Божена. Сходится полностью! Помнишь, как я не была во Франции, и моя нога туда уже никогда не ступит. Салат «Оливье» и французские булки свои едят без конца, а это ж обычный нарезной батон или даже хуже. Монументальность конструкции знаменитой Эйфилёвой башни, которая вроде такая высокая, ну такая высокая, а на фотографии в газете вот такусенькая, меньше моего пальца.
Галина. Это что, мы вот в Италии не были. Но я там не была, и довольна ВООБЩЕ, что мы туда не поехали. Забудь! Еда никакая. Сосиски «Миланские», сардины в масле, макароны, растворимый капучино, эта их перемороженная пицца, уцененная в «Теско», представь себе, с плесенью. Я съела, не выбрасывать же, но чтобы переварить все это разрекламированное, мы еще в Ригу поехали, ригануть, так сказать. Да и смысла ехать не было, теперь Папа Римский не человек, а немец. Хорошо, что я там не была и фотографий не делала, ничего и не покажу.
Бабушка (поднимаясь на своей скрипучей коляске). Пока в Варшаву не вошли немцы…
Девочка. Немцы? А, знаю, это которые по-тирольски поют!
Галина (поучительно). Немцы — это те, которые живут в ФРГ и не моют пакеты, а выбрасывают, а стаканы из-под кефира и подавно. Интересно, когда у них куриные шкурки остаются, то в чем они холодец делают? Потом, когда опять придет Вторая мировая, к нам же и придут.
Божена неизвестно откуда вытаскивает обгоревший и заслюнявленный альбом с фотографиями.
Галина. Какая толстая! Какая незагоревшая! Хо хо хо. Даже в кадр не поместилась, ну и ну.
Божена. Мы здесь не были. И здесь не были. А это, собственно, не мы. Если бы у меня был этот альбом, я бы тебе показала. (Также внезапно прячет альбом.)
Галина. Как им хорошо! Не жить — тужить!
Божена. Понятное дело. Все хотят как-то не жить.
Сцена 5
Продолжение. Галина и Божена погружены в свои мысли, руки задумчиво сложены на животах. Скрип коляски старушки, скрип гвоздя маленькой металлической девочки по полировке мебели или треск и искрение перерезаемых девочкой кабелей.
Галина. А ты есть хочешь? Я тут вычитала прекрасный рецепт: лечо. Вареную колбасу, ну, эту древнюю из «Теско» не выбрасываешь, плесень срезаешь, если совсем уже слизь появилась, поджариваешь, потом разрезаешь на несколько кусочков пармской ветчины. Из сыроподобной бутербродной массы на терке делаешь пармезан, по густоте он должен быть похож на измятый пластелин, иначе может еще пригодиться. Добавляешь все это в старый грибной суп. Он должен уже слегка переливаться цветами радуги.
Божена. А где грибной суп взять?
Галина. Приготовить на прошлой неделе.
Божена. И, правда, очень просто. А что это прогорклое сверху?
Галина. Кедровые орешки.
Божена. Кедровые? Что за кедровые?
Галина. Я тоже первый раз слышу. Очень даже ничего, напоминают арахис с распродажи, так что, в принципе, одно и то же. По опыту скажу, что если их не есть, то прогорклость вообще не чувствуется. Еще можно добавить ценник с хлеба, жилы из мяса, костей… Не выбрасывать, пожарить на жиру, сварить на курьих ножках, перемолоть, снова поджарить, не выбрасывать, еще больше посолить и разлить по кефирным стаканчикам, разогреть, подогреть, поджарить, съесть, а если появится пена, то выблевать, но необязательно, и все. Сейчас надо мной смеются, а когда в следующий раз придет Вторая мировая, будут лопать так, что за ушами затрещит.
Божена. Спасибо, и как этот жиртрест не лопнет. Наворачивает так, что уши трясутся. Жри, жри, свинья, жри, с маком же. Я бы это подавала еще и с горбушкой.
Галина. Извини, что это как бы понарошку, но я все съела еще до того, как все испортилось.
Божена. Ну, ладно. Я побегу уже, завтра вставать раньше, чем ложиться.
Галина. А мне, когда я возвращаюсь гораздо позже, чем встаю, еще озеро вытирать газетой.
Божена. Меня уже нет.
Галина. Если что, меня тоже.
Тем временем Маленькая металлическая девочка снова тайком подкрадывается и начинает читать женский журнал.
