Обе женщины, ошеломленные, слушают Фрейда. Брейер побледнел. Только Флисс, ироничный, но в меру, не потерял ни хладнокровия, ни аппетита: слуга ходит вокруг стола, по второму разу обнося гостей блюдом из рыбы, все отказываются коротким, машинальным жестом, кроме Флисса, который аккуратно взял себе обильную порцию. Он спокойно слушает и пьет белое вино. Все это не свидетельствует о плохом воспитании, но просто подчеркивает его стойкое равнодушие.
Фрейд. Я ошибался! Ошибался! А сегодня вы, кого я уважаю, как отца, вы впадаете в это шарлатанство.
Брейер (тихо). Выслушайте меня, Фрейд.
Фрейд не смотрит на Брейера. Гнев не мешает Фрейду казаться робким. Брейер, наоборот, перед резкостью Фрейда вновь обрел спокойствие и все свое хладнокровие. Он глядит на Фрейда ласково без малейшего раздражения.
Фрейд. Гипнотизм не излечивает! Это — не метод лечения, а номер в кафешантане! Шарко удавалось под наркозом снимать контрактуры. И что же? При пробуждении они появлялись снова.
Брейер. Вы бесспорно правы, Фрейд. И потом, в 1886 году я не верил в гипнотизм. Вам прекрасно известно, что я верю только в опыт.
Фрейд. И опыт вынудил вас прибегнуть к внушению?
Брейер. Да. Но речь идет не о том, чтобы прямо воздействовать на симптомы. Шарлатаны – это те, кто говорит парализованной истеричке: «Встань и иди».
Фрейд (ничуть не теряя своей агрессивности). А что вы предлагаете?
Брейер. Когда Сесили под гипнозом, она рассказывает о своих болезнях, вспоминает, каким образом появились их симптомы. И каждый раз, когда она может найти в своей памяти обстоятельства их возникновения…
Флисс (очень заинтересованно). Они исчезают?
Брейер.Да. Сегодня они исчезли почти полностью.
Фрейд (с каким-то испуганным отвращением). Вы заставляете ее рассказывать о себе? (Фрейд побледнел, руки у него дрожат, он говорит без всякой резкости, но с невероятным усилием над собой.) Значит, вы превращаете ее невроз в психоз: она умрет в палате для буйнопомешанных. (Обращаясь к Флиссу, он говорит взволнованным голосом.) Семь лет назад я отказался от метода провоцируемого сна. И знаете почему? Потому что один маньяк в состоянии гипноза начал меня уверять, будто он жаждет убить своего отца. Отца, которого, разумеется, он обожал. Они несут любые глупости, эти несчастные! А если эти глупости засядут у них в голове? Если этот несчастный болван, который бредил, лежа на своем диване… Если он будет убежден, что у него призвание к отцеубийству? Мы ворошим грязь из-за пустяков! Входит слуга и идет к Брейеру.
Слуга. В прихожей человек, который спрашивает доктора Фрейда. Он говорит, что нигде не может его найти.
Фрейд (с неприязнью глядя на слугу). Оставьте меня в покое! (Пауза.) От кого он?
Слуга. Что вы сказали?
Фрейд. Кто его прислал?
Слуга. Профессор Мейнерт.
Фрейд резко встает.
Фрейд (говорит с трудом). Чего он хочет?
Слуга. Профессор Мейнерт хочет видеть вас. Похоже, по срочному делу.
Все смотрят на Фрейда: он мертвенно бледен, черты лица искажены, глаза расширились. Потрясенный, он какое-то мгновение молчит, потом берет себя в руки, кланяется Матильде, принуждая себя улыбнуться
Фрейд. Ну вот, Матильда, теперь мой черед. (Пауза.) Прошу вас, заканчивайте ужин, не ждите меня.
Он уходит. Взволнованные гости переглядываются.
Марта почти в ужасе. Она скатывает хлебный шарик. Брейер смотрит на нее и тихо говорит.
Брейер. Если Мейнерт при смерти, им лучше увидеться.
Марта. Лучше ли, хуже, не знаю. Но что-то должно произойти, я уверена.
Матильда. Что произойти, дорогая?
Марта (смотрит перед собой, в пустоту). Я задаю себе вопрос… Может быть, мы больше никогда не будем счастливы.
Комната Мейнерта.
Роскошная, хотя и несколько дурного немецкого вкуса той эпохи, обстановка.
Керосиновая лампа на круглом столике освещает только расстеленную постель, готовую принять больного, рядом с кроватью большое удобное кресло, в котором и сидит больной.
