ОН: Ты считаешь? А по-моему, шикарный номер.
ОНА: Ты шикарных не видел… (Улыбаясь, кивает на букет.) Двадцать пять?
ОН: Как всегда. С мамой-то повидалась?
ОНА: Весь день была с ней. Ой, кстати! Я же твоей маме привезла…
Она роется в сумке, вытаскивает какие-то пакеты и заглядывает в них.
ОНА: Таблетки эти… Не могу найти. Разница во времени — восемь часов, я как в полусне каком-то.
ОН: Брось, потом найдешь. Куда они денутся?
ОНА: Нет, лучше сейчас, потом не до того будет. Как она?
ОН: Врачи говорят — в ее возрасте с этим не шутят.
ОНА: Кошмар… Я их наверно в такси оставила. Искала кошелек, пакеты на сидение вынула… Надо звонить в таксопарк. (Садится к телефону, набирает номер.) Алло, день добрый! Я только что на такси приехала, и в машине сумку оставила. Подскажите телефон таксопарка. (После паузы.) Спасибо большое. (Снова набирает номер. Константину): Администраторы здесь такие любезные… Даже про семейные узы не спросили, когда в номер провожали.
ОН: Подожди, еще не вечер.
ОНА (в трубку): Алло, девушка, здравствуйте! Помогите, пожалуйста, я в аэропорту… Что? Девушка, у меня один вопрос… Девушка! (Кладет трубку. Говорит, подражая латышскому акценту): «По-русски не понимаю».
ОН: Ура! Я наконец-то за границей! Здесь не понимают по-русски! Не переживай, сейчас все устроим. Дай-ка телефон. (Набирает номер, говорит по-английски): Здравствуйте! Не поможете ли вы мне? Моя жена… (Прикрыв трубку рукой, говорит Вере): Переключают на кого-то. (Продолжает в трубку по-английски): Здравствуйте! Моя жена полчаса назад ехала из аэропорта в гостиницу и забыла в такси пакет с лекарствами. Не поможете ли вы мне?.. О, да, гостиница «Латвия», номер 911. Да, буду очень благодарен. (Кладет трубку и вздыхает. Вере):
Обещали привезти, но я разочарован. Это не Рио-де-Жанейро. К дуракам и иностранцам у нас по-прежнему относятся лучше, чем ко всем остальным.
Константин обнимает Веру и целует ее. Потом достаёт что-то из кармана, берет Веру за руку и надевает ей на палец кольцо.
ОНА: Какая красота! У нас сегодня помолвка?
ОН: Нравится?
ОНА: Спасибо, очень.
Вера целует Константина.
ОН: Вера, я подумал…
В этот момент раздаётся стук в дверь, Константин выходит в прихожую и возвращается с подносом, на котором стоят чайник и две чашки.
Вера вынимает из дорожной сумки халат, но, подержав, кладет его на кресло и садится за стол.
ОН: Ты не переоденешься?
ОНА: Потом. Хочу к тебе немного привыкнуть…
Костя смотрит на Веру с удивлением, смешанным с неудовольствием, затем ставит поднос на стол, наливает из чайника в чашки.
ОНА: У нас сегодня чай с бальзамом?
ОН: Бальзам без чая.
ОНА: А почему в чайнике?
ОН: Конспирация.
ОНА: Ну, тогда надо соблюдать ее до конца и пить из блюдец.
ОН: Легко!
Он чокается с Верой чашкой, переливает бальзам в блюдце и пьет по-купечески, подпирая локоть рукой. Вера смеется. Допив бальзам, Константин достаёт из своей сумки красную папку с надписью «Меню» и торжественно раскрывает её.
ОН: Гражданка, позвольте Вам вручить аттестат об окончании нашей десятилетки. (Читает): За искусство любви — отлично, за конспирацию — пятерка. Верность — зачет.
ОНА (смеется): Ну, хватит, давай сюда. (Читает «аттестат» про себя, потом кладет его на стол.) Ох, когда уже мое чудовище аттестат получит?
ОН: У Олега в школе проблемы? Опять что-то натворил?
ОНА: Натворил?! Нашел дома старый нотный сборник, дореволюционный, от бабушки остался… Выучил «Боже, царя храни» и сыграл на уроке пения, да еще и подговорил весь класс при этом встать… Спасибо моей маме. Если бы не она, из-за этой музыкальной истории нас с мужем могли отозвать гораздо раньше срока.
ОН (с сарказмом): Господи, какая у торгпредов жизнь тяжелая! Врагу не пожелаешь!
Вера не замечает его интонации. Потупив взгляд, она по привычке помешивает чайной ложкой в своей чашке.
