ЛУЦИЙ. Я – не законник. Пусть в претории разбираются с этими доказательствами.
НИКОДИМ. Зачем тебе Савл?
ЛУЦИЙ. Не я же буду предъявлять этот хлам!
НИКОДИМ. Я – член Совета Старейшин: я имею право предъявить одежды свидетелей. Позволь мне пойти с тобой вместо Савла!
ЛУЦИЙ. Как угодно. Мне все равно. (Уходит, за ним – Никодим с одеждами).
ПЛАЦИД. (Савлу). Благодари судьбу, студент! Я бы ничего не подтвердил, если бы в преторию пошел ты. Но он, (Показывая на Никодима). он похоронил с честью его – того, кого я распял между двух убийц! (Тихо). А потом я велел подвесить Иуду Симонова с распоротым брюхом, чтобы выпало из него нутро его. Бойся меня! (Уходит).
САВЛ. Вот и подтверждение для сомневающихся! Иисус Назарянин – кумир язычников!
ГАМЛИЭЛЬ. «Сомневающиеся» – это, конечно, я! Я восхищаюсь тобой, мой мальчик, и не хочу ни в чем убеждать или разубеждать. Скажу лишь, что твоя неистовость может увести тебя на ложный путь. Заметь, ты все время ищешь подтверждений своей правоты!
САВЛ. Я подумаю над этим, равви. Но сейчас мне ясно одно: нельзя было отпускать Иоанна и Петра: они еще опаснее Стефана, только кажутся кроткими! Ни того, ни другого в Иерусалиме уже нет: они в пути, я вижу это! Они бегут туда же, куда и все их собратья – в Самарию и в Дамаск. Я отправлюсь в погоню! Я прошу, я умоляю: мне нужны письма к тамошним общинам иудейским – письма с полномочиями хватать всех, на кого я укажу!
ГАМЛИЭЛЬ. (С грустью). Что ж, тебя не удержать, я вижу это. Я поговорю с первосвященником; думаю, он даст тебе такие письма. Прощай! (Уходит).
Проходит и уходит Стражник, возглашая: «Субботний покой в Иерусалиме! Субботний покой!»
САВЛ. Господи, даже Твоя Суббота не радует сегодня мое сердце, ибо она не дозволяет мне отправиться в путь немедля, чтобы поразить врагов Твоих!
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ШЕСТОЙ
БАЛАГАНЩИК. Пятница седьмая! Дорога в Дамаск. Предрассветный час. (Уходит).
Сцена изображает дорогу, уходящую вдаль. Ночь. Из своей палатки выходит Савл, осматривается.
САВЛ. Все спит. Мне одному нет покоя: так дорог каждый час!
Входит Стражник.
Что, все еще спят?
СТРАЖНИК. Да, господин.
САВЛ. Но твоя стража – последняя?
СТРАЖНИК. Моя – предпоследняя, господин. Я надеюсь еще поспать.
САВЛ. Разве нельзя сократить ночной отдых? Хотя бы на одну стражу? Если к вечеру мы не достигнем Дамаска, Суббота застанет нас на дороге и задержит на целые сутки!
СТРАЖНИК. Мы двигаемся очень быстро, даже в полуденные часы, когда все путники прячутся в тени! Ночной отдых нам необходим. И тебе он нужен, господин, ты изнурен.
САВЛ. Я не чувствую изнурения. Ревность о Боге жжет мне сердце. Я бы мог идти без сна, только бы не опоздать, только бы настигнуть врагов нашей веры!..
СТРАЖНИК. Не всем Бог дает такую силу, как тебе, господин!
САВЛ. Прежде ты не звал меня господином. Ты старше меня. Ты вдвое сильнее меня.
СТРАЖНИК. Сила твоей веры достойна почитания! Пусть спят! Я пойду с тобой один!
САВЛ. (Задумавшись). Не нужно… Ступай в свою палатку, отдыхай. Я побуду на страже.
СТРАЖНИК. Как скажешь, господин. Но если сон тебя одолеет, кликни меня. (Уходит).
САВЛ. (Один). Опять! Змея сомнения опять заползает мне в сердце! Что со мной? Разве вера моя колеблется? Нет и нет! Но преданность этого левита меня смутила… Отчего? Почему я не согласился, не ушел с ним?.. Дорога – она что-то делает со мной! После дня пути, когда отступит зной, звездная громада навалится своим безмолвием, оглушит так, словно нет меня, и моих дел нет. А потом все сияние этой бездны вольется в меня, и уже наоборот – нет ничего, кроме меня, будто все – во мне! И тогда, в себе, огромном, как небо и земля, я вижу себя – крошечного, на темной, пустынной дороге. И я вижу, как в голове этого человечка, под ворохом мыслей, мерцает тайная, но отрадная мысль о том, что каждый шаг по этой дороге приближает его к родному Тарсу!.. Юния!.. Юния!
Видение: Юния просыпается, встает.
