Катурян. Джек-Потрошитель дает мне литературные советы!
Михал. Почему тебе бы не сделать там счастливый финал, каким он был в реальности?
Катурян. В реальности не бывает счастливых финалов.
Михал. Что ты болтаешь? Моя история завершилась счастливо. Пришел ты и спас меня, убив Мать и Отца. Это был счастливый финал.
Катурян. А что было дальше?
Михал. Дальше ты похоронил их в колодце, и залил их немного известиями.
Катурян. Известью, милый, известью. Не «известиями». Известью, известью – серой такой жижей… И что было дальше, а?
Михал. Что дальше? Потом ты отправил меня в школу и я начал учиться всяким хорошим предметам.
Катурян. А дальше?
Михал. Дальше… (пауза) Это когда я выиграл приз по метанию диска?
Катурян. А вспомни, что произошло с тобой три недели назад?
Михал. А, ты об этом. Я укокошил нескольких детишек.
Катурян. Ты укокошил нескольких детишек. Это можно назвать прекрасным финалом? Потом тебя схватили и сейчас собираются казнить, а вместе с тобой твоего брата, который ни в чем не повинен. Это что ли счастливый конец? И, наконец, что ты там мне втираешь про метание диска? Когда это ты выиграл приз? Ты был только четвертым!
Михал. Мы сейчас не об этом.
Катурян. Ты был только четвертым в этих чертовых соревнованиях! А ты говоришь: «Я выиграл»…
Михал. Мы сейчас не говорим о том, выиграл я или нет, мы говорим о том, какими бывают счастливые финалы. Я выиграл соревнование, вот счастливый конец! А я умер и стал прахом, как в твоей глупой истории, – это несчастливый конец!
Катурян. Это как раз было бы счастливым финалом.
Михал. (готовясь заплакать) Что? Если бы я умер и стал прахом, это было бы для тебя счастье?
Катурян. Вспомни: что было у тебя в руках, когда ты умер? Рассказ. Рассказ, который был лучше всех тех, которые я написал. Это был рассказ «Писатель и брат писателя»… Ты был писателем. А я был братом писателя. И для тебя это счастливый конец.
Михал. Но я был уже мертв.
Катурян. Это не про жизнь и смерть. Это о том, что ты оставляешь после себя.
Михал. Я не понимаю.
Катурян. Сейчас мне все равно, убьют они меня или нет. Мне, правда, все равно. Главное, чтобы они не уничтожили мои рассказы. Чтобы они не уничтожили мои рассказы. Это все, что у меня есть.
Михал. (пауза) У тебя есть я.
Катурян внимательно смотрит на него, потом печально опускает глаза. Михал отворачивается, готов зарыдать.
Ну хорошо, давай все-таки договоримся. Ты поменяешь финал в «Писателе и брате писателя», оставишь меня в живых, маме и папе дашь умереть, а мне – возможность выиграть соревнование по метанию диска. Тогда все будет хорошо. Разумеется, ты должен сжечь старый вариант, чтобы его никто не увидел и не подумал про себя, что, может быть, этот вариант и есть настоящий и что я на самом деле мертв. Уж, пожалуйста, сожги.
Катурян. Хорошо, Михал, я сожгу.
Михал. Точно?
Катурян. Точно.
Михал. Ура. Ну вот и отлично. Все так просто. Вместе с ним ты можешь сжечь еще несколько своих рассказов, потому что некоторые из них, я не шучу сейчас, довольны слабые, на мой взгляд.
Катурян. А почему бы не сжечь их все, Михал? Очень много времени займет отделять слабые рассказы от сильных.
Михал. Нет, зачем, это будет глупо. Все взять и сжечь. Нет. Надо только те, которые заставляют людей выходить на улицу и убивать детишек. И, кстати, это не займет много времени отделить эти рассказы, которые не заставляют людей выходить и убивать детишек. Потому что таких у тебя только два – которые не заставляют людей выходить и убивать детишек.
Катурян. Серьезно?
Михал. Да.
Катурян. И какие же это? Какие из четырехсот ты хотел бы спасти?
Михал. Ну… конечно, первый из них – это история про маленького зеленого поросенка, очень милый рассказ. Точно никого не заставит идти убивать. Никого… и еще… (пауза) и… (пауза) Мне кажется, он именно об этом. Ну да. «Маленький зеленый поросенок».
Катурян. О чем об этом?
