— Нет, это неслыханно!.. Хорошо бы достать обрезки фетра… Но за кого вы меня принимаете?!
— Фетра нет, есть домашние туфли на войлоке, вы их также найдете в чулане. Только не слишком много расходуйте пасты для пола. Столько всего уходит, что не напасешься.
— Вы думаете, что можно отделаться чем попало? Если работать, так надо столько, сколько надо, никто не даст себя обмануть, а как вы думаете…
— Я попрошу не дискутировать. Пасту наносите тонким слоем и подождите, пока высохнет. Щетку для натирки полов возьмете у соседей.
— Как, у вас нет своей щетки для натирки полов? Не могли приобрести?
— Это вас не касается. Соседям звонить только до восьми, потому что позже они все уходят. Скажете, что вы от меня. В кухне, на буфете, лежит сыр, возьмите себе кусочек, только не весь. Раковину надо почистить, герань полить, линолеум скатать, чужих не пускать.
— А горячая вода? Холодной я мыть не буду. У меня ревматизм.
— Не говорите ерунды. Воду можно согреть на газовой плите. Надо только повернуть кран. Вы же не маленький.
— Значит, и газ есть?
— Не задавайте неинтеллигентных вопросов. Разумеется, есть.
— Я боюсь. Можно отравиться.
— Глупости. Грязные салфетки сложите в одно место. Шкафы отодвиньте, матрасы выбейте, занавески снимите, ручки почистите порошком, не забрызгайте стены, окно надо вытереть насухо, как следует, я проверю, радио выключите и не слушайте, это отвлекает. Ну, вот, пожалуй, и все. До свиданья.
Он ушел, не оглядываясь, походкой спортсмена. Я смотрел на него до тех пор, пока он не скрылся из глаз. Во мне кипела оскорбленная гордость, кричало раненое чувство собственного достоинства.
Вдруг мне сделалось как-то не по себе, я почувствовал себя беспомощным, беззащитным… он не оставил мне свой адрес.
О нет, не сразу он стал штабс-капитаном. Когда в 1844 году его призвали на военную службу, он не был даже штабс-поручиком. Что я говорю! Даже штабс-капралом, штабс-ефрейтором даже. Он намеревался изучать философию.
Только в начале 1854 года получил он первое отличие. Пушка переехала ему ногу, и фамилия его была внесена в список больных.
Первое время он получал письма от друзей, но скоро казарменная суета целиком заполнила его жизнь. То ложись, то вставай, то кричи: «Да здравствует царствующий дом!»
Он твердел.
В 1859 году перед парадом ему запретили носить очки. «К чему?» — спросили его.
Суровой была его жизнь. В 1867 году его ударила артиллерийская лошадь. Он начал терять память.
Из всех человеческих чувств у него осталась только горячая любовь к животным.
В 1872 году он по забывчивости надел носки. На него направили два полка конной жандармерии. Проехали по нему.
Лечился в военном госпитале.
В 1880 году он умер, но его призвали вторично. Долг повелел ему явиться.
Он отвердел уже окончательно. Приехав в 1893 году в отпуск, он попросил на обед только воды из болота.
Еще в 1914 году его использовали в лагере в качестве подпорного шеста для палатки.
А потом уже никто ничего не слышал о штабс-капитане Ипполите.
Вот такая история.
Действующие лица
Дедушка
Внук
Окулист
На сцене диван, рядом с диваном, на полу, лежит книга. Два стула, шкафчик, на стене таблица с напечатанными на ней рядами букв и цифр разной величины для определения остроты зрения. Телефон, дверь. На диване лежит Окулист, мужчина средних лет, в очках. Читает книгу, В дверь стучат. Окулист встает.
Окулист. Войдите.
Входят Внук и Дедушка. Внук входит первым; это мужчина лет тридцати с небольшим, угловатый, сильный. За ним Дедушка, маленький старичок с седой бородкой, с двустволкой на плече.
Внук. Здравствуйте, господин доктор. Это Дедушка.
Окулист. Здравствуйте. О! Дедушка? Он еще удивительно хорошо выглядит.
Внук. Ну вот, я его привел.
Окулист. Вы с охоты? Несчастный случай? В глаз попал пыж?
Внук. Нет, Дедушка только будет стрелять.
Окулист. Ага, значит, несчастный случай еще должен произойти. Вы пришли ко мне профилактически?
