что у меня за окном каждое утро? У меня берёзка… Правда, я не выдумываю! У вас тополя были?.. А, и у вас тополя?! Ну и правильно. У всех же тополями дворы засажены. Были… А муж — он замдиректора завода. Был… И он, вот, добился, чтобы никаких тополей. Потому что тополя — это аллергия! И посадили у нас во дворе берёзки.
Одна была Надина любимая. Надя — это дочка. Была… Она все время нам говорила: «моё дерево», «моя берёзка». Маленькая говорила вот так (изображает) «моя берёфка»… Как-то раз говорит: «Мама, а берёзка мне сказку рассказала». Я хотела, конечно, сказать: Надя, ну ты что? Большая уже девочка…» А потом подумала: господи, ну что я… пусть ребёнок хоть так развлечётся. На дворе уже девяностые были. И нам, взрослым, не до сказок было. А потом Надька начала взрослеть. Умная была — ну, совсем не по годам. Только на ерунду какую-то поступила. На психолога. Я ей говорю: «Надя, опомнись! Что за профессия такая?! Пошла бы на стоматологию — зубы-то у людей всегда болеть будут!». А она мне так спокойно: «Мама, знаешь, я поняла, что у людей больше всего души болят. И, к сожалению, всегда болеть будут. И я буду людям помогать». Нормально? Девчонка в семнадцать лет — и так мыслит… А я говорю: «Надька, мы уже с папой немолодые. Сколько тем психологам платят, а? И что, когда мы состаримся, кто тебе будет помогать?». А она так светло улыбнулась и говорит: «Берёзка моя мне поможет».
А потом всё вышло, как вышло. И берёзка Надина не помогла
Ну, вот… Мне скоро в магазин выходить. К мужу… к теперешнему. Ну, пока не расписались. Но, знаете — он очень хороший и порядочный человек. И Кирку, младшую, принимает. Заботливый… Ну, во всяком случае, как у них, у израильтян, тут принято. Не пьёт. Всё кофе, да кофе. Ну, в общем — живём…
Плачет
Господи, что же я наделала! Зачем, зачем, я его так? Мы же так друг друга любили! Он мне, какой бы занятый ни был, раз по пять с работы звонил. Каждый день! Домой каждый день что-то притаскивал — и аж светился от радости! Девочки как его любили — я аж ревновала, представляете? Говорю: «Что же вы, засранки такие: я вас рожала, растила — а у вас папа прямо свет в окошке». Ну, а как иначе? (улыбается) Он же их так баловал, что, хоть и провинция — а девчонки себя чувствовали, как принцессы! Кира и сейчас, чуть что — к нему. Я, конечно, злилась. А потом поняла: когда говорят «бабы дуры» — это про меня. Не смогла я, когда Нади не стало. А надо было смочь. Ему-то не легче моего было. И сейчас не легче.
Пауза
Пора идти.
Вы не думайте, я с ума не сошла. Могла, конечно. Но вот, с головой дружу, вроде. Берёзка — это когда я дома. Из окна видна. А выйду — там всё нормально. Там пальмы. Я понимаю, где я живу. Вы не думайте.
Всё в порядке.
СЦЕНА 12
ОН: — Я пару дней назад нашел записку.
ОНА (улыбаясь): — От инопланетян?
ОН: — От сменщика. Бывшего. Странноватый немного, хотя хороший…. А позавчера я нашел его записку; он ее оставил почему-то здесь. Наверное, некому было оставить, вот он ее и оставил нам.
ОНА: — Что он пишет?
ОН: — «Я перестал понимать зачем это все делать. Вставать, ехать куда-то, о чём-то с кем-то разговаривать. Есть, пить я больше не могу. И прошу простите меня, пожалуйста…»
ОНА: — Наверное, он думал, что произошло то-то непоправимое.
ОН: — Наверное.
ОНА: — Как жаль.…
ОН: — Почему ты так решила?
ОНА: — Потому что нет ничего непоправимого. Почти…
ОН: — Почти — это как с дочкой? С Надей?
ОНА: — Вы встретитесь. Ты очень этого хочешь. А я вот, наверное, сделала непоправимое. (пауза) Я в детстве была тупая, даже толком читать и писать не умела. Меня хотели перевести в школу для недоразвитых. Даже родителей убедили, что так надо. Тогда бабушка оделась очень красиво, накрасилась и пошла в школу. Она объяснила им, что они сами недоразвитые, и, если директриса еще раз попробует это сделать, бабушка отсоединит ей тормозные шланги на машине и директриса, сука, разобьётся. Она на войне была, такая вот… А родителям сказала, что, если они об этом хотя бы подумают — она заберет меня и уедет. Она пекла мне пирожки, не всем и для меня тоже, а специально для меня. Когда я плакала, и никто не мог меня успокоить, она пекла мне пирожки и всегда знала, какие я хочу. А потом мы ее перевезли сюда, и она была уже старенькая. И вот она несколько раз просила меня отвезти ее на море… ей хотелось посмотреть Средиземное море, понимаешь? А у меня была новая жизнь. Я бухала, рисовала, крутила очередной роман, и пока это все было, она тихо так, незаметно, ушла. А когда я поняла, было уже поздно. И это непоправимо.
ОН: — Вы встретитесь.
Обнимает ее за плечи.
ОНА: — Откуда ты знаешь?
ОН (улыбаясь): — От верблюда.
ОНА (смотрит на него): — Какой прекрасный верблюд.
Пауза
ОН: — Я старый.
ОНА: — Ты немного старше меня, и мужчину это красит. А вообще, возраста нет.
ОН: — Через 15–20 лет…
ОНА: — Я тебя не брошу. Я никогда никого не бросала… Я не брошу тебя.
Пауза
СЦЕНА 12.1
ОН: — Это же все закончится. Это пока ночь, а скоро наступит утро. К тебе придет новая жизнь, и ты поймешь, что…
ОНА: — Послушай, неужели ты думаешь, что того, что я увидела, услышала — мало? Я все поняла …
Загорается свет. В дверях стоит, пошатываясь, ПАРЕНЬ. Он пьян.
ПАРЕНЬ: — Я понял. Я все понял. Вы ненормальные… Я не понимаю! Скажи, почему вот это всё… (обводит руками) чего тебе не хватало? (ЕМУ) — Ладно, мне она просто хочет отомстить, а ты — ты, что, серьёзно решил, что эта девушка будет с тобой — с несчастным советским пенсионером? Да, для тебя рядом с ней стоять — уже честь.
ОНА: — Нет, это для меня честь (подходит к НЕМУ, становится рядом, берет ЕГО за руку).
ОН: — Мадмуазель, этот
