю его испытать те же чувства.
Перенос назад во времени.
В. Да что ты вечно из себя строишь, что ты подмазываешься? Надоели уже эти твои дурацкие истории.
А. Я просто хочу, чтобы ты понял: дай себе время.
В. Зато ты типа все уже понял. Это напрягает, пойми. Думаешь, ты все знаешь?
А. Ну зачем ты так. Мы же всегда говорили друг с другом… обо всем.
В. Я хочу спать.
А. Обложка паспорта мягкая, серо-коричневая. Восемь страниц для поездок откуда угодно куда угодно. Кто-то дал мне огромный рюкзак, на столе девятьсот марок, и… ПАНГ! наугад тыкаю пальцем в карту. Амстердам, Флоренция, Париж, колеса стучат по шпалам, ча-ча ча-чан, ча-ча ча-чан, мне двадцать, и я свободен, ча-ча ча-чан, университет, новые друзья, которые ничего не знают о моей прошлой жизни, и я могу быть кем хочу, ча-ча ча-чан, все равно что приземлиться на Южном полюсе, найти никем не исследованный пятачок, воткнуть туда флаг и заорать: «Это я!» Я двадцать лет искал место для своего флага, чуть не продал душу и тело, но до сих пор мне не попалось ничего стоящего. Но вот наконец я нашел. Это я, и никто больше не посмеет в этом усомниться.
В Мюнхене я больше не верю в миф о том, как легко найти друзей и любовь в переполненных поездах. Я надеюсь на случай, на ресторанные происшествия, столики, по ошибке забронированные дважды, все что угодно, что позволяет завести разговор. Но случай никак мне не помогает. До самой Болоньи. Там я сажусь на ступеньки собора, проклиная тяжеленный рюкзак, который следовало оставить в камере хранения на станции. Сажусь на него. Смотрю на голубей. Уличных музыкантов. Слушаю шум в кафе на площади. Эхо из узеньких переулков. Спокойствие. (Пауза.) «Твою мать, да это же финн!» – вижу, как трое указывают в мою сторону. Два парня и девчонка, которые за сто метров разглядели финский флажок на моем взятом напрокат рюкзаке. И вот мы сидим все вместе. Обсуждаем хостелы, дешевые кафе, маршруты, решаем ехать на ночном поезде, закупив в дорогу пять кило фруктов и минимум столько же литров дешевого красного. Они спорят по каждому поводу. Какие фрукты. Какое вино. Какой поезд. Им нужен кто-то новый, иначе перегрызутся, но все это ерунда, и пять литров вина исчезают, прежде чем мы успеваем переехать через Альпы. В основном налегают парни – братья, как выясняется, – младший брат с девушкой плюс старший брат. Устав от их ругани, девчонка засыпает в углу. Братья отрубаются, и она засыпает. Спит беспокойно. Вскрикивает, просыпается, не дает мне уснуть, потому что я сижу рядом, иногда во сне она ударяет меня или хватает что под руку попадется – мою руку, например, а проснувшись, пугается, что это моя рука, но я только смеюсь, а она: «Не могу больше спать», и я тоже, и мы выходим из купе, садимся в коридоре, смотрим в окно и показываем друг другу разные вещи за окном. Рассказываем истории. Что видели, куда едем и зачем, и целая жизнь за шестьдесят минут, и тут она говорит, что ее достали ее спутники. «Блин, но не бросать же их», а я: почему бы нет. Поехали в Париж, ты же так туда хотела, мне надоело путешествовать одному, а ты устала от них, и она смеется, обнимает меня по-дружески, а тут из купе вываливается бойфренд с бодуна и – бей, потом разберемся – как засадит мне – рраз, два, пять ударов в солнечное сплетение, но тут как раз подоспел проводник: «Давай-давай, слезай с поезда, алле-алле». Но девчонка не дура, владеет языками, что-то ему объясняет, и в пять утра брательники оказываются за бортом. Короче, полный улет. А мы остаемся, она и я, и пакетик со льдом, и таблетка анальгетика, и следующая станция «Париж», а на перроне я достаю плеер с музыкой, которая всегда меня заводила – один наушник ей, другой мне – она любит ту же музыку, что и я. На перроне мы танцуем «Out of control», а через три дня я влюблен по уши. Спеть?
В. Хватит уже.
А. Но ты понимаешь?
В. Что?
А. Что можно… и не быть как все, но не обязательно при этом все ломать.
В. Слушай, надоело уже.
А. Но… Поговори же со мной! Я тоже пережил то, что ты переживаешь сейчас.
В. Хватит, не позорься.
А. Ты как будто стыдишься, что твои родители были так же молоды, как ты, так же влюблены и такие же чокнутые, и что мы справились с этим?
В. С чем это ты справился?
А. Ну как, с жизнью, я справился с жизнью, хотя думал, что у меня это никогда не получится.
