Потому что мозг тоже не Я, а только — мой мозг. А где Я?
Где Я? Вот… Я?… Хотя в зеркале себя узнаю… В разном виде узнаю… Расчесываю волосы на голове, смотрюсь в зеркало, брею себя бритвой, …подбираю галстук к рубашке, понимаю, что мне идет, а что не идет, потому что у меня волосы определенного цвета и глаза… А бывает же, вот так утром побреешься, умоешься, оденешься — заглянешь в зеркало — останешься довольным… В смысле, прическа и одежда — все удачно. Пойдешь на вечеринку на какую-нибудь или к кому-нибудь на свадьбу, а там кто-нибудь заснимет все на видео, а еще потом при случае будешь смотреть эту запись и удивляться… Боже, кто это такой? Кто это? Что он делает? Он — это, в смысле, я. Просто Он не такой, как в зеркале, не такой, какого знаю, к какому привык,…а такой, ужасный… Боже, какая ужасная прическа, одежда дурацкая, а жесты, …какие-то мелкие, пошлые… И выражение лица, и гримаса, которую Он все время повторяет… А смеется… А кто-нибудь еще скажет, из тех, кто с тобой вместе смотрит эту запись: «О, смотри-ка, смотри-ка, ты хорошо получился! А вот я… Ну надо же, какой идиот! А ты классно вышел…»
А голос, которым Он, в смысле я…говорит, — это же вообще кошмар, этого же не может быть. Я же слышу, как я говорю, ну, слышу же… А тут какой-то гнусавый, картавый… И, как бы просто так, скажешь: «Что-то звук как-то записался странно, да? Как-то голос звучит плохо». А тебе отвечают: «Да нет, твой голос… нормальный, как всегда… Это мой…»
А голос-то ужасный. Незнакомый голос. Незнакомый… И этого не исправить. С этим вообще ничего не поделаешь. Ничего не поделаешь. То есть, конечно, можно чего-то поправить. Но ведь я же не буду этого делать, я же себя знаю, свой характер. Вот еще характер мой… То есть мои руки, ноги, мозг…, еще характер…
Я ведь к чему это все говорю… Точнее, я к чему подвожу… Я недавно понял… Ну, так же недавно, как узнал про железнодорожников, но не в связи с железнодорожниками, а просто, одновременно, я понял, почему у нас… Вот тут я не знаю, как лучше сказать — «у нас в стране» или «русские люди». В общем, почему они любят грузинскую музыку. Точнее, не саму музыку, а как грузины поют хором. Я и сам люблю, или, точнее, говорю: «Как я люблю, когда грузины поют хором!» А как можно любить то, чего не знаешь? Потому что те, кто считают, что они любят грузинскую музыку, они и слышали-то всего две-три песни, где-нибудь в какой-нибудь передаче или в кино. И могут вспомнить только «Долго я могилку искал» и «Где же ты, моя Сулико». То есть помнят только про Сулико. По-русски!
Грузины, и правда, — прекрасно поют! Но тут дело не в этом, просто…, ну, как сказать…, на самом деле — очень хочется в Грузию… Хочется в Грузию, к этим людям,… которые так поют… Которые так поют — как нам нравится. Не к этим, которые на рынке, или к тем, которые на вокзале или в аэропорту, и не тем, которые…, не к конкретным,… к которым… к которым…, о которых мы знаем, что они рады гостю. То есть любому гостю, любому человеку, который к ним приехал в гости… Тебе то есть. Просто так рады. Без причины…, не за заслуги, не за достоинства, а вот… рады гостю, то есть — тебе. Вот такому (показывает на себя и на анатомическую схему). И они тебя любят и уважают… Ни за что… Просто за то, что ты человек, за то, что ты гость… И в честь тебя так споют… И самое интересное, что они уже поют. И уже в честь тебя. Просто чтобы это почувствовать и чтобы еще получить от этого удовольствие, надо к ним приехать…
Очень хочется в Грузию. Все время… Просто часто не понимаешь, что хочешь именно туда…Хочешь, чтобы тебя уважали и любили… Вот ты этого хочешь, а на самом деле — хочешь в Грузию… В ту, где так поют… в честь тебя. (Одевается.)
А с другой стороны, понятно же… Какую Грузию?… А то можно было бы купить билет на самолет… Я там не был никогда, но понятно же… прилетишь в Грузию, а там аэропорт, автобусы, такси,…поедешь в город, а там ведь, в Грузии, города — улицы, магазины, люди ходят… Я там никого не знаю… Так что, наверное, не споют, чего там… А если ехать к друзьям, то споют друзья…, за то, что ты их друг, а это уже не то. Понимаете, совсем не то.
Вот тут я подвожу к очень важной мысли. Не вообще — важной, а в данный момент важной. И мне будет очень сложно сказать то, что я хочу сказать. Потому что про то, что я хочу сказать…, я, как надо, сказать не могу. Потому что нужно сказать… одновременно… об очень многом. И сказать не быстро, а сразу. Понимаете,… СРАЗУ. То есть как, сразу?… Вот солнце выходит из-за туч… или мы отдергиваем плотные шторы, и становится светло — СРАЗУ, то есть очень быстро. Так быстро, как мы не понимаем. Как мы не видим. А мы только и можем сказать про это: стало светло — сразу, мы даже про это быстро сказать не можем.
