Глумов. Ах он, эфиоп! Вот потеха-то! Приехал откуда-то из Камчатки и прямо женится на лучшей нашей невесте. Видишь ты, у него дела такие, что ему непременно нужно жениться на ней. Какая простота! Ма-ло ли у кого какие дела! Вот и у меня дела такие, что мне нужно на богатой невесте жениться, да не отдают. Что он такое за птица? Что он делает, по крайней мере?
Телятев. Это уж одному аллаху известно.
Глумов. Объясни мне его слова, манеры, и я тебе сразу скажу, кто он.
Телятев. Нет, пожалуй, и с двух не скажешь. Он дворянин, а разговаривает, как матрос с волжского парохода.
Глумов. Судохозяин, свои пароходы имеет на Волге.
Телятев. Стал расплачиваться за вино, вынул бумажник вот какой (показывает руками), пол-аршина, наверное. Чего там нет! Акции всякие, счеты на разных языках, засаленные письма на серой бумаге, писанные мужицким почерком.
Глумов. Да богат он?
Телятев. Едва ли. Говорит, что есть имение небольшое и тысяч на пятьдесят лесу.
Глумов. Невелико дело. Виноват, он не пароходчик.
Телятев. Он небогат или скуп; заплатил за вино – и сейчас же при мне записал в книжку в расход.
Глумов. Не конторщик ли? А как характером?
Телятев. Прост и наивен, как институтка.
Глумов. Прост и наивен… не шулер ли?
Телятев. Не могу сказать. А вот пьет шампанское, так на диво: отчетливо, методически, точно воду зельтерскую. Выпили по бутылке, и хоть бы краска в лице прибавилась, хоть бы голос поднялся.
Глумов. Ну, так сибиряк, наверное, сибиряк.
Телятев. Сигары курит дорогие, по-французски говорит отлично, только с каким-то акцентом небольшим.
Глумов. Теперь знаю, агент какого-нибудь торгового дома лондонского, и толковать нечего
Телятев. Разбирай его, как знаешь! Вот задачу-то задал!
Глумов. Ну, да кто бы он ни был, а комедию сыграть нужно. Мы уж и то давно не смеялись, все приуныли что-то.
Телятев. Только в твоей комедии комические-то роли, пожалуй, достанутся нам.
Глумов. Нет, мы будем играть злодеев, по крайней мере, я… И вот с чего начинается: ты познакомь этого чудака с Чебоксаровыми, а я скажу Надежде Антоновне, что у него золотые прииски; и будем любоваться, как она станет за ним ухаживать.
Телятев. А ну как узнают, что это вздор, как окажется, что у него только и есть чухломская деревня?
Глумов. А нам-то что! Мы скажем, что от него слышали, что он сам хвастал.
Телятев. Ну, зачем же!
Глумов. Что ж, тебе его жалко? Эка телячья натура! Ну, мы скажем, что ошиблись, что у него не золотые прииски, а прииски брусники по лесам.
Подходит Васильков.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Телятев, Глумов и Васильков.
Телятев. Нагляделись на свою красавицу?
Васильков. До сытости.
Телятев. Позвольте вас познакомить! Савва Геннадич Васильков, Егор Дмитрич Глумов.
Васильков (крепко жмет руку Глумова). Очень приятно.
Глумов. А мне вот неприятно, что вы крепко руку жмете.
Васильков. Извините, провинциальная привычка.
Глумов. Вас зовут: «Савва»; ведь это не то, что Савватий?
Васильков (очень учтиво). Нет, то другое имя.
Глумов. И не то, что Севастьян?
Васильков. Нет, Севастиан по-гречески значит: достойный почета, а Савва – слово арабское.
Глумов. А Савёл?
Васильков. Ну, уж напрасно. Возьмите святцы и посмотрите.
Телятев. Вы и по-гречески знаете?
Васильков. Учился немного.
Глумов. А по-татарски?
Васильков. Простой разговор понимаю – казанское наречие, а вот в Крыму был, так с трудом объяснялся.
Глумов (в сторону). Уж это черт знает что такое!
Телятев. А вы давно из Крыма?
Васильков. Дней десять, не более. Я проездом был, из Англии.
Глумов (в сторону). Как врет-то!
Телятев. Как же вы из Англии в Крым попали?
Васильков. А на Суэцком перешейке земляные работы меня интересовали и инженерные сооружения.
