МЕНУХИН
Разумеется, он любезный человек, а ты не придумала ничего лучше, чем его обидеть. Сам Эйнштейн, не колеблясь, предлагает мне свою помощь, а он намного более велик, чем я.
ХЕФЦИБА
Он обут на босу ногу, ты заметил?
МЕНУХИН
Я завидую этому человеку. Я живу на юге, здесь всегда жара, а он — на холодном севере, но именно он не надевает носков. Предупреждаю тебя, Хефциба, забудь о негритенке.
ХЕФЦИБА
А почему ты снова вынул скрипку из футляра?
МЕНУХИН
Я звонил Курту.
ХЕФЦИБА
Курту Вайнхолду?
МЕНУХИН
Да. Я решил сыграть минорный концерт здесь, в доме.
ХЕФЦИБА
Концерт у нас дома?
МЕНУХИН
Да, для профессора Эйнштейна.
ХЕФЦИБА
И как же ты додумался до такой довольно-таки странной идеи?
МЕНУХИН
Эйнштейн меня попросил.
ХЕФЦИБА
То-есть?
МЕНУХИН
Ему попалась под руку пластинка, а потом мы заключили сделку.
ХЕФЦИБА
Какую еще сделку?
МЕНУХИН
Он обещал мне починить звонок, это его участие в сделке. А я обещал сыграть ему концерт Мендельсона. Так что я связан с ним обязательством, понимаешь?
ХЕФЦИБА
Я понимаю, что за исключением тебя, он величайший на свете безумец, но совершенно очевидно, что он просто имел в виду пластинку.
МЕНУХИН
Опомнись, женщина, какая пластинка? Он же не для того приехал в Лос Анджелес, чтобы слушать пластинку. Он мог ее слушать и в Принстоне. Ради этого концерта он пересек материк. Он может этого требовать.
ХЕФЦИБА
Никто не может этого требовать.
МЕНУХИН
Эйнштейн может.
ХЕФЦИБА
Выброси эту мысль из головы. Это не лезет ни в какие ворота.
МЕНУХИН
Лезет.
Энеску как раз сейчас репетирует с оркестром в Концертхаузе.
ХЕФЦИБА
Это же немыслимо.
МЕНУХИН
Вполне мыслимо.
ХЕФЦИБА
Тебе пришлось бы заплатить гонорар оркестру.
МЕНУХИН
Да, пришлось.
ХЕФЦИБА
Неустойку за отмену репетиции.
МЕНУХИН
Точно.
ХЕФЦИБА
И за аренду помещения.
МЕНУХИН
Курт все подсчитал. Это вопрос примерно десяти тысяч долларов.
ХЕФЦИБА
Хорошо. Таких денег ни у кого нет.
МЕНУХИН
Конечно, у меня они есть. На этих вот штуках я из года в год зарабатываю бешеные деньги. А для чего еще нужны деньги, Хефциба, как не для того, чтобы позволить себе не думать о деньгах?
ХЕФЦИБА
Прекрати. Терпеть не могу этих мужских штучек.
МЕНУХИН
А что любит повторять наша мама? Вспомни ее присловье: «Черкес дела не бросает».
ХЕФЦИБА
Ты понимаешь, что Энеску ни за что не согласится дирижировать в комнате?
МЕНУХИН
Энеску придет.
ХЕФЦИБА
Придет! Как же!
МЕНУХИН
Я ему пригрозил, и он придет.
ХЕФЦИБА
Он придет?
МЕНУХИН
Я сказал Курту, что если Энеску не придет, я сам буду дирижировать. Пусть так ему и передаст.
ХЕФЦИБА
Так ты уже договорился насчет концерта?
МЕНУХИН
Оркестранты сейчас явятся. И мы устроим сюрприз, если незаметно проведем их ко мне в студию через сад. Правда, есть одно затруднение.
ХЕФЦИБА
Затруднение? Для тебя?
МЕНУХИН
У них сейчас всего два контрабаса
ХЕФЦИБА
И что?
МЕНУХИН
Я хочу четыре. Пожалуйста, позвони Курту еще раз, немедленно, пусть кто-нибудь, он или ты, раздобудет мне еще два контрабаса, где угодно.
ХЕФЦИБА
Я тебя умоляю, этот концерт вполне можно сыграть с двумя басами.
МЕНУХИН
А мне нужны четыре.
ХЕФЦИБА
Иегуди, твое самомнение неописуемо.
МЕНУХИН
Что ты говоришь?
ХЕФЦИБА
Я знаю, что ты нескромен; я с этим примирилась, хотя и достаточно от этого страдаю. Но сегодня, Иегуди, ты приводишь меня в ужас.
МЕНУХИН
А ты назови мне хоть одну, одну-единственную причину для скромности.
ХЕФЦИБА
Каждый человек должен быть скромным.
МЕНУХИН
Почему это я должен скромничать? Ты считаешь, что я бездарен?
ХЕФЦИБА
Ты первоклассный музыкант, Иегуди.
МЕНУХИН
Но ты не согласна с тем, что я считаю себя одаренным, и тебе, похоже, не нравится, что Альберт Эйнштейн считает меня одаренным. Ты претендуешь на исключительное право восхищаться моей особой. То, что я одарен, должно быть твоим суждением, а не фактом.
