Гестапо могло бы его не найти.
Р и м а с. Может, вы знаете даже имя предателя?
А д о м а с (растерянно). Нет… Не знаю. Откуда я могу знать?..
Р и м а с. Он, вероятно, был другом отца. Может, и сейчас жив. Пользуется уважением, почетом…
Пауза. Адомас молчит.
К с а в е р а. Ах, вот о чем ты хотел с ним поговорить? Послушай, ведь не Адомас выдал твоего отца? Чего ты устраиваешь ему допрос?
Р и м а с. Я не устраиваю ему допроса. (Адомасу.) Простите… Я хочу знать правду. Меня мучит эта мысль… Я никак не могу понять… ведь на свете нет ничего подлее предательства!
К с а в е р а. Вам не надоело еще о нем говорить?
Р и м а с. Хорошо. (Адомасу.) Расскажите о моем отце.
А д о м а с. О ком? О Паулюсе Даугирдасе?
Р и м а с. Ну да!
А д о м а с. Он был лучше нас всех.
Р и м а с. Он верил в людей?
А д о м а с. Больше, чем в самого себя.
Р и м а с. И разочаровался?
А д о м а с. А кто этого не испытал?
Р и м а с. Наверное, во сто раз тяжелее умирать, когда тебя выдал друг. Что думает тогда человек в предсмертный час? Может ли он примириться с судьбой? Простить? Или он взывает о мести?
К с а в е р а. Разве ты не читал предсмертных писем узников? Их столько у нас печатали. Я их всегда читаю. И спрашиваю себя, что бы я чувствовала на их месте. Наверно, только презрение.
Р и м а с. Только презрение?
К с а в е р а. Мир, где предают, не стоит оплакивать.
Р и м а с. Верно. Мир, где есть предательство, оплакивать не стоит. А что делать? Мстить? Проклинать?
К с а в е р а. Капитально отремонтировать.
Р и м а с. Ты умница. (Адомасу.) Скажите, когда вас пытали… вы думали только о себе? От этого, наверно, было еще страшнее, правда? Чувствовать такое жуткое одиночество… Можно с ума сойти, верно?
А д о м а с. Давайте не вспоминать то время, Римас. И не спрашивать… даже самих себя.
Р и м а с. Отца чудовищно мучили. Я знаю. Мать прошла через все, что только может выпасть на долю женщины в лагере. Немка мне рассказывала. Забыть об этом нельзя. Опаленная память. Обожженная душа.
А д о м а с. Все мы обожжены прошлым, а надо жить.
Р и м а с. И не искать виноватых? Да?
Пауза.
Не спрашивать, кто нас предал?
Адомас отирает со лба пот.
К с а в е р а. Ха! Искать виноватых!.. Ну, а если найдешь? Что тогда?
Р и м а с. Что тогда?
К с а в е р а. Ну да, да! А что тогда?
Римас молчит.
Отомстишь? За отца? За мать? Око за око?
Р и м а с. Месть не утешает, Ксавера.
К с а в е р а. А что утешает?
Р и м а с. Правда. Надо понять ее всю, до конца… Вот у нас то одного, то другого предателя вытаскивают из небытия, из забвения… расстреливают. А что это дает?
К с а в е р а. В каком смысле?
Р и м а с. …Понимания самих себя, времени… Может, мы сами тоже ловчим… в большом или в малом… А если бы мы снова попали в те страшные условия? Нет! Нет! Это невозможно, ну, а если бы все-таки мы в них оказались? Мы снова бы стали отдавать на смерть друзей, братьев?..
К с а в е р а. Но и умирать за них!
Р и м а с (ласково). Ты права. Умирать за них. И я в это верю.
Пауза.
А д о м а с. Что же вы хотите знать еще?
Р и м а с. Вот я и спрашиваю: что вы скажете еще? Вы сказали, что виноваты…
А д о м а с. Я этого не говорил! Может быть, в общем, историческом смысле слова…
Р и м а с. В чем же вы виноваты? Пускай в историческом смысле…
Адомас молчит.
Вы не ходили в атаку, не лежали в окопной грязи. Но хотя бы не произносите проповедей. Многие их произносят, а ведь далеко не все шли в бой по своей воле, по совести. Есть и такие, кто был бы рад, если бы им позволили тогда жить, как жили вы, — тихо, мирно… На словах молились бы Литве и били поклоны оккупантам. Где же честь? Достоинство? Может, их и нет у человека?
Пауза.
Мой отец умер… за будущее всех людей. За меня, за нее… За тех, кто еще не родился. За вас, знаменитого скульптора. А вы создаете ему памятник. За это вы получите деньги, славу… То есть вы выгодно продаете память о нем. А будь он в живых, а не бронзовый, кто знает, какую бы вы извлекли из этого выгоду…
Римас подходит вплотную к Адомасу и бросает слова ему в лицо. Адомас бессознательно поднимает руки. Минуту они стоят, глядя друг на друга.
А потом стали бы оправдываться, что человек — существо хрупкое.
З а т е м н е н и е.
Мастерская Адомаса Брунзы. Другое освещение. Кругом статуи.
А д о м а с. Он меня обвиняет прямо… (В изнеможении опускается на стул.)
А д о м а с 2 - й. Пошлю-ка я ко всем чертям этого наглого щенка!
А д о м а с. Он — мой сын! И он страдает.
А д о м а с 2 - й. А кто теперь не страдает? Я, что ли, в этом виноват?
А д о м а с (кричит). Я! Я во всем виноват!
А д о м а с 2 - й (тоже с криком). В чем? В чем? В зверствах? В варварстве? В море пролитой крови? Это же лицо современного мира, где повсюду остался отпечаток фашистского сапога. Я только
