Все шли вроде бы гурьбой, хотя на самом деле подстраивались к Фоменко. Была какая-то особая игра в том, что тридцатичетырехлетний комполка Фоменко — по возрасту самый старый и солидный здесь и даже на год старше командующего — может ходить вот так, слегка ссутулившись и загребая унтами, и дольше всех кашлять, и дольше сердиться, и курить самую большую козью ножку.
— Несолидно, — кричал Фоменко, — ты это брось, Дмитриенко, зубы портить…
— Я уже четыре минуты запросто вишу, — ослепительно улыбался Дмитриенко, — я этот номер до пяти минут доведу, товарищ гвардии подполковник, и на самодеятельность общефлотскую поеду.
— Нет уж, это ты оставь, — вдруг рассердился Фоменко, — оставь, не позорь полк. Спеть, там, или сказать стих можешь. А это оставь. Что ж ты будешь вот висеть, а музыка в это время вальс будет играть. Так, что ли?! Нет, уж этого позору мне не надо, обойдусь без него.
Прямо через летное поле к стоянке самолетов ехали легковая машина и открытый «виллис».
— Полк, становись! — скомандовал Фоменко.
Из легковой вышли командующий и начальник штаба. Из «виллиса» — начальник связи, начальник метеослужбы, доктор Амираджиби, инженер-капитан Гаврилов и маленький подполковник Курочкин.
— Смирно! — спокойно, но твердо сказал Фоменко и пошел навстречу командующему. — Товарищ генерал! Гвардейский ордена Боевого Красного Знамени, ордена Суворова второй степени мино-торпедный полк построен. Командир полка подполковник Фоменко.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здравия желаем, товарищ генерал! — дружно ответил полк.
— Построение будет недолгим, — продолжал командующий. — Разведка подтвердила данные о фашистском конвое у берегов Норвегии, так что вчерашний розыгрыш полета и торпедной атаки остаются верными. Работает весь полк. В районе цели прикрытие с воздуха будет обеспечено.
К строю подбежал Бесшапко.
— Товарищ генерал! Разрешите встать в строй!
Генерал посмотрел на часы:
— Вы опоздали на две минуты.
Бесшапко посмотрел на свои часы:
— По моим я прибыл точно.
Генерал:
— Ваши часы можете взять и выбросить.
Бесшапко отстегнул ремешок, размахнулся и швырнул часы далеко в сторону.
В строю зашумели, послышались смешки.
— Разрешите встать в строй? — спросил Бесшапко.
— Становитесь! — разрешил командующий.
— Изменения по связи есть? — обратился генерал к начальнику связи.
Начальник связи:
— Позывные и канал прежние.
— Метео? — спросил генерал.
Начальник метеослужбы:
— По маршруту и в районе цели облачность 6–8 баллов. Видимость до 10 километров. Временами снежные заряды. Ветер на высоте 500–1000 м 260°–310°, скорость 45–60 км/час. К вечеру ожидается ухудшение погоды.
Доктор:
— Больных нет! Жалоб нет.
Начштаба:
— В этот полет с вами пойдут инженер-капитан Гаврилов и подполковник Курочкин. С какими экипажами — решайте сами.
Фоменко кивнул.
— Взлет через семь минут, — сказал генерал.
К строю неожиданно подъехал аэродромный пикап. В его кузове стояла Серафима Павловна. Шофер понял, что заехал не туда, и попытался дать задний ход, но Серафима застучала ладонью по кабине.
— Куда, куда! — закричала она. И к генералу: — Товарищ генерал, разрешите проехать?
— Проезжайте, — разрешил командующий.
Пикапчик осторожно двинулся мимо строя.
— Товарищи офицеры, кто будет пить какао? А? Есть блинчики. Кто желает с мясом, кто желает с вареньем, — говорила Серафима Павловна.
Большой термос она держала в руках, и лицо у нее было такое, будто она угощает их у себя дома.
Строй тихо улыбался и провожал ее глазами.
— А какое варенье? — спросил Фоменко.
— Абрикосы, — виноватым голосом сказала Серафима.
Фоменко развел руками.
— Знаю, знаю, — сказала Серафима, — всю войну клюквенного ждешь!
Пикап удалялся.
— Выполняйте! — сказал командующий и приложил руку к фуражке.
— По машинам! Разойдись! — скомандовал Фоменко. — Плотников, с тобой пойдет Курочкин, а капитана Гаврилова возьму я. Полетишь со мной? — он хлопнул Гаврилова по плечу.
— Полечу.
Они шли рядом.
— Воспитательница из детского дома пишет — Игорешка мой чуть в бочке не утонул, — сказал Гаврилов. — Хороший мальчик.
— Моряком будет, — рассеянно ответил Фоменко.
Подошли к самолету.
— Товарищ командир! Самолет к вылету готов! — доложил техник. Мимо проходил Дмитриенко. Рот его был забит пирожком.