Внук. Да не будет никакого несчастного случая. Просто Дедушка будет стрелять — и все.
Окулист. Это необходимо?
Внук. Доктор, Дедушка должен стрелять.
Окулист. Если будет соблюдена гигиена стрельбы, то я не вижу причин для противопоказания. У старости свои права.
Внук. Это точно. Теперь дело только за очками.
Окулист. Жалуется на зрение?
Внук. Дедушка плохо видит. А дай ему очки — выстрелит.
Окулист. Значит, если я вас правильно понял, он будет стрелять в цель?
Внук. Ясное дело. Ха, посмотрите, господин доктор, он уже ищет.
Дедушка, который до этого стоял спокойно, начинает, сгорбившись, метр за метром обшаривать комнату, лицо почти возле пола, как у очень близорукого человека.
Окулист. Кого он ищет?
Внук (не отвечая Окулисту). Дедушка, успокойся, его здесь нет!
Окулист. Действительно, здесь никого, кроме нас, нет.
Внук. Дедушка очень горячий. Я его знаю.
Окулист. Он патриот?
Внук. Как и все. Но тут дело касается Ка́роля.
Окулист. Какого Ка́роля?
Внук. Ну, это уж мы знаем, какого Ка́роля.
Окулист. Он ваш знакомый?
Внук. Вот это-то и надо проверить.
Окулист. Каким образом?
Внук. Надо дать Дедушке очки. Он его сразу узнает.
Окулист. А если узнает?
Внук. Выстрелит в него. Ему очень нужны очки, чтобы его узнать, а потом, чтобы в него выстрелить. За этим мы к вам и пришли, господин доктор.
Тем временем Дедушка заглядывает под диван, под стулья, ищет повсюду, но двустволки с плеча не сникает.
Окулист. Разве… господин Ка́роль сделал что-нибудь плохое?
Внук. Как же это узнаешь, если у Дедушки нет очков и он не может его узнать.
Окулист. Значит, вы совсем его не знаете?
Внук. Но ведь я вам уже сказал, что мы его ищем.
Окулист. Ваш Дедушка тоже его не знает?
Внук. Без очков?! Вы смеетесь!
Окулист. Как же вы хотите узнать того, кого не знаете?
Внук. Но ведь мы не можем его знать до того, как его не узнаем. Это ясно.
Окулист. Но почему именно какого-то Ка́роля?
Внук. А вы хотели бы, чтобы мы стреляли во всех подряд? Садист! Ведь какая-то справедливость должна быть.
Окулист. Тогда зачем вообще в кого-то стрелять?
Внук. Но вы же сами сказали, что Дедушка должен в кого-нибудь стрелять. У старости свои права.
Окулист. Но ведь можно в мишень, в воздух, наконец, в птичек…
Внук. Во что?
Окулист. В птичек, в мишень…
Внук. Кто?
Окулист. Что — кто?
Внук. Я спрашиваю: кто должен стрелять в мишень?
Окулист. Ну, Дедушка.
Внук (подозрительно). Дедушка?
Окулист. Да, Дедушка.
Внук. Вы его не знаете.
Окулист. Ну, тогда вообще надо отобрать у него ружье.
Внук (с еще большей подозрительностью). У кого?
Окулист (менее уверенно). У Дедушки.
Внук (удивленно). У Дедушки?
Окулист. Ну да, мне так казалось…
Внук. Ты слышишь, Дедушка?
Дедушка (на минуту прерывает свои поиски, прикладывает ладонь к уху). Хе?
Внук. Он говорит, что надо у тебя отобрать ружье!
Дедушка (снимает ружье с плеча). Где он?
Внук. Он стоит здесь, возле стула. Придержать?
Окулист (поспешно переходит на другую сторону сцены). В конце концов это ваше личное дело, я не вмешиваюсь.
Внук. Вот это вы сказали правильно. Его ружье уже двадцать лет как заряжено. Так дальше продолжаться не может.
Окулист. Но почему не может?
Внук. Спросите об этом Дедушку. Дедушка, этот господин…
Окулист (прерывая). Нет-нет… Не может, значит, не может. Видимо, не может.
Внук. Ну почему, мы можем поспорить на эту тему. Дедушка, этот господин…
Окулист (снова прерывая). Нет, я вам верю на слово! В конце концов, когда есть ружье…