Вот так вот про это нужно сказать.
Самое быстрое движение, которое я могу сделать, — это вот так. (Быстро-быстро машет руками.) Вот… Быстрее не могу. Правда, веки у меня моргают быстрее, но это все равно недостаточно быстро.
И вот смотрите: я узнал про этих железнодорожников, что они ездят туда и сюда. И теперь знаю, то есть ЗНАЮ — это процесс, как хожу, живу; так же знаю. Все время знаю. И то, что я узнал про железнодорожников, — мне не нравится. И мне это не нравится тоже все время. А еще, одновременно с этим, я хочу в Грузию, и еще знаю про все вот это. (Показывает на анатомическую схему.) Еще одновременно с этим я много чего знаю, чего не знаю, чего хочу, чего не хочу… И все это во мне — вот так вот (быстро, максимально быстро машет руками) — быстро, быстро во мне вот это все, только в тыщщу раз быстрее.
Но я одновременно ведь об этом не думаю, обо всем этом…, это же невозможно, бессмысленно. Все это во мне как-то уживается. Как-то странно, как-то где-то сидит во мне. Но что-то обязательно всегда вылезает и торчит… Всегда каким-то острым углом. То железнодорожники торчат, то «хочу в Грузию» торчит, то руки, то ноги, то мозг… или какая-нибудь печень.
И все на все влияет.
А надо успеть сказать, ну, например, про то, что вот здесь, то есть в том пространстве, где мы находимся. Сейчас… И не просто сейчас, а прямо сейчас, движется-крутится просто непонятное количество разных молекул. Их не просто много, а они СПЛОШЬ! И вот в этом воздухе, который не только нас окружает, но который мы в себя вдыхаем, — и сквозь нас, и сквозь все эти предметы прямо сейчас проходят, и даже не проходят, а проникают постоянно бесконечные радиоволны и телевизионные волны, какие-то сигналы космической связи. И это разные новости и музыка, и любимое или нелюбимое кино, и разные непонятные иностранные языки, и, может быть, сигналы с просьбой о помощи или просто болтовня. И все это вот здесь вот, и я не могу сказать, каким именно образом это влияет на мою жизнь, я ведь об этом постоянно не думаю, я об этом вообще не думаю, просто я об этом сейчас говорю. Но если бы этого всего не было, то все было бы по-другому, в смысле моя жизнь, это же понятно.
А еще прямо сейчас, и десять минут назад, и через двадцать минут в небе все время летят самолеты. Много, много самолетов, десятки тысяч людей летят в небе. Они летят и не чувствуют того, что летят. Кто-то сейчас ест, на высоте одиннадцати тысяч метров, кто-то спит, или читает, или… сидит в туалете, на высоте одиннадцати тысяч метров, в неудобной позе, на неудобном унитазе. Тысячи людей прямо сейчас в туалетах на высоте одиннадцати тысяч метров. А братья Райт несколько лет строили свой биплан, чтоб пролететь несколько сотен метров или ярдов. Ну, в общем, немного. А мы: «Боже, как мне надоели эти перелеты! Надо будет как-нибудь, для разнообразия, поездом прокатиться».
Тыщщи самолетов летят… А в морях тыщщи кораблей, сотни подводных лодок… Поезда едут, железнодорожники на своих локомотивах туда-обратно…, сотни пожарных сейчас тушат пожары, прямо сейчас…, где-то наверняка тонет какой-нибудь корабль, сейчас тонет. Может быть, небольшой, может быть, просто какая-нибудь лодка с тремя туземцами, а может быть, огромный лайнер, но прямо сейчас.
Бессмысленно об этом думать все время, зато можно почувствовать. Но это так сложно — почувствовать. Но можно попробовать. Я даже специально для этого создам специальные условия, вот смотрите… (Надевает на голову летчицкий шлем с очками, подходит к вентилятору.) Я сейчас включу вентилятор, и еще будет музыка, под которую, как мне кажется, легче понять, легче почувствовать, как все это одновременно летит… ну, все эти самолеты.
Включает вентилятор, начинает звучать музыка, подвешенные самолетики начинают раскачиваться. Рассказчик танцует соответствующий танец. Музыка заканчивается, рассказчик выключает вентилятор.
Только вы не подумайте, что я об этом все время думаю… Я про них не думаю. Только они летят все время,…сейчас.
И еще, прямо сейчас… Вот это очень скользкая тема… прямо сейчас где-то идет война.
Я же говорил — тема скользкая. Но где-то же идет война. И даже не просто — где-то, а в разных местах… Я не говорю о той войне, которая тут, неподалеку. А где-нибудь в Африке, и где-нибудь во льдах… Где-то во льдах сейчас солдаты…воюют.
