мантии. Это важно.
Мать. Поверьте, что порой я питалась одной литературой, ведь есть прежде всего надо было мальчику. Он понимал это. Понимал, чего мне стоило его образование, и я должна сказать — сын отплатил мне за все сторицей. Никогда, никогда между нами не было тайн, пока… Двадцать третьего июля я шла домой, пешком, не торопясь; Милан уже с весны работал и по вечерам. Так он мне говорил. Начался дождь. У трамвайной остановки был навес… к несчастью…
Кинопроекция: открывается перспектива бесконечно длинной вечерней улицы. Дождь. Стиборова стала в тени под навесом. Человек в мантии отвернулся, его фигура слилась с черным фоном кулис. Монотонно плещет теплый ливень. К трамвайной остановке подбегают Лида Матисова и Милан Стибор. Они отряхиваются, переводят дух.
Стибор. Ну как?
Лида. Отлично.
Стибор. Прохладно — возьми мой пиджак!
Лида. Нет, нет. Он намокнет.
Стибор уже накинул пиджак ей на плечи. Лида кутается и молчит.
Стибор. Лида, ну что в этом хорошего?
Лида. В чем?
Стибор. Прокуренное кафе и мокрые улицы. Из грязи в лужи. Что мы будем делать зимой?
Лида. Лепить снежных баб.
Стибор. Лида! Я больше не могу!
Лида. Не можешь? Чего не можешь?
Стибор. Держать тебя за руку, гладить твои волосы, целовать… Я же не мальчишка… Боже мой, я не умею высказать! Лида, я не каменный. Я не могу без тебя, понимаешь? И вот… теперь тебя увезет трамвай… и…
Лида. Так поедем вместе.
Стибор. А потом простимся перед общежитием? Не все ли равно?
Лида. Но что я могу сделать? Что мы можем?
Стибор. Выходи за меня замуж!
Лида. Опять!..
Стибор. Выходи за меня.
Лида. Милан!
Стибор. Я уже двадцать пять лет Милан.
Лида. Я говорила тебе и вчера и позавчера: что ты выдумал? Мы знакомы только три месяца.
Стибор. Мой товарищ ухаживал за девушкой десять лет, а через три месяца после свадьбы развелся. Почему нам не сделать наоборот?
Лида. Это абсурд! Ты меня совсем не знаешь!
Стибор. Вернее, ты меня не любишь. Не любишь!
Лида (растроганно гладит его по голове). Разве ты не видишь?
Стибор. Почему же тогда?.. Еще два года в общежитии, никого у тебя здесь нет, а потом пошлют в провинцию… и снова будешь одна. Ведь ты же умная!
Лида. Горе от ума?
Стибор (упрямо). Ты сказала, что любишь меня! Ведь любишь?
Лида. Не сердись!
Стибор. А я тебя — страшно! Когда мы вместе — я про себя считаю, через сколько минут ты уйдешь. А уйдешь — и я все боюсь, что не вернешься, что любовь твоя исчезнет. Это мучение, а не жизнь! У меня и работа не клеится, вчера я напортил… Ты должна выйти за меня! (Лида невольно улыбается; его упрямство трогает ее. Он это чувствует и продолжает с еще большей горячностью). Когда двое любят, им надо быть вместе как можно больше, чтобы любовь росла и крепла…
Издалека доносится шум трамвая.
Лида. А что скажет твоя мама?
Стибор (Разве теперь это препятствие для него?). Что ей за дело?
Лида. Ты прогрессируешь. В конце концов, может быть, перестанешь говорить так цветисто?
Стибор. Если ты выйдешь за меня, я готов говорить только да и нет, а то и вовсе молчать. Лида…
Лида. Мой трамвай идет…
Стибор. Я поеду с тобой.
Лида. Нет, нет! Дай мне… я должна… немного подумать…
Возвращает ему пиджак, но он не надевает его, выходит с Лидой под дождь, глядит на нее.
Стибор. Лида…
Лида (неожиданно целует Милана). Смотри у меня, не простудись…
Поднимается на площадку вагона, трамвай трогается. Милан машет вслед рукой, потом поворачивается и сталкивается лицом к лицу с Матерью. Запинается.
Стибор. Мама… я…
Мать. Что мне за дело?
Проекция гаснет. Тьма поглотила и трамвайную остановку, и дождь, и Мать. Смущенный Стибор надевает пиджак. Появляется Человек в мантии, задумчиво покачивая головой.
Человек в мантии. Это вышло не очень тактично.
Стибор. Я не мог знать, мне и в голову не пришло, что случайно…
Человек в мантии. Я говорю о факте. Дело не в том, что она слышала, а в том, что вы вообще так выразились. Я предполагал, что вы иначе относитесь к матери, если учесть, с каким трудом…
Стибор. Перестаньте, пожалуйста. Я знаю, что для меня значит мать! Если бы я был поэт… Я не поэт, но я даже стихи ей писал… Только…
Человек в мантии. Только?
Стибор. Бывает, что мы просто не понимаем друг друга. Вы когда-нибудь любили?
Человек в мантии. Позвольте, вопросы задаю я.
Стибор. Хорошо, но согласитесь, что я, я сам должен выбрать, с кем буду жить, сидеть за одним столом, делить горе и радость…
Входит Мать.
Мать. Я никогда не требовала от него…
Стибор. Не требовала, но…
Человек в мантии. Как вы любите слово «но».
Стибор. Но… (в отчаянии машет рукой и уходит).
Мать. Жаль, что я рассказала вам о его юности. Вы, вероятно, думаете, что я принадлежу к числу матерей, которые хотят вмешиваться даже тогда, когда дети должны решать сами. Вы неправы. Я сама пела ему песни, пробуждающие первое чувство. Я давала ему Бржезину, Пушкина, Уитмена. Значит, я предвидела, что когда-нибудь он захочет найти свою поэзию, — я говорю о любви, о земной любви.
Человек в мантии. Это сказано… хм, с большим чувством. А считались ли вы с тем, что он женится?
Мать (вздыхает). Признаюсь, мои представления были более эгоистичными. Я думала — в интересах сына, конечно, — что при его требовательности он будет… дольше искать…
Человек в мантии. И дольше останется с вами.
Мать. И дольше… да. Но, уверяю вас, когда появилась Лида, я не сказала ему ни слова.
Человек в мантии. Несмотря на то, что его слова причинили вам боль.
Мать. Несмотря на это. Я ничего не показала Лиде, хотя… хотя сомневалась, не скрою. И правильно делала, потому что все же оказалось…
Человек в мантии. Не надо забегать вперед.
Мать. Хорошо. Но я даже сумела поговорить с ней перед свадьбой, очень интимно, как с родной… дочерью. Милана не было дома, и я пригласила Лиду на чашку чаю. «Лида, — сказала я ей, — надеюсь, вы себя чувствуете здесь как дома»…
Кинопроекция: комната, занавес, картина на стене. Лида сидит у столика, Стиборова садится напротив. Весь разговор идет в интимном, дружеском тоне.
Лида. Да.
Мать. Я предлагала Милану: если он захочет, я могу со временем
