Ты что следователь? (Обиженно.) Молчуны. А он говорун – в дырявых брюках теперь светится.
СВЕТА. Его актёры попросили написать. Почти полтруппы.
ЛИДИЯ. И что? Где ваши артисты? Что-то ни один не заступился. Молчишь?.. Мозгов у вас нету, всё на рожон прёте. Поэтому у вас и квартиры нет, и работы нет, и денег. А какое уважение может быть к таким дурачкам – никакого.
ЮРКА. Вам что, картины мои мешают? Так и скажите, зачем жизни-то учить.
ЛИДИЯ. Вы мне мешаете! Потому что жить не можете нормально. Живёте как уроды. Отовсюду вас выгоняют, все вас пинают. Я двадцать лет медсестрой в смотровом кабинете проработала. Мне до сих пор люди жратву приносят – возьмите, Лидия Петровна, в благодарность, мы вас помним. А муж твой безработным сидит, потому что не нужен никому.
СВЕТА. Мам, не передёргивай: мой муж сидит безработным, потому что ты отказалась его прописать. Иногороднему без прописки, ты же знаешь, трудно работу хорошую найти. Ему в лицее так и сказали, прописывайтесь и приходите.
ЛИДИЯ. На станции вагоны разгружать – прописка не нужна.
СВЕТА. Ну спасибо. Сама что-то не пошла на станцию после смотрового кабинета. И отца туда не посылала.
ЛИДИЯ. Ну и хамка – престарелой матери предлагаешь вагоны разгружать.
СВЕТА. Ты ещё не на пенсии – «престарелая». И про вагоны я не говорила.
ЛИДИЯ. Говорила – кур доила… Надоели вы мне все хуже горькой редьки.
Лидия Петровна, видимо, выдыхается и уходит к себе в комнату. Юрка и Света запираются в своей зале.
ЮРКА. Всё, надо валить отсюда.
СВЕТА. Куда? В Москве квартиру снимать дорого. Никакой зарплаты не хватит. Ты что, асфальт будешь класть вместе с узбеками?
ЮРКА. Если на заочный поступлю, можно будет в общаге жить.
СВЕТА. Если. А садик ребёнку? Кому ты в Москве нужен с временной пропиской. А я куда денусь?
ЮРКА. В общаге кем-нибудь устроишься.
СВЕТА. Кастеляншей, что ли? Не знаю. Страшно мне, Юр.
ЮРКА. А тут не страшно? Корчевский вчера звонил, то ли сегодня, то ли завтра из Москвы приедет.
СВЕТА. Ему хорошо, у него и тут, и в Москве квартира.
ЮРКА. Когда богатая бездетная тётя умирает – всем хорошо. У нас все здоровые, злые и нищие.
Света выходит в лоджию и закуривает. Юрка включает кассетный магнитофон. Звучит медитативная музыка. Он садится в позу лотоса.
СВЕТА. Не хочешь? (Показывает ему дымящуюся сигарету.)
ЮРКА. Я же сказал, я бросил.
СВЕТА. Молодец. А я не могу. (Кивает на магнитофон.) Сделай потише, а то мать разорётся, опять, скажет, свою шарманку завели, чтоб меня выжить из дому.
ЮРКА. Бесполезно. Она жизнью по жизни обижена – чё-нить да ляпнет.
Лидия Петровна кричит из своей комнаты, но без особого энтузиазма.
ЛИДИЯ. Опять свою шарманку завели? Специально, что ль? Выжить меня хотите?
ЮРКА. Да. Я всё делаю специально и злонамеренно.
СВЕТА. Юр, не начинай, а. (Матери.) Мам, это музыка для медитации. Чтобы негатив ушёл.
ЛИДИЯ. Господи, что за идиоты рядом живут. Хоть бы одно полезное дело сделали, пошли бы на огороде лук посадили…
Лидия Петровна идёт в прихожую, переобувается в калоши, одевает выцветший плащ, садовые перчатки.
Горбоносова говорит, сажайте у меня, мне одной восемь соток много… Малкины вон картошку посадили. Редиску. Всё время на обед свежая зелень, укроп. Окрошку едят без пестицидов.
Из комнаты выходит Света.
СВЕТА. Мам, ты куда?
ЛИДИЯ. Копать пойду. Себе картошку посажу. Ну, и ребёнку ещё… От вас помощи не дождёшься. Творческие люди!
Хлопнув дверью, Лидия Петровна уходит.
СВЕТА. Юр, может, пойдём поможем, а?