Глумов (в сторону). А может быть, и не врет. (Василькову.) Вы нас застали, когда мы про брак разговаривали, то есть не про тот брак, который бракуют, а про тот, который на простонародном языке законным называется.
Васильков. Хороший разговор.
Глумов. Вот я хочу посвататься на Чебоксаровой.
Васильков. Судя по ее красоте, вероятно, многие желают того же.
Глумов. Но эти многие глупы; они сами не знают, зачем хотят жениться. Красота им нравится, и они хотят только сами воспользоваться этой красотой, то есть похоронить ее, как мертвый капитал. Нет,красота не мертвый капитал, она должна приносить проценты. Только дурак может жениться на Чебоксаровой без расчета; на ней должен жениться или шулер, или человек, составляющий карьеру. У первого ее красота будет служить приманкой для неопытных юношей, у другого – приманкой для начальства и средством к быстрому повышению.
Васильков. Я буду спорить.
Глумов. Вот вам расчет верный и благоразумный! Вот вам современный взгляд на жизнь.
Васильков. Я буду спорить.
Глумов. Все эти кислые толки о добродетели глупы уж тем, что непрактичны. Нынче век практический.
Васильков. Позвольте, я буду с вами спорить.
Глумов. Спорьте, пожалуй,
Васильков. Честные расчеты и теперь современны. В практический век честным быть не только лучше, но и выгоднее. Вы, кажется, не совсем верно понимаете практический век и плутовство считаете выгодной спекуляцией. Напротив, в века фантазии и возвышенных чувств плутовство имеет более простора и легче маскируется. Обмануть неземную деву, заоблачного поэта, обыграть романтика или провести на службе начальника, который занят элегиями, гораздо легче, чем практических людей. Нет, вы мне поверьте, что в настоящее время плутовство спекуляция плохая.
Телятев. Чебоксаровы подходят.
Васильков (быстро хватая его за руку). Познакомьте; умоляю вас!
Телятев. Ой! (Отдергивает руку.) С величайшим удовольствием.
Подходят Надежда Антоновна и Лидия.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Надежда Антоновна, Лидия, Васильков, Телятев и Глумов.
Телятев (Надежде Антоновне). Хотите, с миллионщиком познакомлю?
Надежда Антоновна. Да ты, тюлень, и солгать не дорого возьмешь.
Телятев. Ведь я даром: процентов с вас не возьму.
Надежда Антоновна. Познакомь! Да, ведь ты дрянь, тебе верить нельзя.
Телятев. Ей-богу! Ну, вот еще!… Савва Геннадич!
Надежда Антоновна. Погоди, погоди! Что за имя!
Телятев. Ничего! Не бойтесь! Миллионщиков всегда так зовут.
Васильков подходит.
Честь имею вам представить друга моего, Савву Геннадича Василькова.
Надежда Антоновна. Очень приятно.
Васильков. Искренне желал. Знакомства в Москве не имею.
Телятев. Отличный человек, по-гречески говорит. (Отходит к Лидии.)
Надежда Антоновна. Судя по вашему имени, вы в Греции родились?
Васильков. Нет, я в России, недалеко от Волги.
Надежда Антоновна. Вы где живете?
Васильков. В деревне, а то все в разъездах.
Надежда Антоновна (Глумову). Егор Дмитрич, сыщите моего человека!
Глумов подходит.
Васильков. Да позвольте, я бегом сбегаю. Его как зовут?
Надежда Антоновна. Андреем.
Васильков. Сию минуту отыщу вам.
Надежда Антоновна. Возьмите у него мою шаль, что-то сыро становится. (Говорит тихо с Глумовым.)
Васильков уходит.
Телятев (Лидии). Я против сырости меры принял.
Лидия. Жаль; вы такой добрый, вас можно бы любить, но вы такой развратный человек.
Телятев. Я развратный человек?…Да вы добродетельней меня не найдете. Я вам сейчас докажу.
Лидия. Докажите!
Телятев. Извольте! Я вам представлю моего соперника, который уничтожит меня в вашем сердце.
Лидия. Это совсем не так трудно; гораздо легче, чем вы думаете.
Васильков с шалью почти бегом подбегает к Надежде Антоновне; за ним Андрей.
Васильков. Нашел, вот он здесь-с. (Подает шаль.)
