Кошка.
Не увидят – небо беззвездно…
Ай!
Мальчик.
Пришли закопать нас, киска.
Кошка.
Прыгнем в форточку, мальчик!
Мальчик.
Поздно!
Не видеть нам больше света.
Не нам запоет цикада.
Не будет ни ветра в поле,
ни облака, ни заката.
(Скрестив на груди руки.)
Цвет-горицвет!
Солнышко, алый подсолнух!
Где же рассвет?
Кошка.
Мальчик.
Заблудился рассвет, заблудился.
Только ночь, только море кругом,
только мертвая чайка на камне
и цветок в ее клюве немом.
Поют.
И на нем олива,
а на ней лимон.
А потом я забыл… Как потом?
Кошка.
Цвет-горицвет,
солнышко, алый подсолнух!
Мальчик.
Где же ты, где ты, рассвет?
Свет меркнет. Мальчик и Кошка, прижавшись друг к другу, пробираются ощупью.
Кошка.
Мальчик.
Кошка.
Мальчик.
Кошка.
Кошка подходит к правой двери, оттуда появляется рука и хватает ее.
(Все глуше.)
(С тоской.)
Мальчик продолжает идти, в ужасе замирая на каждом шагу.
Мальчик (шепотом).
Пропала.
Взял ее кто-то.
Наверно, божья рука.
Подожди! Хоть минутку! Покуда
оборву лепестки у цветка!
Отрывает розу от венка и гадает, обрывая лепестки.
Я пойду один. Тихо-тихо.
Ты ведь дашь мне взглянуть на свет…
Только лучик – и мне бы хватило…
(Обрывая лепестки.)
Голос.
Мальчик.
Рука тянется к Мальчику. Он падает. После исчезновения Мальчика свет становится обычным. Из-за ширмы выходят трое. Они оживленны, им жарко. У Юноши голубой веер, у Старика – черный, у Друга – ярко-красный.
Обмахиваются.
Старик. Это еще не все.
Юноша. Да, не все.
Друг. И этого довольно. Ты все равно не спрячешься от грозы.
Голос (за сценой). Сын мой! Сын мой!
Юноша. Господи, что за день! Хуан, кто это кричит?
Слуга (входит, как всегда, на цыпочках и говорит тихо). У консьержки умер сын, сейчас его хоронят. Мать плачет.
Друг. Это естественно.
Старик. Да, конечно. Прошлое проходит.
Друг. Но не прошло!
Спорят.
Слуга идет к противоположной двери.
Слуга. Сеньор, не могу ли я взять ключи от вашей спальни?
Юноша. Зачем?
Слуга. Дети забросили на крышу веранды мертвого котенка, я должен убрать.
Юноша (устало). Возьми. (Старику.) Вам его не переспорить.
Старик. Я и не собирался.
Друг. Неправда. Собирались. Не собирался я, потому что знаю точно, что снег холодный, а огонь жжет.
Старик (с иронией). Соответственно.
Друг (Юноше). Тебя обманывают.
Старик, вертя в руках шляпу, пристально смотрит на Первого Друга.
Юноша (с силой). Это ничего не меняет во мне. Так я устроен. Но тебе не понять, как можно ждать пять лет, и любовь все крепче, а ты все истерзанней и богаче.
Друг. Незачем ждать.
Юноша. Ты думаешь, я могу справиться с реальными вещами, с препятствиями, которые возникают и которых становится все больше, не причинив боли другим?
Друг. Сначала – ты, потом другие.
Юноша. Ждешь, и узел развязывается, а плод созревает.
Друг. Лучше я съем его зеленым, а еще лучше – сорву цветок и суну в петлицу.
Старик. Неправда.
Друг. Вы слишком стары, чтобы это понять.
Старик (сурово). Всю жизнь я боролся за то, чтобы зажечь свет в самых темных закоулках. А когда люди хотели свернуть шею голубке, я схватил их за руку и дал ей улететь.
Друг. И, натурально, охотник умер с голоду!
Юноша. Благословен голод!
Из двери слева появляется Второй Друг. На нем белоснежный шерстяной костюм, белые туфли и перчатки. Если для этой роли не найдется очень молодого актера, ее может играть девушка. Костюм должен быть весьма странного покроя – огромные голубые пуговицы, жилет, кружевное жабо.
Второй Друг. Благословен, когда есть черный хлеб, оливки и затем – сон. Долгий сон. Без пробуждения. Я все слышал.
Юноша (удивленно). Как ты вошел?
