Внук. Доктор, а простому старику не смог подобрать очки.
Окулист (оправдываясь). Это какой-то удивительный случай, я бы никогда не предположил…
Дедушка (не спуская с Окулиста глаз, подходит к нему ближе). Что-то мне сдается…
Внук. Раз на раз не приходится.
Окулист (нервно причесываясь, поправляя одежду). Я очень рад, что вы снова обрели остроту зрения… Очень…
Внук. Что, Дедушка?.. (Пауза.)
Дедушка (пятясь и продолжая внимательно всматриваться в Окулиста, рукой делает знак Внуку, чтобы тот приблизился). Мне кажется…
Внук (подбегая). Ты что-нибудь заметил?
Окулист (внезапно срывается с места, проходится по комнате, нервно жестикулирует). Для настоящего человека науки нет большей радости, чем быть свидетелем триумфа собственного метода. Организация слепых сил природы, приведение в порядок свободной игры элементов — это уже само по себе награда, единственная и настоящая. Можно вас попросить вернуть мне очки? Я тоже близорук, и у меня начинает болеть голова… Кроме того, и для вас ношение чужих, слишком сильных очков, может оказаться вредным (останавливается, стремясь подслушать разговор Дедушки и Внука).
Дедушка. Что-то, как будто…
Внук (заинтересовавшись). Что, Дедушка, что? (Дедушка многозначительно показывает пальцем на подслушивающего Окулиста. Тот, заметив, что его маневр оказался раскрытым, снова начинает расхаживать, притворяясь, что занят изложением своих взглядов.)
Окулист. Только в современном обществе люди науки стали пользоваться надлежащим уважением. Не забывайте, что со времен Парацельса наш авторитет неизмеримо возрос. Это мы намечаем новые пути человечества. Пожалуйста, немедленно возвратите мне очки. (Дедушка наклоняется к Внуку и что-то шепчет ему на ухо.)
Внук. Не может быть! (Дедушка снова что-то шепчет). Ты это точно знаешь?
Дедушка. Хо-хо!
Окулист. Кто может предвидеть, какие еще открытия переделают нашу жизнь? В каком направлении будут развиваться отдельные области знания? Мышление, эта способность, которая даже необразованного человека так недосягаемо высоко ставит над животными, лежит в основе этих достижений. А во главе этого огромного шествия человечества, этой процессии, торжественно идущей сквозь явления природы, этого крестового похода в страну хаоса и случайностей, идут капелланы науки, идем мы, настоящие предводители армии, имя которой — человечество. Простите, я должен на минуту выйти. (Во время этого монолога Окулист маневрировал так, чтобы оказаться как можно ближе к двери. Тем временем Внук отрезал ему путь к выходу.)
Внук. Что это вы вдруг так побледнели (стоят некоторое время друг против друга молча)?
Окулист. Побледнел? Странно…
Внук. Как стена. Или, если сказать точнее, — ха! ха! — как мертвец.
Окулист. Метафора.
Внук. Может быть. Мы не ученые. Мы стреляем.
Окулист. Где дверь? Я плохо вижу… У меня в глазах такой туман… Я хотел бы выйти. Вы сами сказали, что я бледен.
Внук. Ну, это нам не помеха. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
Окулист. Я не готов. Итак, в чем дело?
Внук. Вы, наверно, хотели сказать — в ком?
Окулист. Я никого не знаю, я ни в чем не принимал участия, я не знаю никаких адресов. Я ничего вам не скажу.
Внук. А если я спрошу по-хорошему?
Окулист. Что вас интересует?
Внук. Почему вы хотели, чтобы Дедушка стрелял в мишень или в птичек?
Окулист. Во имя гуманизма и сохранения моральных принципов сосуществования между людьми.
Внук. А почему вы хотели отобрать у Дедушки ружье?
Окулист. Я думал… я думал, что это может стать опасным, и поэтому…
Внук. Опасным? А для кого?
Окулист. Как-никак, это старый человек, наверно, очень честный, но потрепанный жизнью, зрение ослаблено… В конце концов, он может ошибиться!
Внук. Я спрашиваю, для кого опасно?
Окулист. Ну, вообще. Для всех.
Внук. Для всех! Посмотрите на меня. Разве я боюсь этой опасности? Нет. А сказать вам, почему?
Окулист. Откуда я знаю… может быть, отсутствие воображения…
Внук. Я не боюсь, потому что я не… Вы знаете, что я не… Ну? Ка… Ка… Ну, смелее!
