Лазарев. А…
Доктор. Уже все в сборе.
Татьяна Павловна. Сергей Прокопенко и Сниткин готовятся к заседанию. Иван Трофимович в столовой… Ершова нет.
Из столовой выходят Вассо и Сергей Прокопенко.
Вассо. Давай мнэ тисяча рублей – всё равно ничего купит нэ могу, кроме жареной колбасы и галянский сыр.
Сергей Прокопенко. Чушь, Таракан, городишь.
Вассо. Серьёзно говорю. Выхожу из дому – и то хочу купить, и другое хочу купить, а принесу жареной колбасы и галянский сыр. (Здороваются.)
Доктор (к Сергею Прокопенко). А где Николай Борисович?
Сергей Прокопенко. Дрыхнет где-то, по обыкновению.
Вассо. Опять наверх пробрался.
Сергей Прокопенко. Кстати, Таракан, пойди разбуди его, скоро начнётся.
Доктор. Это единственный здоровый человек из всей компании.
Вассо. Можьно, можьно… (Уходит.)
Лазарев. Ну как, Сергей Борисович?
Сергей Прокопенко. То есть?
Лазарев. Каково ваше настроение?
Сергей Прокопенко (мрачно). Вы – типичный буржуй, потому и спрашиваете о моём настроении: я живу не настроениями, а идеями и чувствами.
Лазарев. Ну, каковы ваши чувства?
Сергей Прокопенко. А об этом и спрашивать нечего, и так ясно.
Доктор. Григорий Петрович принадлежит к числу индивидуумов вопрошающих. Потому и говорит всегда тоном любопытствующего.
Сергей Прокопенко. Григорий Петрович ничего по-настоящему не любит, потому и говорит таким тоном о величайшем несчастии.
Лазарев. Откровенно говоря, несчастия не вижу.
Сергей Прокопенко (уставляется на него). Не видите?
Лазарев. Да, не вижу. Во всяком случае, этот факт свидетельствует о чём-то новом в духе Андрея Евгеньевича…
Доктор. И любопытном.
Лазарев. Да, и любопытном. Он вполне искренен, а это уж одно дорогого стоит.
Сергей Прокопенко. Мило.
Лазарев. Дело вкуса.
Сергей Прокопенко. Да-с, дело вкуса. Я в этом факте вижу только признак страшного падения.
Татьяна Павловна. Правильно.
Сергей Прокопенко (волнуясь). В лице Андрея Евгеньевича мы теряем не только громадную интеллигентную силу – мы теряем… (Встаёт в позу.) Это подрывает веру в наше великое дело, в будущность интеллигенции, в будущность нашего народа. И если мы оправимся от этого удара, если творческие силы…
Входят Вассо и Николай Прокопенко.
Николай Прокопенко (кричит). Верно, верно. Согласен. Довольно! Мы вас поняли.
Доктор. Сергей Борисович произнёс целую надгробную речь.
Николай Прокопенко. И не разбудил покойника. Изумительно!
Сергей Прокопенко. Ты ещё тут со своими дурацкими остротами.
Николай Прокопенко. О-го-го-го… Береги свои силы на вечер. За кем же дело, господа?
Татьяна Павловна. Ершова нет.
Входит Ершов.
Доктор. А вот и он.
Ершов. Разве уже все в сборе? (Здоровается.)
Татьяна Павловна. Ждали вас.
Ершов (оглядывает комнату). Но нет Ивана Трофимовича – его присутствие очень важно.
Сергей Прокопенко. Иван Трофимович в столовой, у него голова болит.
Доктор. В таком случае можно начинать.
Сергей Прокопенко. Разумеется.
Татьяна Павловна. Вассо, сходите за Андреем Евгеньевичем.
Вассо. Можьно, можьно… (Уходит.)
Пружанская (вскакивает с места). Это невероятно. Это нечто феерическое! Господа, мы должны спасти Андрея Евгеньевича! Это наш долг. Я всегда говорила: «Андрей Евгеньевич – гордость России». Мне в женском клубе говорят: «Любовь Романовна, вы увлекаетесь». Нет, говорю, я не увлекаюсь. Увидите, увидите: Андрей Евгеньевич спасёт Россию… Мы обязаны встать перед ним на колени и просить, просить, просить, чтобы он не губил своего таланта. Эта защита невежества, суеверий, домовых… Это ужасно… нет, я почти не могу… У меня даже сердце дрожит, я вся дрожу… Андрей Евгеньевич должен быть спасён! Должен.
Доктор. Успокойтесь, милая Любовь Романовна, и берегите ваше сердце. Андрей Евгеньевич не погибает, и спасать его не придётся.
Пружанская. Доктор, вы страшно легкомысленны. Вы не знаете жизни. Я вам всегда это говорила. Вы живёте в мире инфузории. Все великие писатели переживали кризис. У Андрея Евгеньевича кризис. Мы должны, мы обязаны ему помочь. Это наш долг, да, да, да! И не возражайте! Я даже не хочу слушать. (Входит Вассо.)
