ДЖОН. А как же она справляется в классе?
АННИ. Я всегда рядом и все ей перевожу.
ДЖОН. А… Я не профессор вовсе.
АННИ. Я знаю Ленора мне говорила.
ДЖОН. Просто преподаватель. Английский язык в Гарварде.
АННИ. Она так и говорила — Гарвард.
ДЖОН. А теперь я ушел оттуда. Работаю редактором в одном молодежном журнале.
АННИ. Так это же даже лучше.
ДЖОН. Но я и не редактор.
ХЭЛЕН. Он на глазах становится все загадочнее и загадочнее…
ДЖОН. Я — писатель. В моей голове уже книг двадцать… Но что мне хочется сделать перво-наперво: произвести основательную критическую чистку, — избавить Америку от всякой дряни для чтения. Собственно, то, что вы сделали в педагогике. И начать совершенно новую работу по подлинно жизненному эксперименту — литература должна идти в жизнь.
АННИ. Что же вас останавливает?
ДЖОН. Самое прозаическое — нужда? Мне нужно есть и пить, то есть — деньги! Вы, наверное, не поняли меня — я говорил о том, что наши писатели давно и прилежно, старательно подражают матушке Европе, а наши собственные проблемы — что им до них?? Сэр не может и не хочет понять рабочего. Он попросту не знает языка, на котором говорит тот…
АННИ. Вот это все, что вы нам поведали, — это и есть ваша основная специальность? Круг ваших основных забот и интересов?
ДЖОН. Боюсь, вы что-то вроде ведьмы.
АННИ. Да?
ДЖОН. Или колдунья. Понимаете, те, кто выкинут из жизни, тоже имеют право голоса? Они хотят рассказать о себе и должны! Все, кто брошены, те, кто на дне, кто отвергнут, воюют за право говорить!
АННИ. Вы что — и про Хэлен думаете так же?
ДЖОН. Да.
АННИ. Но она — поднявшийся человек! Восставший!
ДЖОН. Благодаря вам. Но ведь при этом — вы в какой-то мере порабощены, зависимы, в плену?
Пауза.
Я пришел дать вам волю.
АННИ. Наверное, наш контракт с журналом был ошибкой. Но нам очень нужны деньги. А совмещать учебу, дом, плюс еще эти статьи для журнала.
ДЖОН. Вот для того я и здесь.
ХЭЛЕН. Редактор просто сел нам на шею.
АННИ. Запомните: ничего добавлять к тому, что пишет Хэлен, не нужно.
ХЭЛЕН. Только — сокращать. Я ужасно многословна да еще пишу очень уж высоким стилем.
ДЖОН. Понимаю.
АННИ. Я научу вас ее языку, он, правда, чуть-чуть отличается от языка рабочего класса.
ДЖОН (о ХЭЛЕН). Нет, она — гений! Гений!
АННИ. Да, так многие говорят. Им нравится это говорить, а… ей, нам — не нравится это слышать… И — хватит. До воскресенья, мистер Мэйси. (Провожает его к дверям). И вы, наверное, ожидали увидеть здесь нечто другое? Или рассчитывали на другую встречу?
ДЖОН. Все в порядке! Я приду в воскресенье и принесу вам что-нибудь новенькое из Маркса.
АННИ. Что вы — столько забот!.. Да и где мне взять время на чтение, терять время для меня…
ДЖОН (перебивая, торжественно). Вам нечего терять, кроме своих цепей! Это — старик Маркс! (Весело нажимает на звонок, смеется, выходит).
АННИ внимательно смотрит ему вслед, пока мимо нее не проходит ХЭЛЕН.
ХЭЛЕН. Спать. Спеть.
АННИ. Нет. Нет. Еще у нас тригонометрия.
ХЭЛЕН. Опять?
АННИ. Увы.
ХЭЛЕН (уже сверху, сидя на кровати). Все, поздно, я уже сплю.
АННИ. Я сама едва стою на ногах! Не спорь — у тебя есть точные обязанности. Уроки — первые и важнейшие из них. Я говорю — не спорь!
ХЭЛЕН обиженно, медленно идет к письменному столу, зло бросает на него линейку, циркуль, садится, все с той же злостью раскладывает лист ватмана, накалывает на него знаки, цифры… АННИ, стоя на коленях, крепит к карнизу занавески.
ХЭЛЕН. Один такой урок отбирает у меня целую ночь. Понимаешь? Ночь! Но тебе же абсолютно все равно, тебе же это абсолютно безразлично…
АННИ. Нет, и ты знаешь об этом. Неужели я так напоминаю тебе надсмотрщика?
ХЭЛЕН. Именно его. Образцовый надзиратель — вот ты кто. Может, я все-таки пойду спать?