Мейнерт сильно постарел: лицо его изборождено морщинами, борода и волосы совсем побелели. Но сильнее, чем старость, поражает восковая бледность Мейнерта. Даже руки, вплоть до ногтей, у него бледные. Он в халате, надетом поверх ночной рубашки. Под головой подушка, колени укрыты одеялом. Закутанные в одеяло ноги покоятся на скамеечке.
Только взгляд Мейнерта нисколько не утратил своей суровости и властности. Веки у больного прикрыты, но, когда он внезапно открывает глаза, полумрак пронзает его взгляд, полный ума, хотя и несколько растерянный.
Мейнерт (тихим голосом). Это вы, Фрейд? (Не дожидаясь ответа.) Проходите…
Фрейд подходит ближе. Он почти такой же бледный, как и Мейнерт, глаза у него столь же суровы.
Мейнерт (слабым жестом руки указывая на стул). Садитесь поближе, мне запрещают громко разговаривать.
Фрейд пододвигает стул к креслу.
Мейнерт. Вы по-прежнему заняты поиском мужчин-истериков?
При этом упоминании о лекции 1886 года и их ссоре Фрейд нахмурил брови, едва заметно покачав головой в знак отрицания.
Мейнерт (он понял этот жест). Жаль. Я бы мог предоставить вам один превосходный экземпляр.
Фрейд (с удивлением и недоверием он заранее угадывает ответ на свой вопрос). Кто же это?
Мейнерт (у него вновь появилась горькая, ироническая улыбка, он спокойно, почти с гордостью говорит ). Я.
Фрейд молчит. Он не сводит глаз с Мейнерта, на лице Фрейда – выражение удивления, смешанное с неожиданным, глубоким пониманием и каким-то, едва заметным, удовлетворением.
Мейнерт (с мрачной гордостью). Симптомы истерии мне были известны до Шарко. Я поплатился за свое знание: я страдал всеми ими. (Еще более гордо.) Всеми. Но никто об этом ничего не знал.
Фрейд(говорит жестко, его обида на Мейнерта еще не прошла). Когда вы прогнали меня из вашей психиатрической клиники, вы знали о своей истерии?
Мейнерт. Об этом я знал двадцать лет.
Фрейд. Вы третировали меня, как фигляра и шарлатана.
Мейнерт. Вам же известна притча о Ное. Сын не должен видеть своего отца обнаженным. (Смотрит на Фрейда без нежности и без сожаления.) Вы ведь были моим духовным сыном.
Фрейд (с оттенком грусти в голосе). Да. И вы прокляли меня. Изуродовали мне жизнь. Я был ученым, а не врачом. Мне отвратительна медицина, мне не нравится мучить людей под тем предлогом, что они больны. Шесть лет я больше не веду научных исследований. Я терзаю невротиков, которых не могу излечить.
Мейнерт (с усмешкой). Электротерапией, душем и массажем?
Фрейд (с горечью). Именно массажем, душем, электротерапией!
Мейнерт (громко смеется). Все эти методы, что мертвому припарки. Они ничего не дают.
Фрейд. Я знаю. И тем не менее ничего другого не предписываю.
Мейнерт (сардонически улыбаясь). Эти методы хотя бы безвредны.
Фрейд. Слабое утешение. (Пауза.) Кого бы вы теперь назвали шарлатаном? Тогдашнего молодого человека, который искренне верил в целебные свойства гипнотизма, или сегодняшнего мужа, который предписывает лечение, в которое сам не верит?
Мейнерт, закрыв глаза, молчит.
Фрейд смотрит на него с растущей тревогой. Спустя несколько минут он тихо встает и хочет склониться к больному.
Мейнерт (говорит, не открывая глаз). Сядьте. Я не сплю, собираюсь с мыслями. Совсем я плох. Мне необходимо сказать вам все. Не перебивайте меня. Невротики образуют братство посвященных. Они редко знакомы друг с другом, но узнают они друг друга сразу. С первого взгляда. Их единственное правило – молчание. Нормальные люди, Фрейд, вот кто наши враги. Я хранил эту тайну… Всю жизнь, хранил даже от самого себя, я отказался от самопознания. (Раскрыв глаза, он в упор смотрит на Фрейда.) Вы из братства невротиков, Фрейд. Или совсем скоро вступите в него. Вас я ненавидел потому, что вы хотели нас предать… Я ошибся. (Пауза.) Моя жизнь была сплошным притворством. Время жизни я потратил на то, чтобы скрывать правду. Держал себя в узде. И вот итог… Я умираю в гордыне и неведенье. (Горько усмехнувшись.) Ученый ведь обязан знать правду, не так ли? А я не знаю, кто я такой. Свою собственную жизнь прожил не я: ее прожил Другой.