— Раз, и нет часов. Вот это фокус, — прожевывая, сказал Дмитриенко.
— Можете вдвоем в цирке выступать.
— Два-бульди-два, — улыбнулся Фоменко. — Дмитриенко, стой!
— Стою.
— Гаврилов полетит с тобой! — неожиданно решил Фоменко.
Гаврилов хотел что-то сказать, но Фоменко его подтолкнул и стал надевать парашют.
— Пялицын, — крикнул Плотников, — ознакомьте инженера с пулеметной установкой и парашютом.
Подполковник Курочкин втянул голову в плечи и ловко, как обезьяна, полез в кабину стрелка.
— Вот ваши наушнички СПУ, — сказал ему Пялицын, — здесь обзор хороший, если удачно сойдет, взрыв запросто зафиксируете. Боезапас вот здесь, а я вот здесь, в ногах, сяду. Сейчас парашют принесу.
Фоменко уже сидел в кабине и застегивал шлемофон. Он открыл форточку, посмотрел на небо, потом на землю и скомандовал:
— От винтов!
— Есть от винтов, — ответил механик.
Левый мотор пустил клуб дыма, и винт завертелся.
На КП командующий покрутил ручку телефона и спросил:
— Метео, время!
Трубка что-то ответила. Генерал посмотрел на свои часы и повернул голову к начальнику штаба:
— А мои часы забарахлили. Бесшапко был прав!
Тихо шипел динамик. Вдруг в нем щелкнуло, и послышался голос Фоменко.
— Клумба, Клумба, я Мак-1. Разрешите вырулить.
Генерал взял микрофон:
— Мак-1, я Клумба. Разрешаю.
Фоменко из машины махнул механикам рукой. Те быстро подбежали под плоскости самолета и убрали из-под шасси колодки. Фоменко прибавил газ, и самолет выкатился из капонира.
Моторы самолета Плотникова уже работали. Ветер от винтов гнал по фюзеляжу тонкие струйки воды.
Плотников прижал рукой ларингофоны и спросил:
— Ну, бойцы, все в порядке?
— В порядке, — тенорком ответил Курочкин и покашлял.
— Пялицыну не жестко?
— Спрашивают, — закричал Курочкин Пялицыну, стараясь перекричать шум моторов, — вам не жестко?
Пялицын замотал головой.
— Нормально, товарищ гвардии майор.
— Штурман, порядок? — опять спросил Плотников.
— Порядок, порядок, — ответил Веселаго.
Большой и толстый, он, как всегда, долго усаживался и располагался со своим хозяйством. Через стеклянную кабину штурмана было видно, как покатил самолет по рулежной дорожке. Стартер махнул флажком. Ударили винты. Машина Фоменко качнулась и, набирая скорость, побежала по летной полосе.
Плотников вырулил на полосу, проверил взглядом удаляющуюся машину командира и запросил КП.
— Клумба, я Мак-6. На борту все в порядке, разрешите взлет.
Плотников резко засвистел «Синий платочек», медленно отжал газ. Самолет, ускоряя бег, помчался навстречу сопкам, небу.
Под отвесными серыми скалами катились холодные волны Баренцева моря.
Шура Веселаго вынесла корзину с ребенком в коридор на сундук у телефона, покрыла его поверх старой курткой Веселаго, вернулась в комнату и дернула дверь на балкон.
Дверь была заклеена на зиму бумагой, но Шура приспособилась ее открывать. Сразу ветер забегал по комнате, полистал книгу на тумбочке, сорвал узорчатую накидку со швейной машины.
Внизу из парикмахерской вышла Киля, уборщица со шваброй, за ней, в бигудях, Настя Плотникова.
Все вокруг дрожало от рева моторов.
Шура рукой показала Насте, что это не их. Настя, видимо, не поняла.
— Нет, — решительно закричала она Насте, — нет, сегодня без них обойдется.
Самолеты показались из-за соседнего дома. Строй-клин был ясно виден. Впереди шел Ил-4 с блестящими торпедами под брюхом.
Мощно и грозно выли моторы.
— Не обошлось! — вздохнула Шура.
— Какая их машина? — закричала снизу Настя.
— Откуда я знаю, я ничего не знаю!
Гул самолетов растворился в небе. Вернулись исчезнувшие звуки: загудел на заливе рейсовый, заиграло радио. Шура закрыла дверь. Тупо болел живот. Он всегда начинал болеть, когда она боялась.
Она вышла на кухню и стала наливать воду из чайника в грелку.
«Московское время — семь часов утра. По заявке офицера энской авиачасти Сухиничева передаем „Рассвет над Москвой-рекой“ Мусоргского», — сказал диктор Дома флота.
Одно из зенитных орудий стояло между почтой и парикмахерской. Пушка со всех сторон была обложена мешками с песком и камнями.
