Секретарь замахивается, чтобы ударить её, но Старший, сбежав по лестнице, бьёт его в лицо.
Секретарь: Ты-то чего влез, самородок кладбищенский? Ты что, не в курсе, что она — шлюха?
Старший: Сгинь, падаль.
Секретарь: А вот уж не дождётесь. У нас контракт!
Старший: Уйди!
Секретарь: Ох, вы ещё ответите! Ответите!
Старший: Отвечу! За всё отвечу. Только завтра. Завтра! Слышишь?!
Секретарь: Чего не стерпишь, ради искусства… Нет, это, действительно, будет комедия…
Секретарь бредёт к выходу, но, заметив, что Старший и Мария не смотрят на него, хлопает дверью и, оставшись, тихонько идёт в тёмный угол комнаты. Старший устало садится на стул. Мария робко подходит к нему и, постояв немного рядом, вдруг опускается на колени, обняв его ногу и уткнувшись лицом в его колено. Старший, глубоко задумавшись, кажется, не замечает её.
Мария: Господи, какое счастье… Какое счастье. Родной мой, любимый, хороший, я теперь никому тебя не отдам, никому…. никогда… Наконец-то… Всё! Теперь всё будет хорошо, всё по-другому. Ничего мне больше не надо — ты, мама, сестры… Ничего больше… Теперь мы вместе, мы, действительно, вместе, Господи… Теперь будет только счастье. Дождалась. Ничего больше не страшно… Ненаглядный мой, долгожданный, единственный…
Старший (с усмешкой): Единственный… Вот уж точно.
Мария (поднимает голову): А ты меня совсем не помнишь?
Старший: На концерте? Нет, не помню.
Мария: А раньше? Ещё раньше — здесь, в городе. Мы жили за рынком, у моих родителей был цветочный магазин. Ты ещё ходил к соседскому мальчику, учил его музыке. Такой толстый мерзкий мальчик. Я его ненавидела, поэтому всегда радовалась, когда ты приходил и мучил его гаммами… Потом я стала радоваться просто тебе. Но к соседям ты ходил совсем недолго, а своих родителей уговорить на инструмент я так и не смогла. И я каждый день бегала к твоей конторе и сюда, к дому… Я ведь помню твою сестру! Она каждый день покупала у нас цветы. Точно она — в этом же сером костюме.
Старший: Она покупала цветы? Сама?
Мария: Да. А с кем же? Она всегда заходила вечером, видно, после работы, одна… Потом мои родители погибли — оба в один день. И знаешь, до чего к тому времени дошло? Я утешала себя тем, что зато можно будет пригласить тебя играть на похоронах… Но оказалось, что как раз в тот день ты уехал из города. Я осталась совсем одна. Через месяц я продала дом, магазин и уехала в столицу. Я была уверена, что ты там, и мы обязательно встретимся. Я сняла номер в лучшей гостинице, потому что, где же ещё может жить любимый мной человек! В первый же день я купила вечернее платье, туфли. Долго ходила в таком виде по улицам, но так тебя и не встретила. Вечером пошла в гостиничный ресторан. И вдруг смотрю: сидят двое из нашего города. Кто такие — не знаю, но лица знакомые, а главное, я точно знала, что ты с ними знаком. Одна, в чужом городе… Обрадовалась им, как родным. Сама подошла: «Ребята, земляки, Скрипача не видали?». Они — за стол; обрадовались тоже, говорят, что видели тебя в столице, что вот досидим и поедем к тебе… В общем, проснулась утром в своей комнате… Помню смутно — был кто-то… Сначала думала — приснилось, но потом смотрю — нет, точно был. А кто из них? Вспоминала, мучалась, а потом думаю: «А какая разница? Ни того, ни другого я больше никогда в жизни не увижу. А увижу — убегу.» И все деньги украли, и платье, и туфли… Я — к администратору. Добродушная такая тётенька, весёлая… Утешала меня, а потом и говорит: «Оставайся у нас. При заведении. На сдельную. Что было — не воротишь, а идти тебе некуда.» А я ещё как представила, что эти двое тебе обо мне уже всё рассказали… И осталась.
Старший: А я за все десять лет в столице так никого из местных и не встретил.
Мария: Как же я ждала тебя! Теперь всё, всё… У меня есть ты, у тебя — скрипка…
Старший: Это всё только до завтра, утром всё закончится.
Мария: Всё только начнётся! Всё ещё будет.
