Но Бычкова не так-то просто было прошибить.
— О-о! — протянул он, поворачиваясь к Лыкову и подмигивая ему. — Строга, а?
— Строга! — подтвердил Лыков с еще большей насмешкой… Прямо генерал!
— Вылитый! — согласился Бычков. — Вот только мундира на ей нет. Ну вот что, генерал, ты погоди орать-то. А давай нам команду как положено. Понятно?
— Какую команду? — несколько опешила Сашка.
— Ну, поскольку ты у нас теперь всему делу голова, то и командуй, как нам теперь иттить к новым успехам, — явно глумясь, ответил Бычков.
— Так-так… Ясно, — прищурилась Сашка. — Стало быть, командовать?
— Стало быть, командуй.
— Так вот тебе моя первая команда! — взорвалась Сашка. — Марш отсюдова! И чтоб ни ноги, ни рожи твоей поганой я больше тут не видела! Понятно?
— Это как же понимать? — растерялся Бычков, не предвидевший такого оборота. — Снимаешь ты меня, что ли? За что?
— А за все! — отрезала Сашка. — За это! — она ткнула пальцем в тощий коровий бок. — За это! — показала она на худую крышу. — И вот за что!
Она схватила горсть соломы и сунула ему под самый нос, так что оторопевший Бычков невольно попятился.
— Тебя бы, черта гладкого, вот этим покормить!
— Постой, Лександра, — остановил ее Лыков. — Разве в нем тут дело? Кормов и в городе нет. Ты вот попробуй-ка в районе концентрата достать, тогда и узнаешь, фунт лиха.
— Значит, плохо старались!
— Ну-ну! — плаксиво протянул Бычков. — Посмотрим теперь, как ты будешь стараться. Теперь сама походи-покланяйся!
— А что? Разве я должна этим заниматься? — сразу поостыла Сашка.
— А то кто же! — усмехнулся Лыков. — Тебя выбрали, вот и доставай, проявляй себя.
— Ну, значит, и достану! — сверкнула глазами Сашка.
Поздно вечером она возвращалась домой вместе с Авдотьей. В некоторых избах уже погасили свет.
— Я думаю, ферма — самое верное дело, — задумчиво говорила Сашка. — С урожаем в наших местах, сама знаешь, как: то вымокнет, то вымерзнет… Надо только, чтоб был там свой человек, на которого положиться можно.
— Боязно! — вздохнула Авдотья. — А ну как не выйдет из меня заведующей!
— А ты не робей. Это глаза боятся, а руки делают. Стадо у нас хорошее, кормить только надо.
— Известно, у коровы молоко на языке, — согласилась Авдотья, остановилась, кивнула на калитку. — Может, завернешь, чайку попьем.
— Другой раз, — ответила Сашка. — Лучше пораньше лягу, завтра в город поеду.
— Ну, счастливо съездить!
Авдотья свернула к себе, а Сашка пошла дальше.
Окна ее избы тоже были темны — мать, видимо, уже спала. Когда она подошла к крыльцу, из темноты вдруг вынырнула темная фигура.
— Ой, кто это? — отшатнулась Сашка.
— Загордилась уже, не узнаешь?
— Ой, Вань, напугал-то как, — облегченно сказала Сашка. — Ты чего же на улице мерзнешь?
— Я было зашел, да мамаша твоя так чугунами грохать начала, что я шапку в охапку, да на улицу… Ну прощай, — неожиданно сказал он и шагнул в сторону.
— Постой! Куда же ты? — схватила его за рукав Сашка.
Иван остановился и молча ждал, что она скажет.
— А может быть, зайдешь? — неуверенно предложила она.
— С мамашей лаяться?
— Да она уже спит, наверно, мы потихоньку. Пойдем? А? — потянула она его за рукав.
— Довольно-таки смешно это, — ухмыльнулся Иван. — Девка ты, что ли, чтобы от матери прятаться?
— А ты не обращай внимания, — тихо сказала Сашка, — Что тебе до нее? Ну пойдем.
Он пожал плечами и пошел за ней.
Осторожно, крадучись, они вошли в сени. Сашка обернулась к Ивану, приложила палец к губам и приоткрыла дверь в избу. Затем знаком предложила ему пройти первому. Иван, пригнувшись, прошел мимо печки и скрылся за занавеской в соседней комнате. Сашка, чтобы заглушить его шаги, нарочно погремела щеколдой, запирая дверь.
— Кто там? — послышался голос с печки.
— Это я, мамань… Спи! — Сашка постояла на всякий случай около печки, а потом прошла в другую половину.
Иван стоял около кровати, заложив руки в карманы полушубка. Сашка подошла к нему, сняла с него шапку, провела рукой по волосам и, привстав на цыпочки, прижалась щекой к его щеке. Иван даже рук из карманов не вынул.