Девочка. Эффект видимого хаоса и брикабраковой случайности вещей в этой чудесной, старой, совершенно угробленной квартире был достигнут благодаря реальному хаосу и чистой случайности. Царящая повсюду свалка до боли напоминает реальную свалку, будучи ей по сути. Мнение нашего эксперта, дизайнера интерьера: этот жуткий срач — на самом деле прекрасная, старая довоенная квартира. Но, несмотря на то, что в помещении примерно со времен войны регулярно проводился неремонт, в нем по-прежнему не хватает модной вот уже несколько сезонов чистоты, сухости и простора. Избавиться от этого неприятного кошмара можно двумя способами. Первый, достаточно дорогой: переделать эту каморку под винный Погребок (но речи нет о том, чтобы, например, хранить там лыжное снаряжение или сноуборд — сырость!), а самому переехать в элитные апартаменты. Легкие полки и стеллажи, их продуманное расположение могут обеспечить возможность храниться здесь нескольким ароматнейшим бутылочкам! Второй, подешевле: члены семьи убивают друг друга и возвращаются в более приятных реинкарнациях или просто никогда не рождаются и не живут, что лучше для них всех, и особенно для всех других всех. На дом лучше всего сбросить бомбу (хорошо, чтобы это произошло еще во время войны, позже могут возникнуть проблемы), на развалинах строится относительно приличное многоэтажное здание, нормальные люди покупают в нем квартиру, ставят диван РИККА из ИКЕА, столик СТАККА из ИКЕА, вазу РОСТЕ, цветы ХАММА, воду для цветов ЛИККЕ, комнатный воздух ГРЕТТА, себя самого СЕББЯ и, выплачивая кредит на протяжении следующих сорока лет, забегают сюда с работы подремать, подмыть попу и назад.
То же самое помещение, те же самые двери, окно, за которым хищно скалится город, с теми же самыми звуками из труб, отголосками футбольных матчей и половых актов из-за стен, с той самой экологической мусоркой снаружи. В квартиру входит Мужчина, элегантный, стильный, свежий, с выражением неудовольствия при виде обшарпанных стен, отклеенных обоев и вытершихся следов от инвалидной коляски на ковре. Аккуратные шведские работники из ИКЕИ вносят за ним коробки, а он показывает им ногой, где их поставить; приклеивает слюной к стенам несколько стильных семейных картин из ИКЕИ, увековечивающих красоту его предков, гербер и подсолнухов в сильном приближении (масло).
Он достает из портфеля ноутбук, бутылку вина и начинает ее пить.
Сцена 1
Режиссер. Наконец, заткнулись! Совершенно не могу писать свой сценарий к фильму под названием «Конь, который ездил верхом», очень нашумевший и удостоенный всех наград!
Действие происходит в Польше, в Лодзи или Валбжихе, или в шахтерском городке в Нижней Силезии, но фильм снимали частично в Литве, частично в Катовицах. Герой, которого я пока назвал «ЯСЕК», живет в радиоактивной многоэтажке. Однажды его пьяный отец — шахтер, зацепившись за старый, оставшийся от немцев буфет с витражами, ломает обе руки и обе ноги. Для семьи Ясека наступают тяжелые времена. Чтобы прокормить умирающую от рака семью, парень сидит без работы и попадает в плохую компанию. Повсюду насилие, мрачный пейзаж микрорайонов, вытекшие батарейки, горящие велосипеды, компьютерные симуляции терриконов. Как раз на одной из них герой замечает глухую и слепую, но, в принципе, ничего себе такую, Монику, которая с грустным видом ковыряет палкой в осыпающихся пикселях. Они становятся друзьями. Разгребая урановые залежи, они вместе собирают металлолом на приходящей в упадок гданьской верфи, роль которой прекрасно исполнил для нас Чернобыль. Моника учит его замечать то, что в нашем сумасшедшем, еженедельном образе жизни мы, нормальные люди, не замечаем. К сожалению, в это же время брат Ясека заболевает лейкемией. Но он, Ясек, берет судьбу в свои руки.
Без стука в помещение входит отчаянно жестикулирующий Актер.
Актер. Я не хочу больше жить в этой многоэтажке!
Режиссер. Кроме того, вокруг постоянно трется один педик, к которому все в этом польском мракобесии относятся нетерпимо, в то время как он оказывается в конце нормальным мужчиной, просто ухоженным и непонятым.
Актер. Я хочу жить в другой многоэтажке!
Режиссер. Предпоследняя сцена: квартира родителей Ясека, спертый воздух, типичная польская теснота и темнота. Мать Ясека моет ноги в раковине, малолетняя сестра, еще младенец, играет рыбным скелетом, завернутым в замызганный польский флаг. В кадре — отец в состоянии белой горячки лежит на диване, пьет грязную тормозную жидкость из шланга, прикрепленного к бутылке, и, как нанятый, рыгает кровью прямо на полинявшее ковровое покрытие, наезд камеры на окно. На грязном, незамененном на стеклопакет окне дрожит одинокий, потерянный луч солнечного света. Компьютерный наезд камеры сквозь стекло. Во дворе в баке с макулатурой симпатичный щенок, дворняжка, играет с выброшенным кем-то журналом, например, «ДЛЯ ТЕБЯ», с обложки которого улыбается приятное, молодое, женское лицо. Теперь мне всякие там критики хреновы не скажут, что я не оставляю зрителю никакой надежды.