В. Ты справился с жизнью? Да посмотри на себя! Ты даже не знаешь, что делать со мной!
А. Прошло пять лет, а жизнь не перестает удивлять меня, детские какашки, памперсы, бессонные ночи, выбор детского сада, магистерская диссертация и… и счастье. Есть жизнь после той жизни, которую молодость считала последней. Я спасен! Меня вдруг больше не мучает страх смерти. Если я умру, после меня что-то останется, и все, что раньше казалось чудовищно бестолковым, приобрело смысл, потому что на мне лежит ответственность, я отец, смакую это слово, отец, друзья смеются: звучит серьезно – что же будет дальше, но я знаю, что делать, хотя я вообще ничего не знаю, но я принципиально не читаю все эти шведские книжонки про то, как стать хорошим отцом, потому что наша семья – это другое, и я должен сдержать свое слово. Солнце, пробивающееся в окно роддома на следующее утро. Маленькая ладошка, которая с трудом обхватывает мой палец после завтрака, сопровождавшегося чмоканьем и сопением. У тебя будет все, чего мне не хватало в детстве, обещаю я. Ты всегда можешь рассчитывать на меня, всегда можешь схватиться за мой большой палец.
В. Бар рядом с домом Хассе – это центр и начало мира. Мы теперь тут завсегдатаи, потому что ему восемнадцать, а мое удостоверение личности говорит, что я его ровесник, а официантка – наш любимый объект для дурацких шуток, которые она сносит с отважной улыбкой, хотя иногда и стремается, мол, «здесь нельзя продавать», а мы такие: «Ясный перец, тут продают только пиво», но на этот раз она даже не улыбается. И только когда Хассе уходит в сортир со своим первым миксом, она такая: «Знаешь, – говорит, – мой старший брат в психушке, и никто не может сказать, выйдет он хоть когда-нибудь из своего психоза или нет, так что не советую тебе этим заниматься», а я ей: «Окей-окей», хотя точно знаю, что она врет, какой еще психоз, я же понимаю, что такое говорят, просто чтобы запугать, но я уже под кайфом, так что я ничего не говорю, а может, говорю, не помню что, а может, говорю, о чем думаю. Что буду актером. Что я УЖЕ актер. Лучше всего я играю роль парня, совершенно обдолбанного в городе, но совершенно нормального дома с родителями, потому что мне семнадцать, и чем упорнее я твержу свои истории, тем правдивее они становятся. Что я живу нормальной жизнью. Что каждый день хожу в школу, ищу учителей, чтобы обсудить с ними предметы, которые я перестал посещать, ищу, ищу, но хотя так никого и не нахожу, я не сижу сложа руки, дел столько, что иногда я сбегаю в кафе, где всегда найдется кто-то знакомый, сейчас-то у меня куча знакомых, наконец есть люди, которые знают, кто я такой, и со мной разговаривают, и я не могу понять, как это вдруг меня так легко приняли в компанию, надо было просто обзавестись общей тайной и… войти в число тех, кто курит. И не только… Амфетамин классная вещь. Я чувствую спокойствие и уверенность в себе, и мы, все те, кто делает одно и то же, настоящие друзья. Все равно что купить входной билет в клуб, где тебя автоматически принимают в большую семью. Просто раз за разом покупаешь билет, и тебя принимают, снова и снова, снова и снова, и наконец-то я ЖИВУ.
А. Я уже не понимаю, что я делаю.
В. Я ЖИВУ!
А. Я просыпаюсь каждое утро и мечтаю о том, чтобы все это оказалось просто ночным кошмаром.
В. У меня есть друзья!
А. Но не успеваю я открыть глаза, как вспоминаю, что… эта жизнь убивает меня.
В. Я все создал своими руками, я сам придумал свою историю. Если кто-то пробьет в ней брешь, останется только правда.
А. Правда в том, что он вообще ничего не делает.
В. Правда мне ни к чему. Правда только убивает меня.
А. Правда в том, что ты должен по крайней мере перестать обманывать себя.
В. Я больше не могу это слышать! Неужели ты думаешь, что мне охота с тобой разговаривать, когда ты только и делаешь, что пилишь и достаешь меня.
А. Ты должен быть честным с нами.
В. Кто это «мы», черт возьми! Тут только мы с тобой.
А. Я говорю за нас обоих! И я, и мама думаем одинаково.
В. Ты что, спятил! Хочешь испортить мне настроение, хочешь позлить меня? Неужели нельзя говорить о нормальных вещах, хотя бы раз посидеть спокойно.
А. Пойми, ты очень огорчаешь нас тем, что не доверяешь нам и не рассказываешь, что с тобой происходит.
В. Это ты мне не доверяешь. Почему ты не веришь, я же говорю, все в порядке, со мной все хорошо, и в школе все отлично и… я знаю…