ЮНИЯ. Какой сон! Ты обнимал меня, мой Павел!.. Так я и не стала твоей. Обними меня еще, хотя бы во сне… Ты смотришь на меня! Ты видишь меня, я знаю! Где ты, Павел?!
САВЛ. Ты все равно не услышишь. Кажется, я бы отдал сейчас все, чтобы прижать тебя к груди: и эту безумную погоню и всю мою праведность! Если б ты оказалась со мной в этой ночи – никакая вера, никакой закон не удержали бы моих рук от объятья!
ЮНИЯ. Ты печалишься, я знаю! Я не слышу слов, но слышу твою боль. Не нужно, милый мой Павел, отринь свою печаль, отдай ее ночи! Я говорила тебе о вечности, что нам уготована, и скажу еще. Я заглянула во врата смерти и увидела, что мы обманываемся, мечтая обрести вечную жизнь: обретают жизнь земную. Вечную жизнь обретать не нужно, она уже в тебе, ибо ты вечен. Важно, что ты унесешь с собою отсюда. А унесешь ты только то, что ляжет на твое сердце особой печатью.
САВЛ. Особой печатью?..
ЮНИЯ. (Поет).
Скажи мне ты, которого любит душа моя,
Где пасешь ты, где отдыхаешь в полдень?
Доколе мне быть скиталицей?
САВЛ. (Поет).
О, как любезны ласки твои,
Сестра моя, невеста,
О, как много ласки твои лучше вина!..
ЮНИЯ. (Поет).
Положи меня, как печать, на сердце твое,
Как перстень, на руку твою:
Ибо крепка, как смерть, любовь.
САВЛ. (Поет).
О, как много ласки твои лучше вина,
И благовонье мастей твоих
Лучше всех ароматов!
Видение. Лазарь и Мария. Слышен шум морских волн, рассекаемых кораблем.
ЛАЗАРЬ. (Поет).
Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста;
Мед и молоко под языком твоим!
МАРИЯ И ЮНИЯ. (Поют).
Положи меня, как печать, на сердце твое,
Как перстень на руку твою,
Ибо крепка, как смерть, любовь!
САВЛ. (Резко). Зачем ты являешься мне, Лазарь?
ЛАЗАРЬ. Я услышал твою песню. Ты гонишь от себя любовь, а она поет в тебе.
САВЛ. Что тебе до меня?
ЛАЗАРЬ. Мария беспокоится о тебе, спрашивает. Я говорил ей, что ты стал нашим ненавистником, но она не верит. Может быть, ее сердце видит лучше моего?
МАРИЯ. (Не видя Савла). Савл! Савл! Мы далеко, и корабль несет нас сквозь ночь, но ты ведь слышишь меня? Помнишь, я говорила, что могу наделять любовью? Я была глупой тогда: я еще не видела, что любовь есть во всех. А в тебе ее очень, очень много, Савл!
САВЛ. Что мне от любви, Мария? Одна горечь! И что кому-то от моей горькой любви?
Юния исчезает.
Ты наслаждаешься, Мария: любовь стала для тебя медом. Но для меня она – полынь.
ЛАЗАРЬ. Мария не слышит тебя, Савл.
МАРИЯ. (Лазарю). Что он говорит?
ЛАЗАРЬ. Савл жалуется, что любовь ему горька. Он говорит, что мы едим мед, а он – полынь. Беда в том, Мария, что Савл вырос и отказался от сладкого, но не перестал о нем мечтать. А теперь у него отняли мечту, и поэтому он ненавидит всех, говорящих о любви.
МАРИЯ. Но Савл, любовь – не мед и не полынь! Она – то, что делает полынь медом, потому что ничего не хочет для себя. Полынь – это сердце без любви: ему и мед горек.
САВЛ. (Начинает дрожать). Любовь ничего не хочет для себя? Любовь не требует своего… Она просто есть, и ей достаточно просто быть – это слова Юнии… Что со мной? Опять эта дрожь во всем теле! Моя болезнь возвращается, и Луки нет со мной… (Падает на колени). Может быть, я найду смерть на этой дороге?.. Что ж, разве я требую своего? Нет! Нет! Лазарь, если можешь, передай кому-нибудь… Скажи Луке, или еще кому-то – из ваших: я благословляю брак Андроника и Юнии, сродницы моей по прабабке. Пусть Андроник охранит ее от невзгод и недугов, и пусть они будут счастливы.
ЛАЗАРЬ. Как?! Ты, изгоняющий само имя Иисуса, ты благословляешь его приверженца, его апостола, который не только отнимает у тебя невесту, но желает сделать ее одной из «наших», как ты выражаешься?! Тебя ли я слышу, Савл непримиримый, Савл яростный?!
САВЛ. (Вставая). Кажется, приступ миновал… Так ты передашь?
ЛАЗАРЬ. Ты забыл: я – посреди моря. Я уже никому ничего не передам в Иерусалиме.
