Г е н н а д и й. Куда?
Н и н а. По-моему, ты хотел в кино?
Г е н н а д и й. Мы уже опоздали…
Н и н а. Тем более!
З а н а в е с.
Картина втораяОкраина кладбища, могильные плиты, кресты. В стороне домик сторожа. Н и к и т а и М и к е ш а сидят перед домом, чистят картошку. Лицо М и к е ш и разбито, голова обвязана.
Н и к и т а. Даже покойник пошел торопливый. Никакой размеренности. В землю хлоп — и адью. Ни на девятый день, ни на сороковой, ни даже, бывает, на второй никто не заглянет. Бегут, спешат — некогда. И помереть некогда. Особенно, если в смысл войти, чтобы со смыслом помереть. У меня деверь перед телевизором окончился, на хоккейном матче. Гол не в те ворота забили, не вынес. Можно было перед таким концом в сознание войти? Чтобы кого-то простить, у кого-то прощения попросить или какую ни на есть правду в последнюю минуту сказать? Чтобы кто-то итог жизни принял и дальше понес? Какое! Окочурился наспех, без всякой ответственности. Никто ничего понять не успел, а уже зарыли.
М и к е ш а. А цветы насажены. И убрано. Значит, приходят?
Н и к и т а. Цветочки — что! Цветочки каждый насадить может. Порядок на кладбище завести не трудно. Конечно, и приходят которые по случаю. А один так и совсем твердо ходит. И не по праздникам, а в самые будни, что бы одному побыть. Придет, посидит, поулыбается и пойдет. Спина у него прямая.
М и к е ш а. Улыбается?
Н и к и т а. Он на свидания ходит, он смерти не верит. И сегодня был, да что-то быстро ушел. Тебя увидел и ушел.
М и к е ш а. Я-то при чем?
Н и к и т а. Не понравился ты ему, видно. С покойником в тишине говорить нужно, а тут такой бандит рядом. Шум для глаза.
М и к е ш а. А ты давно здесь, Никита?
Н и к и т а. Да нет. Лет десяток.
М и к е ш а. А раньше что?
Н и к и т а. А раньше разное. Много раньше.
М и к е ш а. Ну, а почему?
Н и к и т а. Сторожем-то? Призвание.
М и к е ш а. Скажешь…
Н и к и т а. Тебя уже обижали?
М и к е ш а. Мать у меня… гуляет.
Н и к и т а. Так это не ее ли дружок тебя и саданул?
М и к е ш а. Я его с лестницы спустил.
Н и к и т а. Не убил?
М и к е ш а. Убьешь такого…
Н и к и т а. Ну, ничего. Зарубцуется.
М и к е ш а. Еще иногда поговорить не с кем.
Н и к и т а. Спешат все. Гляди, что на улицах. Бегом бегут. А в магазинах, а в трамвае, а в той же столовой… уж и не жуют, целиком заглатывают, как гуси. Некогда. Домой прибегут — убрать, постирать, ребятишек отшлепать, на жену-мужа полаять… В сон кидаются, как в пропасть, — с отчаянием: это не успел, то не успел, завтра опять не успею… Милый, а где жизнь-то?
М и к е ш а. Теперь быстро все. Ракеты.
Н и к и т а. Жизнь тишины требует. Углубления. Бегом бежать — не поймешь ничего. Выскочил я из этого. Как из поезда на ходу выскочил. Оглушился — тишина… Да, может, я на кладбище человеком стал!
М и к е ш а. А может, ты лентяй, Никита? От работы сбежал?
Н и к и т а. Так ведь что работа… Нет, я не от работы.
М и к е ш а. А если все, как ты, в сторожа пойдут?
Н и к и т а. Покуда у меня конкурентов не было.
М и к е ш а. Я не о том…
Н и к и т а. Знаю, что не о том. А только в жизни должно быть разнообразие. Не один только шум, а и тишина. А то мы как бочки по штормовой палубе: левое — правое, без всякой середки.
М и к е ш а. Я дал вам лишь горсть истин, но, кроме них, есть бесчисленное количество других истин, и их тоже не счесть…
Н и к и т а. Это кто же? Сказал так?
М и к е ш а. Будда.
Н и к и т а. Ну, брат, врешь!
М и к е ш а. Почему вру?
Н и к и т а. Бог доброго сказать не может. Бог больше приказы любит. Попужать, молниями потрясти — самое божье дело.
М и к е ш а. Ну, а Христос, например?
Н и к и т а. Христос… Христос не бог, а сын божий. Да еще незаконнорожденный. У него конфликт с папашей. Не, ты мне на божественное не сворачивай. У меня с богом отношения натужные. Не люблю богов. Если бог — значит, обман. Каждый себя утверждает, громами бренчит… А ты не баптист?
М и к е ш а. Нет.
Н и к и т а. Смотри. А то ночевать не пущу. В божественное люди ударяются от трусости, когда с собой управиться не могут, — чтоб думать больше не надо.
М и к е ш а. Хорошо так…
Н и к и т а. Что — хорошо?..