Второй Друг. Как вздумалось, через окно. Мне помогли двое детей, мои большие друзья. Мы с ними подружились, еще когда я был маленьким, и они меня подсадили. Сейчас будет ливень, но чудесный, тот же, что лил в прошлом году. Было так сумрачно, что у меня пожелтели руки. (Старику.) Вы помните?
Старик (желчно). Я ничего не помню.
Второй Друг (Другу). А ты?
Первый Друг (серьезно). И я.
Второй Друг. Я был еще маленьким, но помню все.
Первый Друг. Видишь ли…
Второй Друг. Этот дождь мне видеть уже незачем. Дождь – это так прекрасно. В школу он вбегал со двора и разбивался о стены на крохотных голых женщин, которые жили в каплях. Неужели вы их не видели? Когда мне было пять… нет, когда мне было два… нет, нет, мне был год, только год. Чудесно, правда? Так вот тогда я поймал одну из этих капельных женщин и два дня держал ее в аквариуме.
Первый Друг (насмешливо). И она подросла?
Второй Друг. Нет, она стала еще меньше, совсем девочкой, как и должно быть, как всегда и бывает, и становилась все меньше и меньше, пока не стала каплей воды. И пела она песню…
О, верните крылья,
мне пора.
Умереть,
как умерло вчера.
Умереть
задолго до утра.
Поднимусь на крыльях
по реке.
Умереть
в далеком роднике.
Умереть
от моря вдалеке.
И теперь я пою ее все время.
Старик (зло, Юноше). Он совершенно сумасшедший.
Второй Друг (услышав). Сумасшедший? Потому что не хочу сделаться больным и морщинистым, как вы? Потому что я хочу прожить свою жизнь, а у меня ее отбирают? Я не хочу вас знать. Я не хочу видеть таких, как вы.
Первый Друг (пьет). Все это – только страх смерти.
Второй Друг. Нет. Сейчас, когда я шел сюда и только начинался дождь, я видел, как хоронили мальчика. Я хочу, чтобы и меня так похоронили, в таком же гробике, и чтобы вы шли за ним наперекор грозе. Но мое лицо… оно мое, а у меня его крадут. Я был маленьким и пел, а теперь внутри меня бродит такой же старик, как вы, держа наготове две или три маски. (Вынимает зеркало, смотрит.) Нет, все-таки нет, все-таки я еще вижу, как я сижу на черешне… в серой матроске… в серой матроске с серебряными якорями… Боже мой! (Закрывает лицо руками.)
Старик. Платья рвутся, якоря ржавеют, и так без конца.
Второй Друг. Пожалуйста, не говорите так!
Старик (с воодушевлением). Рушатся дома.
Первый Друг (с силой, как будто защищается). Дома не рушатся.
Старик (невозмутимо). Гаснут глаза, и острый серп срезает прибрежные камыши.
Второй Друг. Конечно! Все это случится.
Старик. Нет. Все это уже случилось.
Второй Друг. Прошлое спокойно. Как вы можете этого не знать? Только будить его надо очень нежно. Иначе через четыре или пять лет возникает провал, куда мы все падаем.
Старик (в ярости). Молчите!
Юноша (весь дрожа, Старику). Вы слышали?
Старик. И даже слишком. (Быстро идет к двери справа.)
Юноша (вслед). Куда вы? Почему вы уходите? Подождите! (Идет за ним.)
Второй Друг (пожав плечами). Ну что же, Старик не мог иначе. А вы не возражали.
Первый Друг (он все время пьет). Да.
Второй Друг. Вам бы только пить.
Первый Друг (серьезно и с достоинством). Я делаю то, что мне по вкусу, и считаю, что так и надо. А в вашем мнении я не нуждаюсь.
Второй Друг (смутившись). Да, конечно. Я ничего и не говорю. (Влезает на кресло с ногами.)
Первый друг торопливо осушает рюмку за рюмкой и, хлопнув себя по лбу, как будто вспомнив о чем-то, быстро выходит через левую дверь. Второй Друг откидывается на спинку кресла. Справа появляется Слуга, как всегда неслышно, на цыпочках. Начинается дождь.
Второй Друг. Дождь. (Смотрит на свои руки.) Какой ужасный свет. (Засыпает.)
Юноша (входя). Он завтра вернется. Мне это необходимо. (Садится.)
Появляется Стенографистка. У нее в руках чемодан. Пересекает сцену, но на середине вдруг резко оборачивается.