Утро. Василиса метет веником пол. Вдруг ей попался на глаза окурок. Она снова полезла веником под кровать и вымела второй.
В это время Сашка вошла в избу с двумя ведрами. Она поспешно бросилась на другую половину и стала отнимать веник у матери.
— Ну зачем? Я же говорила, что сама приберу, — с невольной досадой воскликнула она. — Ставь лучше самовар, тороплюсь я!
Василиса молча ушла. Сашка поспешно полезла веником под кровать — там было чисто. Она огляделась — окурков нигде не было видно. Она медленно распрямилась и вышла к матери.
Та с горестным лицом сидела на лавке, уронив руки на колени, и смотрела в одну точку, задумавшись о чем-то… Потом подняла взгляд на Сашку. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Сашка опустила глаза. Она ждала, чтоб мать первая начала разговор, и лицо ее выражало упрямство.
Василиса вздохнула и спросила:
— Ты машиной поедешь или лошадь возьмешь?
— Машиной, машиной, — заторопилась Сашка обрадовано. — Вот только не знаю, брать ли тулуп? Вроде не шибко холодно…
— Бери, бери, — вздохнула мать и отвернулась.
И Сашка опять померкла лицом и тихо ушла к себе. Там, подойдя к комоду, она взяла фотографию и долго, сдвинув на лбу складки, смотрела на нее.
На фотографии была она сама — молодая, с косами вокруг головы, в белом подвенечном платье, а рядом с ней, чинно держа ее под руку, стоял рослый кудрявый парень с чуточку напряженным, но счастливым лицом.
Грузовая машина останавливается на небольшой площади перед двухэтажным особнячком старой постройки. Это здание райкома.
Тут стоят машины — легковые и грузовые, «газики» и «победы», а чуть поодаль, у коновязи, сани — тоже разные, и все это символизирует собой самое различное положение колхозов в районе…
Сашка расплачивается с шофером и скрывается в дверях.
И вот она сидит перед Лукашовым в комнате, где кроме него сидят еще несколько инструкторов, и, прижав руки к груди, умоляет его:
— Мы бы рады выдать аванс — нечем. И кроме как с фермы нет у нас других путей-возможностей, чтобы деньги добыть. А с соломы много ли молока надоишь. Концентрат нужен!..
— Всем нужен. Все едут ко мне, будто у меня склад, — сердится Лукашов.
— Значит, не дадите? — угрожающе спрашивает Сашка.
— Не могу. Я не распоряжаюсь концентратами.
— Ну тогда везите к нам нового председателя! — взрывается Сашка. — А я в эти игрушки не желаю играть! Небось когда уговаривали, сулились помогать, а теперь по первому же разу от ворот поворот?
— А я, между прочим, вас не уговаривал, — холодно прищурился Лукашов. — Это была инициатива Данилова, вот и обращайтесь к нему…
— А он может? — встрепенулась Сашка.
Лукашов невольно улыбнулся такому мгновенному переходу от гнева к деловитости..
— Попробуйте. Сами понимаете, он — хозяин всему.
— Ага… Ну спасибо, — поднялась Сашка.
— Не за что.
— Ну все же… За совет… Тогда, значит, до свиданьица, — вручила ему Сашка руку лодочкой.
Она выходит и, пройдя по коридору, входит в приемную Данилова. Тут уже сидят в ожидании несколько человек. Секретарь Данилова, молодой худощавый человек в очках, очень вежливый и серьезный, предупредительно встает ей навстречу.
— Вы к товарищу Данилову? По какому вопросу?
— По вопросу кормов, — несколько оробев, отвечает Сашка, оглядывая строгую обстановку.
— Ваша фамилия? Откуда?
— Потапова. Из колхоза «Заря».
Секретарь, что-то чиркнув в блокноте, показал на стул:
— Садитесь, пожалуйста. Вам придется немного подождать, Андрей Егорович занят.
Сашка послушно села, поджав ноги в валенках под стул. Снова огляделась вокруг, вздохнула, уселась поудобней.
Стенные часы пробили половину шестого, потом половину седьмого.
Сашка снова вздохнула и, рассеянно сунув руку в карман жакетки, вытащила завалившееся подсолнечное семечко и машинально кинула в рот.
В строгой тишине послышался звонкий хруст. Все головы мгновенно повернулись к ней, Саша мучительно покраснела и замерла. Потом искоса поглядела на соседей. Те иронически переглянулись между собой.
И тогда она медленно стала наливаться злостью. Потом решительно подошла к секретарю.
— Послушай, мил человек, — недобрым голосом сказала она, — я ведь домой опоздаю.
Секретарь изобразил сочувствие на лице и развел руками.
— Обратно же, лошадь меня на улице дожидается, — как бы задумчиво добавила она. — А скотина не человек, ей не объяснишь, что заседание, оно терпения требует. А много ли там заседает народу? — вдруг спросила она, кивая на дверь.
