МОЛЛИ: Ты думал, что дело дойдет до постели?
ДЖОН: Я ждал, что ты придешь, и несколько раз звал.
МОЛЛИ: Я сидела на кухне, просматривала бакалейные ценники. Я не собиралась тебя обсчитывать.
ДЖОН: Вскоре до меня дошло, что все это - не улова, не повод. Но я ждал и ждал... Ты когда-нибудь так ждала?
МОЛЛИ: Да, но при чем здесь любовь? Неужели ты подумал, что я могла бы заниматься любовью с человеком, которого только что встретила? Как ты мог подумать такое обо мне? Молли Хендерсон? Молли Хендерсон Лавджой?
ДЖОН: Ты всегда пользуешься этим способом при отборе постояльцев?
МОЛЛИ: У меня никогда не было постояльцев. Но когда я увидела, как ты идешь по унылой дороге, это стало неизбежным.
ДЖОН: Я вышел из дому в ярости, починил свою машину и сказал себе: "Джон Такер, ты просто олух". Я, конечно, не собирался возвращаться.
МОЛЛИ: Ты уверен, что не собирался?
ДЖОН: Нет.
МОЛЛИ: О, Джон! Мы бы никогда не узнали друг друга. Кроме того, ты заплатил за комнату.
ДЖОН: Все утро я был в бешенстве. Потом, днем, Бог вразумил меня, я стал вспоминать тебя, Молли. Вспомнил твое лицо, твой голос, и как все было необыкновенно. Я забыл, что меня провели и, к собственному удивлению, повернул назад в Рокланд. И началось сумасшедшее время.
МОЛЛИ: Почему же сумасшедшее? Самое обыкновенное.
ДЖОН: Нет, не обыкновенное. Произошло какое-то чудо.
МОЛЛИ: Чудо?
ДЖОН: Я вдруг увидел цвет земли и неба.
МОЛЛИ: Когда я встретила тебя, ты был растерян и обескуражен.
ДЖОН: Моя жизнь зашла в тупик.
МОЛЛИ: Но ты ведь архитектор!
ДЖОН: В полнейший тупик. Ни полета, ни смысла.
МОЛЛИ: Джон!
ДЖОН: Ни цвета, ни ритма, ни формы. Но я встретил тебя и полюбил. Ты знала, что я люблю тебя.
МОЛЛИ: Хотя ты ничего не говорил до сегодняшнего вечера. Видела, как ты на меня смотришь. Знала, что хочешь взять меня за руку. Знала, что хочешь поцеловать меня.
ДЖОН: Но ты была неуловима - всякий раз заводила какой-нибудь умный разговор, да и Парис постоянно входил в комнату.
МОЛЛИ: После Филиппа мне хотелось совершенно другого.
ДЖОН: Чего же?
МОЛЛИ: Я хотела, чтобы кто-нибудь полюбил меня не за то, что я женщина, не за тело.
ДЖОН: Да?
МОЛЛИ: Хотела, чтобы кто0нибудь полюбил мою душу, мой ус.
ДЖОН: Но мне нравится твое тело.
МОЛЛИ: И ты туда же!
ДЖОН: И твое мудрое сердце, и твоя душа. Я люблю тебя, девочка, и все тут.
Пытается поцеловать ее.
МОЛЛИ: Нет, Джон, я не могу! Впервые в жизни я должна быть практичной.
ДЖОН: А разве не практично - чуточку поцеловаться?
МОЛЛИ: Для всех поцелуй светел и сладок. И для меня он сладок, как сироп. Но в нем нет света. Он ведет прямо во тьму. Во грех.
ДЖОН: Это как это?
МОЛЛИ: Когда я впервые увидела Филиппа - мне было пятнадцать лет - в тот вечер на выпускном балу, он меня поцеловал. То был мой первый поцелуй. И - я не хочу шокировать тебя, Джон...
ДЖОН: У тебя это все равно не получится.
МОЛЛИ: Мы все целовались и целовались
ДЖОН: Ну и что же?
МОЛЛИ: И потом - может, это прозвучит грубо и вульгарно... - в общем, мы переспали.
ДЖОН: Что же тут удивительного.
МОЛЛИ: В тот же вечер. В лесу. Неподалеку от Сесайти-Сити. Точнее, в кустах шиповника.
ДЖОН: Вам было там ничего?
МОЛЛИ: Мы едва вылезли оттуда. Тебя это не шокирует?
ДЖОН: Нет, но постарайся на нем не останавливаться подробно.
МОЛЛИ: Я ревела и ревела. Ведь если бы мой отец узнал, это бы его прикончило. Я плакала, рыдала, выла. Сначала Филипп не собирался на мне жениться.
ДЖОН: Не хотел жениться на пятнадцатилетней принцессе выпускного бала?
МОЛЛИ: Нет. На следующее утро он сидел на кухне и злобно пил виски.
ДЖОН: Но потом вы поженились.
МОЛЛИ: В два часа дня на следующий день. Вот видишь, как сладкий и жаркий поцелуй может опрокинуть тебя во грех и горе.
ДЖОН: Скажи, Молли, ты все еще любишь Филиппа?
МОЛЛИ: Я сама этого не хочу.
ДЖОН: Но любишь.
МОЛЛИ: Однажды, что-то подобное случилось со мной в детстве. У нас в Сесайти-Сити жила одна старуха, она работала в аптеке и околдовала меня.
ДЖОН: Околдовала?
МОЛЛИ: Да. Я знала, что если она взглянет мне в глаза, я сделаю все, что она пожелает. Ужасно, правда?
ДЖОН: Что же она заставила тебя сделать?