Окулист (заикаясь). Ка… Ка…
Внук. Ну, Ка… Ка… Каро…
Окулист. Каро…
Внук. Ка́роль… ль…
Окулист. Ка́роль.
Внук. Ну, вот видите (пауза).
Окулист (про себя). Нет, это уже слишком.
Внук. Ни один простой честный человек на свете ничего не имеет против того, чтобы Дедушка выстрелил. Те, у кого совесть чиста, могут спать спокойно. Но Ка́роль! О! Он трясется от страха. И правильно. Потому что знает, что мы его найдем везде, а тем более теперь, когда у Дедушки есть очки!
Окулист (истерически). Почему вы не даете мне выйти? Это недемократично!
Внук. Еще того лучше! В эту минуту миллионы простых спокойных людей во всем мире входят и выходят, когда хотят. Самые обычные двери на петлях, раздвижные или, наконец, маятниковые, занавеси из бисера или циновки — скрип и шорох этих дверей раздается непрерывно, свободно и радостно. Только вы, только вы не принадлежите к этим веселым массам! Разве это наша вина?
Окулист. Что вы имеете против меня?
Внук. Вы — Ка́роль.
Окулист. Нет!
Внук. А кто протестовал, когда я сказал, что ружье уже двадцать лет как заряжено и что такое положение вещей не может дольше продолжаться? Кто хотел принудить Дедушку к чтению?
Окулист. Вздор!
Внук. Кто не хотел дать очки бедному старику? Вы — Ка́роль!
Окулист. Нет! Клянусь вам (поспешно шарит в кармане). Я вам паспорт покажу!
Внук. Паспорт ничего не значит. Дедушка тебя узнал, Ка́роль!
Окулист. Дедушка может ошибиться!
Внук. Дедушка! Начинаем (Дедушка спускает предохранитель)!
Окулист. Господа, подождите, это какая-то ошибка, трагическое недоразумение, я не утверждаю, что Ка́роль невиновен. Наоборот, это, вероятно, какой-то на редкость отвратительный тип, но при чем тут я? Пусть Дедушка оглядится, проанализирует. Ко мне всегда можно вернуться! Я принимаю по четным дням, с двух до шести, считайте, господа, что я у вас в кармане. А тем временем можно осмотреться. Ей-богу, сто́ит. А что, если настоящий Ка́роль сидит где-нибудь в тепле, пьет молоко и посмеивается над вами в кулак? Такая мысль не приходила вам в голову?
Внук. Это факт. Но ведь на свете может быть не один Ка́роль. Может, их два, три? Дедушка, давай пальнем в этого и сразу же начнем искать дальше, на всякий случай.
Окулист. Два? Три? Десять, сто, все могут быть Ка́ролями, все, только не я. А вы тратите здесь столько времени на того, кто не является Ка́ролем, в то время как те, настоящие Ка́роли, разгуливают где хотят.
Внук. Дедушка, это мысль. Кто сказал, что он один? Дедушка, у тебя есть патроны?
Дедушка. Хо-хо, хватит, хватит на всех!
Внук (потирая руки). Правильно, правильно (подбегает к Дедушке и обнимает его). Это мысль, Дедушка, постреляем, как на свадьбе!
Окулист. Да, стрелять, стрелять, еще раз стрелять, но, во всяком случае, не в меня.
Внук. Я думаю, в него надо сначала пыжом, а потом уже пулей.
Дедушка. Ну что ж…
Окулист. Нет, нет! (Бросается на пол и на четвереньках бежит к дивану, залезает под диван. Дедушка и Внук наклоняются, чтобы увидеть его.) Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Я вовсе не против стрельбы. Стрельба очень хорошо действует на легкие, это прекрасный спорт. И, конечно, не в мишень, и не в каких-то там птичек. Настоящие мужчины не стреляют в такую чепуху. Я все понимаю, я за это. Я даже удивлен, что у вас только одно ружье, и только с двумя стволами. Если бы их у вас было восемь, и у каждого по три ствола, то и тогда было бы мало. Что и говорить, это вам положено. Но постойте, послушайте меня!
Дедушка (опускаясь на четвереньки с ружьем, направленным под диван). Темно, черт побери!
Внук. Может быть, отодвинуть диван?
Окулист. Я ничего не хочу! Я даже не требую очки, пожалуйста, Дедушка может их оставить у себя! Но я прошу справедливости, я требую ее! Не в меня, а в Ка́роля!
