Много дней спустя, оправившись от потрясения, Дымокуров утверждал, что на всем протяжении речи начальника в окнах кабинета дребезжали стекла, а потревоженные часы пробили двенадцать раз, что было особенно удивительно, если учесть, что отмеченное шумоизвержение произошло в десять часов.
Как известно из физики, источником звука является колеблющееся тело. Чем чаще колебания, тем выше звук. В кабинете же имело место нечто прямо противоположное. Высокий звук там происходил оттого, что звучащее тело (заключенное в синий однобортный костюм) очень редко колебалось между разумной возможностью говорить спокойно и желанием орать не своим голосом.
Покинув кабинет начальника, Дымокуров вернулся к себе.
Здесь мы хотим произвести еще одно уточнение. В учебнике физики авторитетно сказано, что колебания звучащего тела передаются воздуху. Если бы они в данной ситуации передались только воздуху, то, надо полагать, все могло бы обойтись довольно благополучно. Но, к великому сожалению, помимо воздуха в сфере влияния звучащего тела оказалось другое тело, которое, возвратившись к себе в отдел, тут же разнесло на все корки еще два тела: а) тело своего заместителя Фомина и б) тело экономиста Зайкина.
Не прошло и получаса, как Фомин, сильно и, к слову сказать, незаслуженно обиженный Дымокуровым, испытывая некоторые признаки расстройства нервной системы, так сурово объяснился с плановиком Макарцевым, что тому не оставалось ничего другого, как зайти в машинное бюро и без всяких оснований заявить машинистке Чиликиной, что она только и делает, что в рабочее время читает роман А. Дюма «Граф Монте-Кристо».
Оставим наедине со своей справедливой обидой плачущую машинистку Чиликину и проследим за экономистом Зайкиным. Бледный после нагоняя, полученного им от Дымокурова, Зайкин проследовал в буфет, где неожиданно для самого себя упрекнул буфетчицу Любу в том, что сосиски холодные, чай несладкий и вообще все никуда не годится.
Нет, думается нам, нужды объяснять читателям, чем был вызван конфликт старшины милиции с водителем автомашины «Волга» Сергеем Шуховым, сделавшим левый разворот в неуказанном месте. Вместо того чтобы мужественно признаться в совершенной ошибке, Сергей Шухов нагрубил старшине, за что и был наказан. Водительский талон его украсился первым проколом.
Старшина милиции понятия не имел, что нарушитель час назад позвонил из автомата своей обычно милой и нежной Любе и нарвался на жестокий разнос: «Не звони мне в рабочее время. Главное дело — «чай несладкий». Надоел ты мне, и вообще не пойду я сегодня в кино, пропадите вы все!»
Здесь мы вновь обращаем пристальный взгляд в научную сферу и решаемся заявить, что указанный процесс, начало которого мы достаточно подробно описали, имеет широко известное в наши дни название — цепная реакция.
Не обладая, как уже было сказано, глубокими познаниями в физике вообще и в атомной физике в частности, мы не берем на себя смелость сколько-нибудь обстоятельно расшифровать понятие «цепная реакция». Для удобства и ясности мы переводим эту формулу в разряд чисто бытовой. Одно за другое цепляется, и вот что получается…
Перечитав предыдущую фразу и с сожалением отметив, что она малость нарушает академический стиль нашего рассказа, мы тем не менее оставляем ее в тексте, ибо мудрый ее смысл не вызывает сомнений.
А сейчас, любезный читатель, мы на некоторое время возвращаемся в кабинет Лопухова, так сказать, к истоку всей цепи событий, которые тем временем продолжают развиваться уже вне нашего поля зрения, вовлекая по пути все новых участников, в том числе и упомянутого нами П. П. Мурашкина.
Вернувшись к первоисточнику, мы вспоминаем библейскую фразу: «Сначала было слово».
О могучей силе слова много было и сказано, и написано. Не будем повторяться. Однако вспомним, на что способно человеческое слово…
Слово может обидеть и утешить, ранить и вылечить, поднять и унизить, убить и воскресить.
Можно с полной уверенностью сказать, что, если бы начальник главка Лопухов в разговоре со своим подчиненным не злоупотребил силой слова, не пришлось бы ни одному из живых звеньев цепной реакции кричать, портить себе и другим нервы, хвататься за сердце, принимать валидол, проливать слезы обиды.
Приходится, к сожалению, сказать сегодня, что имеют еще место некие явления, в результате которых можно услышать такую примерно фразу: «Так со мной человек по-хамски обошелся, так наорал, так нагрубил, что я третий день больной хожу».