ОНА: Да, все это сложно. Мы — там, он с бабушкой — здесь… А как твоя Ирина? Она же скоро школу заканчивает? Может, ей в Москве поступать? С университетом могу помочь, у меня там половина сокурсников на кафедрах. Пусть с факультетом определится.
ОН: Пусть. Только она, по-моему, не в университет, а замуж собирается.
ОНА (оживляясь): В десятом классе? А за кого?
ОН: Встречается с одним мальчиком. Правда, они уезжать собираются. В Америку.
ОНА: Да? По еврейской линии?
ОН: По армянской. У них дядя — миллионер в Лос-Анжелесе.
ОНА: А ты?
ОН: Был бы это мой дядя — я бы подумал… Ладно… А как тебе Союз после года в Америке? Есть разница?
ОНА: Знаешь, первое впечатление — чисто женское. Мне кажется, что американки покупают себе одежду на два размера больше, чем нужно, а наши — на два размера меньше.
Константин, смеясь, подливает бальзам в чашки.
ОН: Давай выпьем. За встречу!
Они чокаются и пьют. Затем Вера встает, вынимает из сумки большую коробку и ставит на стол.
ОНА: У меня для тебя тоже — маленький сувенир!
Константин извлекает из упаковки видеомагнитофон. Он немного смущен подарком.
ОН: Вера, ну… Спасибо! Будем устраивать закрытые просмотры. О! Тут кассета выходит автоматически! Знаешь, как у нас борются с тлетворным влиянием Запада? Приходит милиция и выкручивает в парадном пробки.
ОНА: Зачем?
ОН: Да-а, воздух свободы… А затем, что когда они с понятыми входят в квартиру (зажимает себе нос пальцами, как прищепкой, и измененным голосом переводчика видео продолжает), «Эммануэль» еще в видике. Встать, суд идет! Пять лет за распространение порнографии.
ОНА: А если не порнография?
ОН: Ну, тогда три года за пропаганду насилия.
ОНА: Сказали, что подходит к любым телевизорам, даже советским. Можем сразу проверить. (Достает из сумки две видеокассеты.) Все на английском, хотя понятно и без перевода.
Взяв халат, Вера уходит в ванную. Константин возится с магнитофоном. Он подключает магнитофон к телевизору, включает телевизор, переключает каналы. На одном из них — встреча Горбачева с трудящимися.
ГОРБАЧЁВ: Главное — нАчать, но процесс уже пошел.
ЖЕНЩИНА: Михаил Сергеевич, вы только будьте к народу поближе!
ГОРБАЧЁВ: Куда же еще ближе, товарищи?
Константин нажимает на кнопки видеомагнитофона, и голос Горбачёва сменяется охами и вздохами… Внезапно гаснет свет. В темноте раздаются голоса Веры и Константина.
ОНА: Костя, что случилось?
ОН: А это нас арестовывать идут. Я же сказал, что хочу магнитофон проверить…
ОНА: Ничего себе шуточки. Ты где? Ой, что это?
Раздается грохот перевернутого стула.
ОНА: Я к тебе иду.
Слышен звон разбившейся чашки.
ОН: О, черт!.. Встречаемся на кровати.
Вдруг загорается свет, и выясняется, что в темноте Вера и Костя разминулись, прошли мимо кровати и идут в разные стороны. Увидев это, они хохочут и падают на постель.
ОН: Да-а! А я уж думал — проверочка, и будет мне Верочка передачи носить.
ОНА: На то, чтобы передачи носить, у тебя есть жена.
ОН: Уже нет. Я развелся.
Повисает пауза. Вера и Костя лежат на двуспальной кровати, не касаясь друг друга.
ОНА: Зачем?
ОН: Не зачем, а почему. Надоело.
ОНА: Но раньше тебя, кажется, все устраивало?
ОН (после паузы): Я уже в порту начал учить немецкий, и в отпуске подрабатывал гидом-переводчиком с гэдээровскими группами. По крымско-кавказской линии с ними ходил. И вот как-то летом в Сухуми веду экскурсию по обезьяньему питомнику. Жара страшная, группа устала… Экскурсовод, чтобы немного расшевелить туристов, рассказывает об одном обезьяньем семействе. «У этого самца есть две жены: одна любимая, вторая нелюбимая». А в немецком языке глагол «любить» — «либен», а «жить» — «лебен». Я тоже от жары очумел, и перевожу: «Дизес манн хат цвай фрау. Айн лебедингер, айн ун лебендегер». То есть, одна жена живая, а другая — неживая. Тут и группа оживилась: «Покажи, — говорят, — какая из них неживая». А я так понимаю, что «нелюбимая». «Наверно, вот эта». Они говорят: «Она же шевелится». А я: «Ну и что, все равно неживая». Долго мы так объяснялись, пока я не сообразил, в чем дело. Хотя, если вдуматься, нелюбимая — она все равно что неживая…