МОЛЛИ: Однажды отец запретил мне есть мороженое. Я все же рискнула пойти к этой старухе, и она посмотрела мне в глаза. И вот против собственной воли я объелась мороженым. Наперекор отцу и себе самой.
ДЖОН: Возможно, тебе его хотелось.
МОЛЛИ: Нет, не хотелось. И с Филиппом в первый раз это было против моей воли.
ДЖОН: А во второй?
МОЛЛИ: Он меня околдовал. Любовь похожа на колдовство, на привидение, на детство. Когда она говорит с тобой, ты должен ответить ей и идти, куда она велит.
ДЖОН: Ты веришь в колдовство?
МОЛЛИ: Я уже выросла, но иногда...
ДЖОН: Мальчишкой я ходил в цирк, там был человек, который гипнотизировал людей. Пожилые дамы катались по арене на велосипедах. Солидный господин в гетрах стоял на голове. Публика смеялась, все тряслось от хохота, но помнится, я безумно испугался.
МОЛЛИ: Обожаю представления и цирк, но не люблю смотреть, как люди делают из себя дураков. По-твоему, я сваляла дурака с Филиппом?
ДЖОН: Ты все еще любишь его?
МОЛЛИ: Я полюбила Филиппа с первого взгляда. Тогда он был помолвлен с дочерью губернатора. Мамаша Лавджой говорила, что Филипп высоко метил, да низко пал.
ДЖОН: Мамаша Лавджой должно быть редкая стерва, раз такое сказала.
МОЛЛИ: Я всегда так думала в глубине души. Но, в конце концов, она - мать Филиппа. Аристократы. К тому же она переживала из-за Сестрицы.
ДЖОН: Что же такого наделала Сестрица, чтобы из-за нее переживать?
МОЛЛИ: 15 лет назад она достигла совершеннолетия, но ничего не произошло. Замуж она не вышла. Работает в библиотеке и все что-то шепчет. Она покорила мое сердце. Я люблю ее. Обычно невестка с золовкой на ножах, но я люблю Сестрицу.
ДЖОН: Шепчет?
МОЛЛИ: Это из-за такой работы. Даже дома она разговаривает шепотом. Читает, шепчет, иногда что-то пишет в блокноте. Однажды она влюбилась в мужчину на "Ц".
ДЖОН: Что ты имеешь в виду?
МОЛЛИ: Он стоял перед полкой "Ц".
ДЖОН: Что он там делал?
МОЛЛИ: Брал "Крысы, вши и история" некоего Циммермана. Не знаю, что там у них произошло, но это была любовь с первого взгляда.
ДЖОН: Непохоже, что шепчущая Сестрица из секции "Ц" одной крови с Филиппом Лавджоем.
МОЛЛИ: Сестрица кроткая, а Филипп... он бил меня, лупил и не раз! Однажды изорвал на мне ночную рубашку и выставил на улицу (показывает на дверь) в чем мать родила. И я вынесла это!
ДЖОН: Почему, Молли?
МОЛЛИ: Я...я... несмотря на свои жуткие недостатки, Филипп был очень обаятельным. Обаяние, за которое можно все простить, как кто-то однажды сказал.
ДЖОН (иронично): Ясненько.
МОЛЛИ: Я вынесла все. Вынесла побои. И то, что он вышвырнул меня из дома абсолютно голой. Все вынесла. Пока он не сделал то, чего я ему не могла простить.
ДЖОН: Что же он эдакое выкинул?
МОЛЛИ: Он стал меня унижать. Сказал, что я говорю штампами.
ДЖОН: Штампами?
МОЛЛИ: Так французы дают понять человеку, что он дурак.
ДЖОН: И это унижает больше, чем побои?
МОЛЛИ: Много, много больше! Я принесла ему тарелку спагетти, когда он работал. Увидела, что он очень возбужден и взволнован, и сказала, просто чтобы как-то его успокоить: "Жизнь коротка, а искусство вечно". И тогда он сказал это самое и вывалил спагетти на пишущую машинку. Висящие спагетти в томате и тяжелая черная машинка.
ДЖОН: Выходит, вы развелись на почве штампов?
МОЛЛИ: Не только поэтому, Джон.
ДЖОН: А что же еще, Молли?
МОЛЛИ: Я поняла, что Филипп изменяет мне, что он бегает за юбками.
ДЖОН: Боже!
МОЛЛИ: Я не хотела верить. Это было как гром в ясный день.
ДЖОН: Что ты сделала?
МОЛЛИ: Попыталась ничего не замечать.
ДЖОН: Не видеть, не слышать, не говорить про зло.
МОЛЛИ: Точно. Но после штампов и спагетти, еще и неверность... это уже слишком. Пришлось развестись, чтобы сохранить честь, свою и Париса. Парис, естественно, остался со мной, но за Филиппом оставалось право посещать его.
ДЖОН: Скажи, Молли, почему же ты снова вышла за него замуж?
МОЛЛИ: Я ...я ... была околдована... странное колдовство. Если ты была замужем за человеком, и решением суда ему позволено посещать сына...
ДЖОН: И часто он приходил?
МОЛЛИ: Да. Часто. Сначала на уик-энды. Потом наоборот.
ДЖОН: Наоборот?
МОЛЛИ: Уик-энды становились все длиннее. Вскоре он стал жить здесь, а на уик-энды уезжал в Нью-Йорк. Обстоятельства сложились так...
ДЖОН: Стыдно, наверное, жить в грехе с человеком, за которым уже была замужем?
МОЛЛИ: Я тоже так думаю. Но разве все рассчитаешь?
ДЖОН: Верно.
МОЛЛИ: Мне кажется, Филипп был счастлив, но не знал об этом. А когда он это осознавал, становился, печален, потому что тогда счастье кончалось. Даже после "Японской вишни", он был несчастлив.