Право же, вовсе не требуется быть крупным знатоком медицины, дабы понять, что слово ободряющее, спокойное, веское способно добавить человеку и оптимизма, и душевного здоровья, и веры в себя.
И наоборот — легко представить себе человека, который наметил на день ряд полезных и весьма приятных мероприятий: завершить начатую работу, купить букет цветов супруге, вечерком побриться, надеть новый костюм и всем семейством отправиться в гости к приятелям…
Но, вкусив поутру изрядную порцию грубости, человек с горечью отмечает, что работа почему-то нынче не спорится, по дороге домой он равнодушно проходит мимо цветочного магазина, дома ему лень бриться и неохота идти в гости. Он хмуро смотрит на жену и, швырнув в угол книжку, ложится спать. Он долго не может заснуть. Ворочаясь с боку на бок, он лежит и думает, вероятно, о том же самом, о чем думаем и мы.
Строгость и грубость — совсем не одно и то же. Что касается слова строгого, то оно соседствует в нашем быту с добрым словом точно так же, как нитроглицерин с ландышевыми каплями в аптекарском складе. Но нужно помнить, что первое из них — сильнодействующее, и посему обращаться с ним надо с большой осторожностью, памятуя о дозировке и о том, кому оно предназначено.
Никогда не следует забывать о том, что неумелое обращение с сильнодействующими средствами способно привести к тому, что по ходу цепной реакции один из самых отдаленных ее отзвуков может ненароком ударить по затылку ни в чем не повинного и очень славного паренька.
1956
Вернувшись с послеобеденной прогулки, Николай Илларионович Хвостухин — плотный, лысоватый здоровяк лет сорока пяти, раздеваясь в передней, заметил на вешалке мужское пальто. Размышляя, кто бы это мог пожаловать, Хвостухин увидел свою жену Раису Павловну. Она шла ему навстречу, приложив палец к губам.
— Коля, подожди минуточку.
— Что случилось?
— Тише. К тебе приехал какой-то товарищ.
— Кто?.. Какой товарищ?
— Товарищ детских лет.
— Каких детских лет?
— Боже мой, твоих детских лет. Твой друг детства.
Хвостухин посмотрел на висящее пальто, словно ожидая, что оно сообщит ему хотя бы краткие сведения о своем владельце.
— Фамилию не назвал?
— Назвал, когда здоровался, но я уже забыла. Он сказал, что вы вместе росли, учились…
— Что же ты его фамилию забыла? — недовольно проворчал Хвостухин, кивнув в сторону пальто.
— Увидишь его и вспомнишь.
— Где он?
— В столовой сидит.
— А зачем приехал, не сказал?
— Понятия не имею. Коля, я тебя прошу, ты с ним, пожалуйста, покороче. Вот я кладу тебе в наружный карманчик билеты, видишь?.. В случае чего, просто покажи ему билеты и объясни, что мы торопимся в театр. И все. А я пока пойду одеваться.
Хвостухин заглянул в полуоткрытую дверь столовой. На диване, перелистывая журнал, сидел совершенно незнакомый человек. «Кто же это такой? — усиленно думал Хвостухин, разглядывая гостя. — По годам вроде мне ровесник, а кто — ума не приложу!»
Хвостухин махнул рукой и решительно, как купальщик в студеную воду, вошел в столовую.
— Виноват, — произнес он с напускным оживлением, — это кто же такой сидит?..
Отложив журнал, гость поднялся с дивана.
— Николай!.. Здорово! Здорово, старик!..
Заключив Хвостухина в объятия, гость не заметил явно озадаченного выражения на лице хозяина. «Понятия не имею, кто меня обнимает», — говорил его взгляд. Хозяин смущенно улыбался.
— Батюшки мои! Кого я вижу! Кого я вижу! — восклицал Хвостухин, тряся руку гостю.
— Не узнал? — весело удивился гость.
— Погоди, погоди…
— Вижу, что не узнал. Ну, вспоминай. Я подожду.
Силясь вспомнить, Хвостухин бормотал:
— Погоди, погоди…
— Гришку Соколова помнишь? — спросил гость.
Облегченно вздохнув, Хвостухин опустился на стул.
— Фу ты господи!.. Здорово, Гришка! Насилу узнал.
— Не может быть.
— Слово даю.
— Не может быть, что ты меня узнал.
— Почему?
— Потому что я не Гришка.
— Как?
— Да так уж, не Гришка.
— Ладно. Довольно меня разыгрывать.
— Зачем же мне тебя разыгрывать? — пожал плечами гость. — Я про Гришку потому спросил, что его-то уж ни с кем не спутаешь. Такая уж у него внешность неповторимая.