Вассо. Идёт.
Общее движение. На своих местах остаются Вассо и Лидия Валерьяновна. Сергей Прокопенко ходит по комнате.
Татьяна Павловна. Садитесь к столу, господа.
Доктор. Я предпочитаю роль объективного наблюдателя и потому сажусь в отдалении.
Лазарев. У меня заразились.
Ершов. Лидия Валерьяновна, вы тоже наблюдаете?
Лидия Валерьяновна. Да. Наблюдаю.
Татьяна Павловна. Любовь Романовна, к столу.
Пружанская. Непременно, непременно, я хочу быть ближе к Андрею Евгеньевичу.
Ершов. Но где же Иван Трофимович, сходите за ним кто-нибудь.
Лидия Валерьяновна. Я схожу.
Вассо. Сидите, Лидия Валерьяновна, я всех созову, как татарский мулла… (Уходит.)
Сергей Прокопенко (вслед ему). И Сниткина позовите, он в угловой, пишет.
Николай Прокопенко (к Сергею). Будет тебе выхаживать, как маятник.
Сергей Прокопенко. Не твоё дело.
Доктор. Как врач присоединяюсь к Николаю Борисовичу: вы взвинчиваете нервы.
Пружанская. Сядьте, сядьте. Умоляю вас. Я и так как на булавочках.
Сергей Прокопенко садится. Входит Подгорный. Всё разом стихает.
Подгорный. Здравствуйте. (Здоровается со всеми и усаживается поодаль от стола.)
Татьяна Павловна. Я полагаю, господа, надо выбрать председателя.
Николай Прокопенко. Это зачем?
Ершов. Для порядка не мешало бы.
Подгорный. К чему, господа, председатель? Ведь дело очень простое – цель нашего собрания…
Входят Вассо и Сниткин.
Вассо. Иван Трофимович просил не дожидаться – он после придёт.
Небольшая пауза.
Подгорный. Цель нашего собрания – устранить возможность таких историй, как вчера в типографии. Вопрос этот, по-моему, чрезвычайно прост. Виной всему я: мои взгляды расходятся со взглядами всех остальных. Отсюда выход ясен: руководителем журнала я больше быть не могу. Пусть редактирует кто-нибудь другой, ну хоть Сергей Борисович или, наконец, несколько лиц. А я буду участвовать на правах простого сотрудника. Что понравится – печатайте. Что не понравится – не печатайте. Вот и всё.
Пружанская. Андрей Евгеньевич, я умоляю вас…
Сергей Прокопенко (перебивает). Позвольте… Умолять вы будете после…
Ершов. Господа, я призываю всех ораторов к хладнокровию.
Сергей Прокопенко. Андрей Евгеньевич действительно решил вопрос просто. Очень просто… Слишком даже просто… Но я не понимаю, я решительно отказываюсь понимать… каким образом можно до такой степени ослепнуть…
Доктор. Без резкостей.
Пружанская. Вы не имеете права…
Сергей Прокопенко. Оставьте меня в покое – всякий говорит, как умеет.
Подгорный. Пожалуйста, пожалуйста. Я очень хочу вас выслушать.
Сергей Прокопенко. Неужели вы не понимаете, что ваше предложение всё переворачивает вверх дном. Ведь мы живые люди. У нас живое дело. И вы душа этого дела. Вы объединяли нас. Вы были наш вождь, наше знамя. Мы верили в вас. Шли за вами… И теперь узнаём, что с вами что-то случилось, и вы стали «не согласны со всеми». Это трагедия. Это смертельный удар всем нашим лучшим мечтам. А вы говорите – «просто». И предлагаете, точно речь о каких-то неодушевлённых предметах: это сюда переставить, а это сюда переставить – и дело в шляпе… Мило. Очень мило.
Сниткин. Андрей Евгеньевич, собственно говоря, ставит вопрос слишком, так сказать, на деловую почву.
Ершов. А мне кажется деловая постановка совершенно правильной. И лирика Сергея Борисовича совсем ни к чему здесь.
Подгорный. Да. Я, действительно, ставлю вопрос деловым образом. И делаю это вполне сознательно. Я исхожу из фактов. Факты таковы: журналом может руководить только тот, кто солидарен с большинством. Я не солидарен, значит, руководителем быть не могу. Помогать вам буду, а руководителя выберете другого. Согласитесь же, господа, что выход этот неизбежен. К чему докапываться, почему мы разошлись? Что со мной случилось, кто я такой… Вы говорите, это трагедия. Допустим, даже трагедия. Но она неизбежна. Она уже есть. И нам надо найти из неё выход. Этот выход один. И я на него указываю. По-моему, всё это так ясно.
