Нету выхода, нету, мой милый. Прокляни меня, милый!
В е р а. За что?
И л ь я. Всю жизнь хотел добра, а принес лишь зло. А нянчился — совесть, гордился — совесть. Всю жизнь упражнялся, смех, добродетели, а под старость понял: добродетель — прикладное искусство, смотря к чему приложена. А верил — я честный. Хотя бы безвредный! А вчера прочитал в одной детской книжке: «Насекомые бывают вредные и полезные». А безвредных на свете нет.
К л а н я (рванув дверь). Отдохнул за отпуск для новых обманов?!
И л ь я (захлопнув дверь). Да, отдохнул! Всех обманул. Помнишь, на рельсах с тобой встретились? За деньгами ездил — халтурку сварганил. Полжизни размазывал майонез по забору, а верил — это временно. Жил с кем-то — временно. Вся жизнь — временно. А однажды наступает старость без иллюзий — вот наши настоящие жены. А вот мы в своей сути — мужики-болтуны: поболтали, потускли. Зарплата, дети. У нас дети одиноки и жизнь как спросонья. А надежда у сонных на великую любовь. Вот придет она — бац: расшевелит сонных, взбодрит безвредных, и засияет бездарная жизнь! А придет любовь — пошлем на крест женщину, а сами обратно в родной майонез. В майонезе протухли.
В е р а. Совсем не рисуешь?
И л ь я. Тебя рисую. Глаза закрою — ты стоишь. Говорю с тобою все дни и ночи. Я люблю тебя, Вера, уже навсегда. До смерти. После смерти. И вечности мало, а кто-то подойдет к картине и поймет…
К л а н я (врывается). Уходи, пес поганый! Убью! (Замахивается на Илью. Вдруг обнимает его, заплакав и в страхе глядя ему в лицо.) Ты чё ж… больной? Ты же стал неживой!
Илья, обняв, целует Кланю — ее глаза, волосы, руки. Быстро уходит. И Кланя, плача, уходит за ним. В дверях, наблюдая за этой сценой, стоит старик с корзиной. Это Р у в и м ч и к.
Р у в и м ч и к. Двери настежь, а? Не ждали Рувимчика? (Присаживается у стола. Молчит. Ждет.)
Вера сидит, окаменев и отсутствуя и не видя сейчас никого. Рувимчик, не выдержав, начинает с повышенным интересом изучать надкушенный батон.
Теперь я понимаю вашу задумчивость — с такого питания не умрешь, но к мужчине не потянет. Моя дочь Лора с питания имела развод. (Не умолкая ни на секунду, накрывает на стол, извлекая из корзины оранжевую скатерть, вазу с персиками, пирожки, салаты с фигурными вырезками. Все очень красиво. Это честь мастера — уже не стол: искусство стола.) Лора умная — глотает книги. «Лора, говорю, не будь дура: мужчина не собака — кость не любит. Или ты питаешься, или ты разводишься!» Вы знаете, кто теперь новый повар в санаторий? Свиновод! Он берет немного хороших продуктов и делает много помоев. У вас были неприятности из-за меня. Вы совсем русская?
В е р а. Совсем.
Р у в и м ч и к. Вы копия воды моя дочь Рейзл! Я имею фотографию. (Достает завернутый в несколько бумаг крохотный плохонький потертый снимок.) Это Соня… Ицик… сзади паровоз. Этот красивый папа с коляской был я, а в коляске, смотрите, Рейзл. Она смеялась — копия вы.
В е р а. Они живы?
Р у в и м ч и к (качает головой — нет). Я начал ремонт за два дня до войны и придумал им ехать в Белоруссию к деду. Сначала гетто, потом… Потом я женился два раз. Ничего не бывает потом! (Молчит.) Я такой храбрый, что не придумаю повод начать. Начну с передовых успехов колхозов. Вы видели в санаторий такие (показывает на крупные нарядные персики в вазе) персики и сказали: «Это с рынка». Персик умный, как Лора! Он думает — на колхозной земле я буду расти вот. (Достает из корзины маленький, зеленый подгнивший персик.) А у частника — вот (тычет в крупный персик). Вы так думаете — персик не думает. Думает Акопян! Партия таких — крупных — персиков прямо с базы идет на базар, а гнилье — больным детям. Я могу сказать так же за остальные фрукты. Отборные дорогие фрукты с базара — это бывший дешевый магазин. Вы думаете, я пришел дать показания? Да! (Кладет перед Верой карандаш и бумагу.) Я, Рувимчик М. Н., являюсь соучастник Акопян. Я давал Акопяну в день рубль с каждого ребенка. Я слышу вопрос — зачем? Я брал! Вы видели, какой продукт я брал для санаторий? Акопян заведует не овощи — жизнь: вам надо продукты или блат в институт? Блат на жизнь! У ребенка нет сил! После операции ребенок съест ложку — я обязан вместить в нее отборный продукт: в питании вся аптека! Вы спрашиваете, что я имел? Вот! (Показывает шиш.) Я не скажу вам такую пошлость, что Рувимчик никогда не имел. В ресторане я имел. М-м… мало. Вы смеетесь — он дурак? Хуже — птица. Знаете басню об вороне, которая за доброе слово отдала свой сыр? Эта ворона был я. Все ломились в ресторан: «Рувимчик, ах!» Чтобы быть «ах», надо ложить в котел, а не мимо. Я ложил! После Сони я имел две жены — обои говорили, как одна: «Ты принес?» Я принес Соне одну драную простынь и две руки — так (протягивает руки кому-то навстречу). Она любила меня так сильно, будто я самый красивый в мире. Дурочка, а? Соня ребенок! Но я был самый счастливый два раза — до войны и в санаторий. Дети любят, как Соня: можно дать им персик, не дать — дети любят бесплатно. Я устал жить, и я вам скажу — человек умирает не от старости. Он устал быть нужны за так. (Шелестит пальцами как деньгами.)
Долгое молчание.
Акопян — это страх. Или ты даешь — или имеешь хорошую ревизию. Знаете, как убрали Газаряна? Они его сделали. А помните, бросалась под машину продавщица? Это Акопян. Я давал ему деньги и слышал сильный страх — за детей, за Соню, Ицика, Рейзл… Я знаю там каждый камень — гетто почти не охраняли, можно было бежать. Забор из страха — боялись бежать! Все гетто — семьсот человек — вели на расстрел девять скотов с автомат. Там были мужчины. Там много камень. Если бы даже девяносто мужчин бросились с камнем на девять автомат!.. Я маленький человек, у меня нет автомат. Есть эти руки. Они работали пятьдесят лет. Каждое утро я шел на работу впотьмах, как по грибы, — в восемь уже завтрак. Мои руки привыкли работать, мой опыт привык терпеть Акопян. Мое сердце просит всю жизнь: «Кинь камень!» Во сне я всю жизнь собирал камни. Просыпался и ночью писал показания, а утром — страх… Я думал всю жизнь и понял: сначала живет страх — потом вокруг страха строят гетто. Вчера я сказал детям в санаторий, что пойду кинуть камень. Они смеялись! Все — я готов. (Встает. Достает из корзины узелок.) Я такой храбрый, что придумал дома причину про бесплатный путевка в
