тыс. АМD, ну а низы́ по полгода не получают свою, нищенскую, и проклинают жрущих Их («ляпюм ын!»).
«Не финансировали» на языке банковских сделок означает, что твоя зарплата всё ещё вложена на депозитный счёт, вкупе с общей денежной массой не выплаченной таким же как и ты. Что тут непонятного? Деньги не просто лежат в банке, они ещё и работают, растут (лёжа), а через полгода наросшие проценты будут переведены на другой счёт и тебя совместно с прочей голытьбой «профинансируют». Усёк? Кому вершки, а кому корешки…. Игра в драмики и нолики…
И вообще, мало говори! И может в конце года добавка тебе выйдет, тысчонок пять…
Да, я не Мать Тереза и ненавижу номенклатуру. Хотя конечно спору нет, рассматривая по отдельности, среди них можешь встретить приятного собутыльника или приемлемую наложницу, но в целом, взятыми как класс, номенклатурщики не вызывают во мне отношения выше негативного.
Однако при всех этих оговорках, людей Карабаха я люблю. Не народ люблю, а людей. По отдельности. Люблю их говор, шутки, наивные уловки облапошить (чёрный слон в каждом кулаке, когда выбираешь цвет своих шахмат), но люблю не забесплатно — их человеческое отношение позволило мне, инородцу, выжить тут 35 лет с гаком. Правда, не могу сдержать одну претензию — истёкшего срока не хватило мне, чтобы втемяшить в их упёртую башку, что Украинец я! Стоит отвернуться и — слышу за спиной: "эна Рус!"
3. А и как тут не посетовать на скоротечность жизни! Всего вчера ты был тузом козырным, а сегодня тебя любая занюханная лярва может "дедулькой" обозвать! Э!. Ну их! Завернём туда, где я и нынче кровь с молоком, покуда что, то есть к литературе…
Не первый год и крепко печалила меня ситуация в литературе порождённой Пушкиным (Эфиопских кровей) и Гоголем (кровей Xохляцких (ой! пронеси Господи! ой, не заметь блюстительный редактор-модератор, что я опять употребил неправильное слово, которое ты, долбодон, считаешь оскорбительным, но я горжусь своею принадлежностью к племени Xохлов, ну и так далее. просто не заметь и не заблокируй меня снова же!)).
Ну ладно, этим вот нельзя не поклоняться — Булгаков, Платонов, Зощенко, Шаламов — а дальше, после них? Ах да, Александр Солженицын — великий человек, гражданин, свидетель, обвинитель — да что угодно! Пробудил и толкнул мордой в кровь, в море крови миллионов убитых теми, чьи заветы я клялся продолжать, когда на шею мне одевали пионерский галстук. Спасибо, Солженицын, ты жил не по лжи. Но, увы, Исаич, не писатель ты, а лишь вожатай в голую правду про Архипелаг Гулаг…
Пишущих много, а писателей — раз, два и… обчёлся. Куда как чаще ты встретишь излагателя. Он тебе изложит факты, вымыслы, проповеди морально-патриотической окраски, будь то Толстой или, скажем, Чернышевский, или Сейран Карапетян, работник телевидения Степанакерта…
На весь 20-й век в Русской литературе случились лишь 4 настоящих писателя, что смогли потрясти меня, читателя, всерьёз и надолго — Булгаков, Платонов, Зощенко, Шаламов. Однако все они из первой половины столетия. (За что?! Ещё хочу!) Тогда как вот у них — там, за бугром, отсчитывая с 70-х, и Пинчон тут тебе, и Уоллес, если поминать одни только вершины. Обидно ж даже как-то, ведь мне в школе прививали любовь к литературе Русской…
Из чего складывается писательское ремесло?
Во-1-х, из владения материалом — не только знать словарь на 0.5 % минимум, но и уметь сложить нужное тебе — отсутствующее у всех Далей с Ожеговами, однако живущее в языке в ожидании, когда ты его откроешь — Слово. Классический пример тому — находка Достоевского, глагол "стушевался".
Во-2-х, понадобится умение слагать предложения из слов, которыми владеешь, чего от школы ждать бесполезно, там обучают только названиям входящих в него членов.
У истинного писателя каждое (КАЖДОЕ) предложение — это пейзаж в оконной раме, заглядываясь на него всякий раз обнаруживаешь новые детали. Одного лишь этого — умения обращаться со словом и складывать пейзажи — достаточно, чтобы немногочисленная проза Андрея Белого превзошла все тома Шолохова, Шукшина и массы прочих маститых излагателей из Союза Писателей. Макулатура и литература отнюдь и далеко не равнозначны.
И в 3-х, твои литературные поделки, по ходу сюжета, должны нести в себе какую-нито мысль, желательно новую. Вот и все дела! 1, 2, 3 и ты — писатель!
Да, но прежде всего задумайся и покрепче: оно тебе надо? Ведь ничего бесполезнее литературы и вообразить невозможно! Её невозможно ни есть, ни одевать, ни рубить дрова ею…
(— Ха! Да чё ты гонишь? А как же дачи писательские? Льготы? Ордена? Привилегии?.
— Ара! Тормози! Это всё для излагателей, для дармоедов, что присосались пить кровь трудовых масс, по примеру М. Горького, который объяснял чекистам какие они молодцы, классные ребята и за это пушисто жить, мягко спать и ест до отвалу, пока «чертяки в кожаных тужурках», за его спиной, куда он не заглядывал, вели к стенке живых людей — обращать в трупы во имя великой идеи воспетой Буревестником Революции. Теперь он начал воспевать убийц, но устно — Председателю Совета Писателей СССР и так писанины хватает.)
А всё это к тому, что мне как всегда крупно повезло по жизни и я успел-таки встретить (спасибо, Орлеана Александровна!) не просто Русского писателя конца 20-го века, но главного писателя, до открытия которого стоило дожить. Писатель Довлатов.
Открывал я его утомлённо и томно — ладно, так уж и быть гляну, хотя вряд ли… после всех этих сенсаций жёлтой прессы, после отрезания голов и гениталий перед видеокамерой, после иного всякого дерьма, которым нас захлёстывает цивилизованный мир высоких технологий (но мы от него надёжно отгорожены YouTube записями радостного гогота зрительного зала на пердёжный юморок станд-аперов про чпоки-секс (гы! гы! гы!), больничку-психохирургичку (хе! хе! хе!) и прикольный акцент "ай! нашальныка!")…
Нет, отвык я книги открывать и перелистывать, однако (тут снова повезло) случилось блокада и, коротая отключения света под лучиной фонаря-налобника, дай-ка гляну какой это Довлатов вообще…
На второй странице поза моя приобрела насторожённую аккуратность, я почесал налобник и — аххуел!. Причём по полной — этот Довлатов обращался ко мне на моём языке, он говорил теми словами, с которыми я взрастал и формировался, общался с блатными, фарцовщиками и лабухами. Более того — его пейзажи могли представить весь блюз жизни в одной строке.
"Прозрачный дождь". Ну как?!. Блин! Ведь сто раз видел, не подозревая, что можно настолько точно воспроизвести. Или такое вот? «Я иду под луной, откровенной и резкой,