М и к е ш а. Тепло…
Н и к и т а. Э, брат, сколько картошки мы с тобой наскребли. Ладно, на завтра пойдет. Варить поставлю. (Уходит.)
Робко приближается К л ю к в и н а — мать М и к е ш и.
К л ю к в и н а. Микеша… Микеша, это я.
М и к е ш а. А-а… Вижу.
К л ю к в и н а. Здравствуй, сынок.
М и к е ш а. Здравствуй.
К л ю к в и н а. Я сяду, Микеша? Можно тут?.. Микеша, я тебя по всему городу искала, а сейчас Евгений Львович сказал…
М и к е ш а. Нечего было искать.
К л ю к в и н а. Тебе больно? Давай перевяжу, я умею…
М и к е ш а. Сиди! Сиди там!..
К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо, я сижу.
М и к е ш а. И нечего было меня искать.
К л ю к в и н а. Хорошо, Микеша, хорошо. Только не волнуйся. (Молчит.) Ты, Микеша, как же теперь? Ты из дому совсем ушел?
М и к е ш а. Совсем. Сказал уже.
К л ю к в и н а. Что же ты здесь? Могилы, кресты… ужас какой. Мог бы к тете Мане пойти.
М и к е ш а. Я не хочу к тете Мане.
К л ю к в и н а. И правда, она всех заставляет играть с ней в лото, до самой ночи играет. А почему ты не пошел к Федоровым? Евгений Львович хорошо к тебе относится. Я у них была, у них квартира просторная, не то что у нас — одна комната, мог бы у них. Ты не знаешь, им убирают или они сами? Абажур у них смешной… (Молчание.) Микеша, я тебе новую рубашку достала, у Лидочки в отделе… Импортная, их в полчаса разобрали. Ты зайди домой, возьми. За рубашкой ведь можно зайти?
М и к е ш а. Не хочу я никакой рубашки!
К л ю к в и н а. Хорошо, Микеша, хорошо… Я сама оставлю ее у Евгения Львовича. Гена тебе покажет, где она будет лежать… (Вздохнула.) У меня ревизия была, сынок.
М и к е ш а. Что?!
К л ю к в и н а. Я как раз приготовила внести… Все полностью приготовила. Сегодня или завтра хотела… Но эта случайность, которая вечером… И ревизию уже сделали…
М и к е ш а. Какая случайность?!
К л ю к в и н а. Ну, ты знаешь… Ипполит Егорович…
М и к е ш а. Какой Ипполит Егорович?..
К л ю к в и н а. Вы в тот вечер… позавчера… Ты его… А он обиделся… Ты же слышал, как он на лестнице кричал, что припомнит! Только я не думала, что он сразу…
М и к е ш а. Что — сразу?
К л ю к в и н а. Ипполит Егорович к директору пошел… К директору универмага. Он очень обиделся тогда… Пошел к директору и сказал, что я брала деньги… из кассы. Отдел сразу закрыли, и сразу ревизия… А деньги дома… Деньги, которые я собрала, чтобы внести. И теперь уже никак…
М и к е ш а. Говорил, говорил, говорил же тебе!
К л ю к в и н а. Микеша, я же послушалась, я всю сумму собрала, я шубу продала и еще кое-что, я все хотела внести… Ты бы попросил Евгения Львовича… Ну, Федорова… Микеша. Что — Федорова?
К л ю к в и н а. Он же в милиции работает, он бы мог… А я бы выплатила… Говорят, он может понять.
М и к е ш а. Что, что, что понять?..
К л ю к в и н а. А то ведь суд… Сказали — в суд передадут… Ты попроси, а? (Микеша беспомощно смотрит на мать. И вдруг, все смотря на мать, не двигаясь, плачет.) Микеша… Микеша… Ну что ты, сынок…
М и к е ш а. Не подходи… Не подходи… Сиди там!
К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо. Я сижу. Вот видишь, я сижу. (Молчание.) Если бы Евгений Львович за меня попросил…
М и к е ш а. Нет!
К л ю к в и н а. Что «нет», Микеша?
М и к е ш а. Он не будет просить!.. Я не хочу! М-м…
К л ю к в и н а. Тебе очень больно, сынок? Он тебя сильно ударил? Дай я поправлю…
М и к е ш а. Нет!.. Нет!
К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо. Я не буду. Я ничего не буду. (Молчание.) Микеша… Тогда меня судить будут. (Микеша отворачивается от нее, прислоняется головой к ограде.) Хорошо, Микеша… Я пойду… Я пойду, Микеша?
М и к е ш а не отвечает, К л ю к в и н а нерешительно уходит. М и к е ш а стоит, прислонившись к ограде. У него маленькая, беззащитная спина. Проступает игривая, упрощенная мелодия, приближается, звучит нелепым диссонансом. Появляется Н и н а, помахивает включенным транзистором. За ней идет Г е н н а д и й. Они не замечают М и к е ш у.
Г е н н а д и й. Выключи транзистор.
Н и н а. Зачем?
Г е н н а д и й. Лучше пойдем.
Н и н а. Ты что, боишься покойников? Мы исходили весь город, у меня ноги отваливаются. (Садится на могильную плиту, вытряхивает песок из туфли.)