ХЕФЦИБА
Иегуди, не хитри, этот номер не пройдет. Мы не можем дать концерт для господина Эйнштейна, потому что не успеем на шестичасовой. И сорвем гастроль в Миннеаполисе.
МЕНУХИН
Я бы предпочел ее сорвать. Честное слово, не знаю, что я там забыл. Я перегружен сроками, я иссушаю мозг, треплю себе нервы. Мне необходим досуг, а я вгоняю себя в гроб, кого ради? Ради этих лишенных слуха тупиц в Миннеаполисе.
ХЕФЦИБА
Но у нас же в программе только легкие вещи.
МЕНУХИН
Для меня не существует легких вещей. Если ты одарен, работа дается тебе в десять раз труднее, чем другим.
ХЕФЦИБА
Скажи еще, что порвешь контракт.
МЕНУХИН
Не бойся, не порву. Этому противится моя душа артиста.
ХЕФЦИБА
Значит, мы едем.
МЕНУХИН
Нет. Мы летим.
ХЕФЦИБА
Летим!
МЕНУХИН
А иначе не получится, если я хочу сыграть концерт здесь, а завтра должен выступать в Миннесоте.
ХЕФЦИБА
Я тебя ненавижу. Вот уже год, как ты поклялся, что больше не полетишь. Ты читаешь мне вслух заметки о воздушных авариях, заставляешь меня день и ночь трястись в грязных вагонах, и вдруг на тебе! Летим! Из-за какого-то мятого старика, я уж не говорю о его брюках, нет, почему же, я именно говорю о его брюках, из-за этого гения на босу ногу.
Входит Эйнштейн.
ЭЙНШТЕЙН
Можно?
МЕНУХИН
Входите, профессор. (Хефцибе.) Ты собиралась позвонить Курту, по поводу контрабасов. (Хефциба выходит.) Как ваши успехи?
ЭЙНШТЕЙН
Блестяще. Мне нравится работать на воздухе. А что, в Калифорнии на земле не растет трава? Это так?
МЕНУХИН
Это так.
ЭЙНШТЕЙН
Удивительно.
МЕНУХИНН
А что поделывает теория электромагнетизма?
ЭЙНШТЕЙН
Представьте себе, она имеет место.
МЕНУХИН
Вы ее вывели?
ЭЙНШТЕЙН
Скорее всего, воспользовался шпаргалкой. То, что знаешь в юности, в сущности, не забывается. Ты просто откладываешь это в сторону, а оно снова приходит в голову. С непозволительной легкостью.
МЕНУХИН
И вы узнали, каким образом звенит звонок?
ЭЙНШТЕЙН
Теперь уж это моя забота. Каким образом звенит звонок, я не знал и в юности. Я никогда не испытывал ни малейшего интереса к аппаратам. Но прежде чем приступить к собственно творческой части, я позволю себе сделать перерыв. Я его заслужил. А потом мы быстро доведем дело до конца. (Набивает трубку.)
Входит Хефциба.
ХЕФЦИБА
Прошу вас. Теперь уже не курите.
ЭЙНШТЕЙН
Моя дочь была бы вам очень признательна за это замечание. А тем более госпожа Дукас, моя секретарша. Она такая исполнительная. Но когда я работаю, мне хочется курить. Может быть, я от этого раньше умру. Но к чему растягивать жизнь, если из-за этого я не смогу работать?
ХЕФЦИБА
Скорее всего, вы просто любите курить.
ЭЙНШТЕЙН
Разумеется, в этом все дело. Не найдется ли сигары в одном из ваших ящиков?
ХЕФЦИБА
Мы не держим в доме отравляющих веществ, профессор Эйнштейн.
ЭЙНШТЕЙН
Повезло. Дело в том, что сигары мне категорически запрещены. Что ж, сгодится и половина трубки. (Уминает в трубке табак.) Благодарю вас за заботу, госпожа Николас. (Зажигает спичку.) Видите, горит. (Раскуривает трубку.) Дело в том, что я всегда использую одну-единственную спичку. Если она гаснет, я не курю.
ХЕФЦИБА
Она не погасла.
ЭЙНШТЕЙН
Нет. На этот раз провидение сжалилось над недостойным старцем. (Бросает спичку на пол.) Вы так молоды, господин Менухин. Как вы нашли время, чтобы добиться такого совершенства?
МЕНУХИН
Видите ли, я был вундеркиндом.
ЭЙНШТЕЙН
Ах да, конечно. Как и я. Мы оба были те еще дети.
МЕНУХИН
Я думаю, все люди были бы вундеркиндами, если бы им позволили.
ЭЙНШТЕЙН
Да, это вообще не вопрос. Ребенок и так может все, что хочет. (Пишет на скатерти.)
ХЕФЦИБА
Профессор.
ЭЙНШТЕЙН
Да?
ХЕФЦИБА
Вы пишете на моей камчатной скатерти.
ЭЙНШТЕЙН
Тысяча извинений, госпожа Николас. Дурная привычка. Боюсь, я духовно так обленился, что теперь мне от нее уже не отделаться.
ХЕФЦИБА
То, что вы оба говорите о детях, противоречит всякой очевидности. К примеру, из негритенка, что живет на горке, ничего не вышло. У него есть брат, так тот даже ходит в школу, а этот — дурачок, только на то и годится, чтобы чистить бассейны. Ну, разве что может починить звонок.
