считанные секунды, но они перевернули его сознание и заставили посмотреть на ситуацию совершенно с другой стороны: рядом с ним живет все еще красивая и желанная женщина. В произошедшей с ним перемене он боялся признаться даже самому себе, не то чтобы намекнуть Аутре. Бедняжка так и не заметила его смущения.
– Трус несчастный! – выкрикнул кто-то из слушателей.
– Нет-нет… – глаза старухи блеснули в темноте, – Роберт никогда не был трусом. Слепцом, возможно, за безнадежного романтика, излишне драматизирующего тоску по потерянной любимой, тоже вполне сойдет, но никак не за труса, уверяю вас.
– И что же случилось на пятый день?
– О! История входит в свою заключительную фазу, – многозначительно произнесла Прасковья.
– Может, на этом она и закончится? – послышался вопрос ее мужа.
Все повернулись и увидели его, стоящего поодаль, опирающегося на большую палку. На этот раз бессловесной дуэли не было, Прасковья лишь взглянула на мужа и кивнула. Отовсюду посыпались протесты не мешать рассказу, да такие яростные, что Георгий тяжко вздохнул, жестом дал понять, чтобы рассказ не затягивался, и опустился на стог сена.
– На пятый день Роберт сжимал руку жены нежно и трепетно, а в его разгоряченном сознании проносился поток мыслей. Что будет с ним, когда Аутра даст согласие на развод? Тесть предпримет все усилия, чтобы бывший зять потерял работу, где его и так терпели только ради родственной связи. Значит, он останется без средств к существованию. А его возлюбленная привыкла жить на широкую ногу, хотя ни одного дня в своей жизни не работала. Так на что они будут жить? Вдобавок из-за людских пересудов им с Илвой придется уехать из города. Как он тогда будет видеться с дочерью?
Наступил шестой день, канун дня рождения Кристины. Супруги вышли из дома после ужина, за которым активно обсуждался предстоящий праздник. Роберт с присущей ему горячностью комментировал реакцию дочери, когда они дошли до набережной. Аутра села на скамейку первой, а Роберт встал над ней как вкопанный, понимая, что теперь эта ситуация кажется ему еще более нелепой, чем раньше. Он набрался смелости и предложил вместо созерцания пристани прогуляться по парку. Аутра неохотно согласилась. Он взял ее под локоток и повел по широкой аллее.
Им навстречу попадались знакомые. Они останавливались и обсуждали с ними предстоящий праздник, на который была приглашена добрая половина их небольшого городка. Роберт был счастлив, что наконец, не без участия его мудрой жены, он обрел истинное понимание жизни. Семья сохранена, по крайней мере, он так думал, и больше беспокоиться не о чем.
В день рождения Кристины никто из присутствующих и предположить не мог, какие страсти бушевали в этом доме еще неделю назад. Гостиная ломилась от подарков, Кристина светилась от счастья: игры, танцы, музыка – все закрутилось каруселью. По окончании праздника Роберт был так очарован собственной женой, что решил немедленно вручить диадему работы французского ювелира, которая ей приглянулась еще месяц назад. Он бросился к ювелиру, благо тот со своей женой и сыном находились в его гостиной. Объяснив ситуацию, Роберт уговорил его немедленно совершить сделку и был готов приплатить сверху за причиненное неудобство. Уговаривать ювелира долго не пришлось, тут же они оба покинули дом и быстрым шагом направились к магазину.
– И потом они жили долго и счастливо! – иронично воскликнул Василий.
– Не совсем… – тихо произнесла Прасковья, она сказала это таким тоном, что все поняли, развязка еще впереди. – Скорее, даже наоборот…
– Что же случилось потом?
– Пришла любовница, и завязалась драка, – выпалила невеста Василия и своей репликой разрядила обстановку.
Когда все успокоились и приготовились слушать продолжение, Прасковья подошла к заключительной части своего повествования. Это было понятно по поведению Георгия, который, похоже, уже не раз слышал эту историю. Пока жена заканчивала рассказ, он собирал и чистил кухонную утварь. Закончив, встал у костра с кружкой воды наготове, чтобы потушить огонь.
– В ювелирном магазине Роберт пробыл не больше часа, плюс на дорогу обратно домой ушло минут десять. Он бежал домой, воодушевленный своим окончательным решением сохранить семью и вымолить у жены прощенье. Во внутреннем кармане пальто покоился подарок.
Когда он подходил к дому, улицу озаряли яркие всполохи. Это был пожар – горел его собственный дом. Вокруг собралось много народу, всем было любопытно посмотреть, чей горит дом, и какой ущерб был причинен – так уж устроены люди. Роберт искал в толпе жену и дочь, в надежде на то, что пожар начался не в жилых комнатах, и его семья успела спастись, но, увы… найти своих близких ему было не суждено. Только к утру пожарным удалось потушить дом. При осмотре было найдено два обгоревших тела – его жены и дочери.
– Какой ужас! – воскликнули девушки в унисон.
– Да. Это был ужас. Роберт не просто пребывал в отчаянии, он как будто умер. Когда до него дошла суть происшедшего, он тронулся умом и остаток жизни провел, глядя на причал из окна психиатрической больницы. Каждый вечер он брал воображаемую руку жены и целый час сидел в полной тишине. Илва, узнав о трагедии, в тот же день покинула город, и никто ее больше не видел.
Георгий, словно ставя окончательную точку в рассказе, плеснул кружку воды на тлеющие угли. Затем взял жену под руку и повел к деревянному срубу. Со всех сторон слышалось сдавленное и вялое «спокойной ночи». Вчерашние школьники все еще под впечатлением рассказанной истории поспешно расходились по домам.
Супруги Михайловы добрались до дома. Прасковья расстелила постель, села на край кровати и начала расплетать косу. Ее кудрявые волосы распластались по всей кровати густыми прядями.
Разложив кресло-кровать, Георгий разделся и в свойственной ему манере закряхтел:
– О-хо-хонюшки!
Когда Прасковья потушила свет и легла, Георгий заворчал:
– Чего это на тебя нашло?
– А чего? – сделала вид, что не понимает его супруга.
– Чего, чего? Будет тебе чего. Опять завтра слезы будешь лить.
Где-то перед домом послышался глухой стук, затем заскрипела, жалуясь на нелегкую жизнь, дверь.
– Вон идет твоя малютка. Мало тебе не покажется. Небось, слушала твой рассказ от начала до конца. За Кристину тебе больше всего достанется.
– А что, мне ее Филином называть? – огрызнулась Прасковья и поежилась от страха.
– Если она хочет, чтобы ее так называли, значит, нужно называть, не нам ей имя выбирать.
Прасковья замерла в ожидании. Она и сама знала, что реакция будет бурной.
Половицы скрипнули, через минуту в постель к Прасковье нырнула девушка, от которой пахло костром, нафталином и сырой землей.
– Кристина! Ты опять ходила к чучельнику? За версту от