Старший (с горечью): Жаль, не видела ты мои последние концерты…
Мария: Я видела… Я приходила… Я знаю… Родной мой, любимый…
Входят Старшая и Барабанщик, поддерживающие под руки Младшую, усаживают её на стул, наливают ей воды. Сверху слышится шум, и Барабанщик ковыляет в свою комнату.
Младшая (Старшему): Жаль, жаль ты это не видел. Посмеялся бы, поностальгировал…(Марии) Это местная экзотика, вроде сафари…
Старшая: Ничего страшного. Во-первых, не догнали. Во-вторых, так ей и надо.
Мария (Младшей): Вы не волнуйтесь…
Младшая: Я? Да вы что! Я спокойна. Всё, что не смертельно, меня давно уже не волнует.
Старшая: Сейчас вся эта орава вернётся. (Бегает в кухню и обратно, меняя на рояле блюда. Внезапно останавливается, вчитываясь в одну из афиш на стене.) Ты аккомпанировал этой певице?!
Старший: Это она подпевала скрипке.
Старшая: Ничего себе! Я когда-то читала о ней в журнале, что она резала вены из-за ссоры с любовником. Там даже печатали фото её рук. Но я думаю, что это бутафория — таких жутких шрамов после этого не бывает. (показывает Марии свои запястья, на которых, вероятно, менее жуткие следы порезов).
Младшая (показывая свои руки): Ну почему не бывает? Смотря как резать.
Мария (торопливо засучивая рукава): А вот у меня — здесь и здесь…
Сестры смотрят на руки Марии, потом, с подозрением, — на потрясённого Старшего. Мария, оглянувшись на Старшего, натягивает рукава на запястья. Входит Мать.
Мать: Она заперлась в своём доме. Я еле вырвалась из толпы.
Старший: Бедная женщина. Может, мне пойти туда?
Мать: Ничего с ней не случится. У неё есть в жизни цель — «спасти» от нас Аполлона. Так что, ей сейчас море по колено. Картошки бы ещё начистить — вернутся ведь сейчас.
Мария (кидается к кухне): Мам, я начищу!
Мать и сестры, удивлённо переглядываясь, идут за ней. Старший останавливает Старшую, взяв её за руку.
Старший: Слушай, ну скажи честно, кто этот твой… любимый человек? Не может быть, чтобы я его не знал…
Старшая: Да если и знаешь — не важно это. Совсем не важно.
Старший: Ну как это «не важно»? Он хоть любит тебя?
Старшая: А как же!
Старший: А ты его?
Старшая: Ещё как!
Старший: А может, он тебя не достоин? Может, я тебе кого получше найду. Из столицы.
Старшая: Из столицы? (задорно) А найди!.. (после паузы, задумчиво) Да нет, не надо мне никого. И так тошно.
Старший: Ещё бы! Десять лет изо дня в день самой себе букеты покупать… Меня бы тоже замутило.
Старшая: Что-о?! Ты это о чём?
Старший: О тебе. Тебе в театре бы работать с такой верой в собственные фантазии. Десять лет жить с иллюзорным человеком, делить его с такой же призрачной женой… Выдуманные проблемы, ненастоящие радости… Впрочем, проблемы-то как раз реальные — мама, соседи, тыкающие пальцами вслед…
Старшая: Да плевала я на этих соседей!
Старший: А как же! Легко! Особенно когда совесть чиста.
Старшая: Да что ты…
Старший: А что я?
Старшая: Ну надо же и мне чем-то жить.
Старший: Неужели больше нечем?
Старшая: Нечем. Да и незачем. Незачем жить по-другому. Ты сам говорил, — у каждого своя собственная реальность. Свой мир я выдумала себе сама. Ну и что? Чем он хуже ваших?
Старший: Твой, конечно, лучше. Живёшь полной жизнью: любимый человек, с которым ни один из реально живущих уже не сравнится, надёжные бескорыстные друзья… Подруг нет? И не надо! Что ты ещё себе выдумала? Всё это, конечно, помогает жить… Просто однажды, а это обычно случается, потребуется реальная помощь… или просто настоящее человеческое тепло… рядом… А такая пустота! Не всегда совместимая с жизнью.
Старшая: Я знаю. И что ты хочешь? Чтобы я вышла сегодня к гостям и сказала: «Я вас обманывала все эти годы. У меня никого нет и никогда не было. Мне ни разу в жизни никто не дарил цветы. Я выдумала всё это потому, что мне этого очень хотелось. А в вашей жалости я вовсе не нуждаюсь. И мама пусть простит. Просто иногда хочется быть свободной, а повода нет…» Так сказать? Я стану менее одинокой?
Старший: Не надо. Живи.
Старшая (насмешливо): Спасибо! (идёт к кухне)