АННИ. Нет. (Она поднимается, идет к ХЭЛЕН, берет учебник, читает). Поднимите перпендикуляр из точки А до пересечения с линией ОП в точке Б, тогда тангенс…
ХЭЛЕН. Боже, боже, какая же это смертельная скука — твоя тригонометрия.
АННИ (прикладывая ее руку к своим губам). Я всегда была против колледжа, это твое желание, девочка!
ХЭЛЕН. Да, мое!
АННИ. Ну и вот…
ХЭЛЕН. Моя юность увядает, как виноградная лоза.
АННИ (после паузы и явно о себе). Увядает, как виноградная лоза… Предельно точно! (И без перехода). В точке В начертить линию в направлении…
ХЭЛЕН послушно трудится, медленно гаснет свет, музыка. Спустя время возникает дневной свет, у входной двери ДЖОН и еще один молодой человек — ПИТ. ДЖОН что-то читает, у ПИТА в руках толстая пачка писем.
ДЖОН. Пит, это блеск! Статья что надо! Покажи ее нашему кому редактору…
ПИТ (перебивает). Поговорил бы ты с ним, Джон, а?
ДЖОН. А что я ему скажу?
ПИТ. Что я не мальчик на побегушках.
ДЖОН. Ты он самый и есть.
ПИТ. Я младший редактор!
ДЖОН. Это его журнал, и ты в этом журнале раб редактора!
ПИТ. Ну тогда скажи ему, что я заслуживаю хотя бы на два доллара в неделю больше.
ДЖОН. Попытаюсь. Дай письма.
ПИТ (смотрит на бельевые веревки). Исподнее Хэлен Келлер?
ДЖОН. У нее все как у людей.
ПИТ. А почему я не могу войти, долго еще мы будем стоять у порога?!
ДЖОН. Тебя, мой друг, никто, кажется, туда не приглашал?!
ПИТ. Я могу тебе помочь.
ДЖОН. Не спеши, Пит. Когда понадобишься — крикну!..
ПИТ. Ты — свинья.
ДЖОН. Но туда — я зван! Я, Не ты.
ПИТ неохотно уходит. Высвечивается комната. На кушетке сидит ХЭЛЕН, рядом немолодой джентльмен — доктор ЭД, они играют в шахматы. Входит ДЖОН, идет к столу, кладет пачку писем.
ХЭЛЕН. Ваш ход, доктор!
ЭД. Как дела у молодых?
ДЖОН. По-молодецки! А как дела у стариков?
ЭД. По-стариковски… (Делает неверный ход.) Черт подери!
ДЖОН. Доктор, мне необходима ваша помощь!
ЭД. Так вы же сказали — дела идут по-молодецки?!
ДЖОН. Вы давно знакомы с этими барышнями?
ЭД (он явно проигрывает). Кому нужна помощь — так это мне!
ДЖОН. Журнал для женщин заплатил им уже три тысячи долларов за статьи. Статьи — понимаете?! А это готовая книга! Книга, а не какие-то там статьи! Выдающаяся книга, которая может изменить всю структуру преподавания в нашей стране, если у наших деятелей просвещения есть хоть капля ума…
ЭД. Неужели эта книга именно то, в чем больше всего сегодня нуждается наша страна?
ДЖОН (горячо). Да, да! Я собрал все, что записывала Анни в разные годы и, конечно…
ЭД (вскакивает). А! И старики — по-молодецки! Вот так! (Садится). Ну и что, молодой человек, что — эта выдающаяся книга?
ДЖОН. Да, выдающаяся! Но она же не разрешит всем этим воспользоваться! Ни одной страницей! Ни одной строчкой!
ЭД. Почему?
ДЖОН. Потому что она выше всего этого! «Нам чужды одинаково и реклама и коммерция, нам не нужна дешевая и глупая шумиха, мы…»
АННИ (стоит с подносом, на котором чашки с молоком и сэндвичи). Мы работаем. Учимся. Живем. И вообще — давайте не будем здесь говорить об этом.
ДЖОН. Где же — в таком случае? И потом, вспомните, ваше имя, повторяю, ваше имя уже значится в статьях??
АННИ. Это не я. Это Хэлен. Она сама вставила. И сама настояла.
ДЖОН. Какая разница… Без вас она бы не написала и строчки. Все это ваше! И только!
ЭД. Почему вы так неприязненно относитесь к предложению молодого человека? По-моему, оно разумно. И пусть небольшая, но гарантия доходов. То, что вам нужнее всего! Деньги!
АННИ. Доктор, кто, если не вы, знает, что для нас значит эта так называемая популярность? Какими деньгами возместить все те травмы…
ЭД (перебивает). Все так, только едва ли люди догадываются о истинном вашем существовании. Как вам все это дается…
АННИ. Давайте переменим тему, а?
