жизнь, оплаченная такой дорогой ценой. Обязывает. Ты слышишь меня, Адомас? Он мне это объяснял как-то на охоте, когда мы шли по колючей стерне. Я его понимаю.
Пауза. Она выходит в вечернем платье.
Ну вот. Теперь я могу тебя поцеловать. (Целует.) Теперь я такая, как обычно: зайцев не убиваю, сама хочу, чтобы мне попали в сердце. Ну, скажи что-нибудь. Хоть одно волшебное слово. Когда-то ты умел убивать наповал. Не хочешь? Не можешь? Стареешь, Адомас… Тра-ля-ля, тра-ля-ля! (Кружится, напевая.) Муж мой стареет… (С деланным смехом.) «Старый муж, грозный муж…»
А д о м а с (пристально на нее смотрит). Ксавера! Тебе совсем не весело. Что ты скрываешь?
К с а в е р а. Скрываю? (Резко.) Ну, я пошла.
А д о м а с. Погоди. Он тебя любит?
К с а в е р а (нервно). Кто?
А д о м а с. Он.
К с а в е р а. Не знаю, не знаю, дорогой… Он такой странный… (Счастлива, что может о нем говорить.) Я с кем-нибудь разговариваю, а он стоит рядом и молчит. Молчит, понимаешь?.. Редко-редко что-нибудь скажет. После охоты ждет меня, уставившись в даль, словно ждет кого-то другого. И любит стоять в высокой траве, в густой, высокой траве. Потом вдруг тихо засмеется и идет за мной. Разве это любовь? Нет, это, наверное, другое.
А д о м а с. А ты его любишь?
К с а в е р а (долго молчит). Этот вопрос надо обдумать. И как на него ответить? Начистоту?
А д о м а с. Да. Иначе не отвечай совсем.
К с а в е р а. Кажется… я могла бы его полюбить.
А д о м а с. Ты не уверена?
К с а в е р а. Может, и нет… (Но это явная неправда, и она не в силах этого скрыть.) Пока еще не люблю, это точно! Нет, нет! (Помолчав, со скрытой страстью.) Но если полюблю, вот уж, дружок, хлебнешь ты со мной горя! (Взяв его руку, тычет ею себе в грудь.) Вот тут… тут сидит у меня бес!
А д о м а с. Брось его.
К с а в е р а. Кого? Беса?
А д о м а с. Я не шучу. Перестань с ним встречаться.
К с а в е р а. С какой стати?
А д о м а с. Сама знаешь, с какой.
К с а в е р а. Не перестану. И не корчи такую трагическую мину. Я буду с ним встречаться. Я научила его стрелять… А он научил смотреть в корень… кое на что.
А д о м а с. Ты сойдешься с ним?
К с а в е р а (помолчав, с вызовом). Очень может быть.
А д о м а с (холодно). Знаешь, что тогда будет?
К с а в е р а. Бросишь меня? Разведешься?
А д о м а с. Нет. Другое…
К с а в е р а (вдруг рассмеявшись). Какой ты злой! Злюка! Я хотела просто проверить, способен ли ты еще ревновать. Вроде бы уже пора отучиться.
А д о м а с. Это не ревность.
К с а в е р а. А что же? Что?
Адомас молчит.
Нет уж, милый. Не мешай мне жить. Не связывай меня по рукам и ногам. Ничего у тебя из этого все равно не выйдет.
А д о м а с. Я тебя не связываю.
К с а в е р а. Я ведь тебя уважаю. И вышла за тебя не по расчету. Ты умный, талантливый. Мне нравится, как ты работаешь. Мне льстит, что ты любишь меня лепить. Но я ведь женщина. Еще не старуха в свои тридцать лет. Нравлюсь… А с Римасом мы просто друзья. Настоящие друзья. Он ведь моложе меня… Ты-то как никто должен понимать, что такое дружба!..
А д о м а с. Та же любовь. В лучшем случае — самообман.
К с а в е р а. Нет! Нет! Это не любовь. Ты не поверишь, иногда мы ведем себя просто как дети. Я ему помогаю. У него такие проекты! Поразительные! Дворец, какого никто еще не видел… Мы так радуемся…
А д о м а с (нежно). Ксавера! Во имя всего, что нас связывало, прошу тебя, оставь его. Делай, что хочешь, живи, как хочешь, только не встречайся с ним. Я тебя умоляю… (У него перехватывает горло, и он умолкает.)
Мастерская Адомаса Брунзы. Другое освещение.
А д о м а с 2 - й. Сказать ей прямо, что он мой сын? Может, это ее отпугнет.
А д о м а с. Нет. Если она его любит, то ни перед чем не остановится… А сын? Мой сын? Я не могу обездолить его. Что будет с ним, если я отниму у него память об отце-герое?
А д о м а с 2 - й. Не память, а вранье. (С саркастическим смешком.) Нет уж, лучше открыться, выложить все свои провинности, покаяться, рассказать про свои страдания. А тогда будет видно, кого он возведет в идеал — погибшего или вечного мученика.
А д о м а с. Заляпать его той грязью, которой я себя замарал? Оставить ему в наследство подлость?
А д о м а с 2 - й. Дети умеют пачкать себя своей собственной грязью. Мнимых родителей они будут воспевать, а подлинных — осыпать бранью.
А д о м а с. Если это принесет ему счастье…
А д о м а с 2 - й (зло ухмыляясь). Вон они опять идут — мой сын и моя молодая жена. Они счастливы. Оба. Вдвоем.
Статуи исчезают. По лестнице подымаются Р и м а с и К с а в е р а. Идут медленно, то и дело останавливаясь, перебрасываясь словами. Тихо смеются. Они поглощены друг другом, уверенные, что никто их не видит. Адомас слышит их шаги, знает, чьи это шаги.
К с а в е р а (войдя, машет Римасу букетом цветов). Ну, входи же… Я тебя прошу.
Р и м а с входит и молча кланяется Адомасу. Ксавера целует его в щеку.
Опять курил трубку? Врач же тебе запретил. (Римасу.) У него, говорят, язва. Может, ее и нет, но врачей надо слушать. Смотри, Адомас, последние полевые цветы. Слабые, уже не пахнут. А мне они тем дороже. (Ищет вазу.)
А д о м а с. Садись, Римас. Прошу.
Р и м а с. Спасибо. (Остается стоять.)
К с а в е р а (Адомасу). Скучал один? (Ставит цветы на рояль, потом, передумав, переставляет на столик возле кресла, где сидит Адомас.) До чего красивая у тебя седина. Погляди, Римас!