ЮРКА. Мы в прошлом году посадили десять вёдер картошки, а выкопали девять. Зачем спрашивается? Как говорил мой отец, не можешь кончить – не начинай.
СВЕТА. Ну, тогда жуки поели. А лук-то можно.
ЮРКА. Света, тебе охота тратить время на эту ерунду?
СВЕТА. Охота не охота. Надо с матерью как-то контакт налаживать. Ладно. Я, наверное, пойду помогу ей. Ты Дашеньку тогда покорми, когда проснётся. Бутылочка на подоконнике стоит в синей кастрюльке… Не проснётся – не буди, не надо, она с нами вчера полночи не спала… Всё Максу рожицы строила.
Света идёт в прихожую, одевает резиновые сапоги, тёмную ветровку и садовые перчатки. Берёт большой целлофановый пакет.
ЮРКА. Пакет зачем? Сорняков нет ещё.
СВЕТА. Горбоносова обещала огурчиков из теплицы дать. Мало ли – пригодится.
ЮРКА. Ты с ней виделась, что ли?
СВЕТА. У магазина случайно встретила, когда за молоком Дашке ходила.
ЮРКА. Чего говорит?
СВЕТА. Хреново говорит. Сын кредит взял, а картошка пропала вся – какое-то удобрение левое сыпанул. Теперь отдавать чем не знают.
ЮРКА. Фермер, блин. Бабок ему всё мало.
СВЕТА. Так чё это плохо, что ли?
ЮРКА. Чего за деньгами бегать. Если надо, сами придут.
СВЕТА. Чё-то не приходят. Ладно, пошла я.
Света уходит. Через некоторое время из своей комнатки выглядывает бабка Анна. Осматривается по сторонам и заглядывает в комнату, где сидит Юрка.
АННА. Светочка ушла?
Юрка не отвечает, закрывает глаза и делает вид, что погружён в глубокую медитацию.
Музыку слушаешь? Ну хорошо… Музыка неприятная какая-то, прямо по мозгам скребёт.
ЮРКА (не открывая глаз). Баб Ань, тебе чего?
АННА. Музыку бы потише сделал. Голова от неё болит.
ЮРКА. Наоборот эта от головной боли.
АННА. Ну не знаю. А по мне так плохая музыка. Чего-то дребезжит как-то непонятно. Зудит и зудит.
ЮРКА (с тяжёлым выдохом). Да-а. Лидию Петровну понять можно.
Встаёт и идёт выключать магнитофон. Затем достаёт из-под стола таз с куском глины, ставит на стол и начинает разминать глину.
АННА. Чего говоришь?
ЮРКА. Я говорю, сегодня снег обещали.
АННА. Да ладно, городишь тут. В июне снег почему.
ЮРКА. Вы всё прекрасно слышите, зачем по сто раз переспрашиваете.
АННА. Глуховата стала, по привычке. (Кивая на таз.) Глина?
ЮРКА. Ага.
АННА. Свистульки будешь лепить?
ЮРКА. Кэндзан. (Никакой реакции от Анны.) Подставку для икебаны. (Опять тишина.) Ну, как подсвечник.
АННА. Вона чё… На продажу?
ЮРКА. На заказ.
АННА. Молодец. А Лидочка к Горбоносовой пошла?
ЮРКА. Ага.
АННА. Поди жаловаться начнёт.
ЮРКА. А зачем вы к Горбоносовой жить просились?
АННА. Дак с ней жить мочи нет. Всё кулаком, кулаком!.. Очень вся агрессивная.
ЮРКА. Сами воспитали. А откуда вы знали, что она от Бабаева уйдёт?
АННА. А кто же с ней жить-то будет. Аркашка, её муж, мне так и сказал: «Вы, говорит, не обижайтесь, Анна Семённа, но жить я с вашей дочкой больше не могу».
ЮРКА. Чего так?
АННА. Ну… Как-то невзлюбили друг друга. Как-то так всё сторонились друг дружку.
ЮРКА. Давно?
АННА. Сразу. Он говорит, я даже и не любил её, женился из жалости. Она всё за ним бегала – мотогонщик же! Не знаю, как Светку-то сделали.
Юрка, видимо, входит в исследовательский азарт и продолжает расспросы.
ЮРКА. Жалость – это унизительно. Мы со Светкой расписались, потому что она беременная была. Лидь Петровна тоже залетела?
АННА. Да нет, какой там. Всё никак зачать не могли. Аркашка говорит, мне перед людями
