Андершафт. Да, конечно, Сара.
Жмут друг другу руки.
(Он переходит к Барбаре.) Барбара, надеюсь, я не ошибся на этот раз?
Барбара. Совершенно верно. (Жмет руку.)
Леди Бритомарт (вновь принимая командование). Садитесь. Сядь, Эндру. (Она подходит к кушетке и садится сама.)
Казенс берет стул и ставит слева от нее. Барбара и Стивен остаются на прежних местах. Ломэкс подает стул Саре и идет за другим.
Андершафт. Благодарю тебя, дорогая.
Ломэкс (фамильярно, ставя стул между письменным столом и кушеткой и предлагая его Андершафту). А ведь правда, нелегко сразу разобраться?
Андершафт (берет стул, но не садится). Меня смущает не это, мистер Ломэкс. Затруднение в том, что если я буду играть роль отца, то произведу впечатление навязчивого незнакомца, а если буду играть роль тактичного незнакомца, могу показаться равнодушным отцом.
Леди Бритомарт. Эндру, тебе вовсе не нужно играть никакой роли. Держись естественно и просто, так будет лучше.
Андершафт (покорно). Да, милая, пожалуй, это будет всего лучше. (Усаживается поудобнее.) Ну, а теперь поговорим. Что же вам всем от меня нужно?
Леди Бритомарт. Нам ничего от тебя не нужно, Эндру. Ты член семьи. Сиди с нами и будь как дома.
Тягостное молчание. Барбара строит гримасы Ломэксу, который слишком долго сдерживался и теперь разражается сдавленным ржанием.
(Оскорбленно.) Чарлз Ломэкс, если можете, ведите себя прилично, а если не можете, выйдите из комнаты.
Ломэкс. Простите, ради бога, леди Брит, но, право... знаете ли, честное слово! (Садится на кушетку между леди Бритомарт и Андершафтом, совершенно обессилев от смеха.)
Барбара. Что же вы, Чолли? Смейтесь, когда хочется. Раз натура требует.
Леди Бритомарт. Барбара, тебе дали хорошее воспитание. Так покажи это отцу и не разговаривай, точно какая-нибудь уличная девчонка.
Андершафт. Не беспокойся, милая. Я ведь, знаешь ли, не джентльмен и воспитания не получил.
Ломэкс (поощрительно). А совсем незаметно, знаете ли. Вид у вас вполне приличный, уверяю вас.
Казенс. Позвольте дать вам совет, мистер Андершафт: учитесь греческому. Эллинисты — привилегированная публика. Очень немногие из них знают греческий, и никто из них не знает ничего, кроме греческого, но авторитет их незыблем. Все остальные языки — достояние официантов и коммивояжеров, и только греческий для человека с положением в обществе — то же, что проба для серебра.
Барбара. Долли, не ломайтесь! Чолли, принесите концертино и сыграйте нам что-нибудь.
Ломэкс (радостно вскакивает с места, но сдерживается и с сомнением обращается к Андершафту). А может, эта штука не по вашей части, а?
Андершафт. Я очень люблю музыку.
Ломэкс (в восторге). Да что вы? Тогда я сейчас принесу. (Уходит наверх за инструментом.)
Андершафт. Ты играешь, Барбара?
Барбара. Только на тамбурине. Впрочем, Чолли учит меня играть на концертино.
Андершафт. Чолли тоже в Армии спасения?
Барбара. Нет, он говорит, что это дурной тон. Впрочем, он подает надежды. Вчера я заставила его пойти на митинг к докам и собирать деньги в шляпу.
Андершафт многозначительно смотрит на жену.
Леди Бритомарт. Я тут ни при чем, Эндру, Барбара достаточно взрослая, чтобы поступать по-своему. У нее нет отца, который мог бы ей советовать.
Барбара. Нет, есть. В Армии спасения не может быть сирот.
Андершафт. У вашего отца много детей и немалый опыт, а?
Барбара (смотрит на него с живым интересом и кивает). Совершенно верно. Как же вы это поняли? Слышно, как Ломэкс за дверью пробует концертино.
Леди Бритомарт. Входите, Чарлз. Сыграйте нам что-нибудь.
Входит Ломэкс.
Ломэкс. Ладно! (Садится на прежнее место и начинает.)
Андершафт. Одну минуту, мистер Ломэкс. Меня интересует Армия спасения. Ее девиз мог бы быть и моим: кровь и огонь.
Ломэкс (шокированный). Но ведь это совсем другие кровь и огонь, знаете ли.