Михал. Ну. Он безопасен. У тебя на самом деле еще есть такие рассказы, которые могут заставить не то, чтобы выйти на улицу и убивать кого-то, ну а так… покалечить. А уж этот, «Маленький зеленый поросенок», совсем безопасен. Он может вдохновить разве что выйти на улицу и раскрасить кого-нибудь зеленой краской. Ха-ха-ха! Вот она о чем!
Катурян. Это было бы замечательно, если бы не факты. Для того, чтобы разыграть мои истории, ты выбрал три самые жестокие. Не первые три попавшиеся, а ты выбрал именно те три, которые пришлись по вкусу твоему извращенному детскому сознанию.
Михал. А что я сделал бы, если бы выбрал менее жестокие? Что? Поступил так же, как в «Облицовке»? Срезал бы у детишек кожу лица и спрятал ее в коробке под лестницей? Или так же, как ты это сделал в «Комнате Шекспира»? Старый Шекспир держит в коробке чернокожую карлицу и бьет ее палкой каждый раз, когда хочет писать новую пьесу…
Катурян. Он никогда не писал свои пьесы сам, чтоб ты знал.
Михал. Понимаешь, о чем я говорю, Катурян? Твои рассказы слабые. Ты не найдешь ни одного, который был бы по-настоящему сильным.
Катурян. Почему же ты все-таки взял «Маленького Иисуса»?
Михал. Что сделано – то сделано, Катурян, ничего не вернешь назад. Ни-че-го. И вообще я страшно устал и мечтаю поспать немного, хотя бы даже для того, чтобы отвлечься от моей попки, которая все еще чешется. Хотя на какое-то время я перестал это замечать.
Михал устраивается на матрасе.
Катурян. Будешь спать?
Михал. Угу.
Катурян. Они вот-вот войдут и поведут на казнь.
Михал. Вот, может быть, это и будет мой последний сон. (пауза) Последний сон, который я вообще когда-либо увижу. Может ли быть что-нибудь пострашнее? Я так люблю спать. Как ты думаешь, на небесах спят? Если нет, то я не пойду. (пауза) Катурян?
Катурян. Что?
Михал. Расскажи мне сказку.
Катурян. Кажется, ты хотел сжечь все мои рассказы.
Михал. Расскажи мне ту, про маленького зеленого поросенка. Эту сказку я не хочу сжигать, расскажи мне ее. И тогда я прощу тебя.
Катурян. Простишь за что?
Михал. Прощу за те обидные слова, которые ты сказал мне сегодня. Про маму и папу, которые будут оберегать меня всю жизнь в черном лесу и никто не придет спасти меня.
Катурян. (пауза) Я не помню, как начинается. «Маленький зеленый поросенок»…
Михал. Ты все помнишь, Катурян, давай. Первым словом всегда должно быть «однажды», вторым «на», третьим «белом», о черт, а какое же четвертое слово?
Катурян. Ах ты маленькая грязная свинюшка…
Михал. А… «свете». Четвертое слово. Я вспомнил. «Однажды на белом свете»…
Катурян. Ну хорошо. Ложись поудобнее…
Михал устраивается поудобнее, подушку кладет под голову.
Однажды на белом свете…
Михал. Это такая сказка про старые времена. Старые добрые времена. Тогда были только такие истории…
Катурян. Однажды на белом свете, на ферме, в одной необычной стране, далеко от нас…
Михал. Очень далеко…
Катурян. Жил маленький поросенок, который отличался от всех остальных поросят.
Михал. Он был зеленый.
Катурян. Так я буду рассказывать или ты?
Михал. Ты. Прости. Кладу пальчик на губы. Шшшш…
Катурян. Он отличался от других поросят, потому что был ярко зеленым. Таким зеленым, что даже светился в темноте.
Михал. Таким зеленым, что даже светился в темноте. Как знаки в железнодорожном туннеле. Таким, как знаки в туннеле, ну правда же?
Катурян. Да.
Михал. Да.
Катурян. Мы так и будем меня прерывать или все-таки будем слушать и постараемся заснуть?
Михал. Мы слушаем и стараемся заснуть.
Катурян. Хорошо. Маленький поросенок был зеленым-зеленым. Не то, чтобы он не любил цвет нормальных поросят, нет, ему всегда казалось, что быть розовым – это очень даже мило. Ему просто нравилось быть слегка другим, быть особенным. Но поросята не любили его за то, что он был зеленым. Они были мстительны, стращали его и превратили его жизнь в пытку…
Михал. Пытку…
Катурян. И все его жалобы только раздосаживали пастухов, и тогда они решили…