Андершафт. Мои кровь и огонь очищают.
Барбара. И наши тоже. Приходите завтра утром ко мне в убежище — Вестхэмское убежище — и посмотрите, что мы там делаем. Мы идем на большой митинг в зале собраний на Майл-Энд. Приходите, вы посмотрите убежище и пойдете с нами на митинг; это будет вам очень полезно. Вы умеете играть на чем-нибудь?
Андершафт. В юности я зарабатывал на улицах и в пивных немало пенсов и даже шиллингов благодаря природной способности к танцам. А несколько позже стал членом музыкального общества фирмы Андершафт и довольно сносно играл на тромбоне.
Ломэкс (скандализованный, опускает концертино). Ну, знаете ли.
Барбара. В Армии спасения не один грешник доигрался на тромбоне до царства небесного.
Ломэкс (Барбаре, все еще шокированный). Да, знаете ли, а как же пушечный завод? (Андершафту.) Царство небесное ведь не совсем по вашей части, а?
Леди Бритомарт. Чарлз?
Ломэкс. Но ведь это же само собой разумеется, не так ли? Пушечный завод, может быть, и нужен и все такое, без пушек нам не обойтись, — а все-таки нехорошо, знаете ли. А с другой стороны, в Армии спасения, может, и много всякой чепухи, — я сам принадлежу к англиканской церкви, — но согласитесь, что это как-никак религия; а ведь нельзя же быть против религии, верно? Разве уж какой-нибудь самый безнравственный человек будет против, знаете ли.
Андершафт. Не думаю, чтобы вы правильно оценивали мое положение, мистер Ломэкс...
Ломэкс (торопливо). Лично против вас я ничего не имею...
Андершафт. Вот именно, вот именно. Однако подумайте немножко. Я наживаюсь на убийствах и увечьях. Сейчас я в особенно благодушном настроении, потому что нынче утром на заводе мы разнесли вдребезги двадцать семь манекенов из орудия, которое прежде уничтожало только тринадцать.
Ломэкс (снисходительно). Ну что ж, чем разрушительнее становятся войны, тем скорее они прекратятся, верно?
Андершафт. Ничего подобного. Чем разрушительнее война, тем больше в ней увлекательного. Нет, мистер Ломэкс, я вам чрезвычайно обязан за то, что вы постарались найти оправдание моему ремеслу, но я его не стыжусь. Я не из тех людей, у которых мораль и профессия отделены друг от друга водонепроницаемыми переборками. Все лишние деньги, которые мои конкуренты, для успокоения нечистой совести, жертвуют на больницы, соборы и прочее, я трачу на опыты и исследования, совершенствующие методы уничтожения жизни и имущества. Я всегда так делал и буду делать, а потому ваши азбучные истины насчет «мира на земле и в человецех благоволения» мне ни к чему. С вашим христианским учением, которое предписывает не противиться злу и подставлять другую щеку, я обанкротился бы. В моей морали, в моей религии должно быть место пушкам и торпедам.
Стивен (холодно, почти злобно). Вы говорите так, как будто можно выбирать из десятка религий и моральных систем, тогда как есть только одна истинная религия и одна истинная мораль.
Андершафт. Для меня есть только одна истинная мораль, но вам она, возможно, не подойдет, потому что вы не фабрикуете боевые корабли. Для каждого человека существует только одна истинная мораль, но у всех она разная.
Ломэкс (силится понять и не может). Не повторите ли вы это еще раз? Я что-то не совсем понял.
Казенс. Очень просто. Еврипид говорит: «Что одному полезно, то для другого — яд», и в умственном и в физическом отношении.
Андершафт. Совершенно верно.
Ломэкс. Ах, вот что! Да, да, да. Так, так, так.
Стивен. Другими словами, есть честные люди и есть негодяи.
Барбара. Нет. Ни одного. Нет ни хороших людей, ни негодяев, есть только дети одного отца; и чем скорее они перестанут осыпать друг друга бранью, тем будет лучше. Не спорьте со мной, я знаю людей. Через мои руки прошли десятки: негодяи, преступники, атеисты, филантропы, миссионеры, члены совета, всякого рода люди. Все они равно грешники, и всем им равно уготовано спасение.
Андершафт. А приходилось ли тебе спасать фабриканта пушек?
Барбара. Нет. Вы позволите мне попытаться?
Андершафт. Что ж, давай заключим условие. Я навещу тебя завтра в убежище Армии спасения, а ты должна прийти ко мне послезавтра на орудийный завод.
