Зинуля. Для всех!
Нина. О! (Смеется.) Это кто такие — все? Они где? Шофера да мы — вот тебе твои «все»… Всегда она на месте! Всегда вовремя! Всегда точно! Положено! Не положено! Откуда только силы берутся? Ты видела, чтобы еще кто-то так… как ты?
Зинуля. Мне примеров не надо… я сама себе пример!
Нина. Ах, сама себе… Тогда найди такую работу, где сама себе. Иди сторожем. Вот там, пожалуйста, не спи по ночам сама себе. Будешь лучший сторож СССР! Знаешь, как называют растворный? Гауптвахта! Проштрафился шофер — его к Зинуле на растворный. Хуже нет наказания! Юра рассказывал… Ты все хвастаешь: «Не было подъездов на объектах, я добилась». Так вот, чтоб ты знала, — ребята больше зарабатывали, когда твоих подъездов не было. Приедут, подъезда нет — не повезем. Тогда прораб вынужден за один рейс писать два, а то и три! Лишь бы согласились. Поняла? Тебя же все терпеть не могут… с твоей деятельностью! (Вале.) Вчера пачку бумаги купила в канцтоварах… На докладные. Уже казенной бумаги ей не хватает! (Зинуле.) Думаешь, герой — села на пенек? А это не ты села, это тебя жизнь вытолкала сюда, в лес! За твою дикость! Понятно?
У Зинули слезы на глазах, но она с ними борется, не давая пролиться. Валя несколько раз пытается остановить Нину, но Нина ее решительно отстранила.
Просто мы твои подруги, нам тебя жалко… поэтому торчим здесь, возимся с тобой. Нам плевать, сняли тебя или не сняли. Не таких снимают. Пойдешь в бригаду — что такого? Будешь рядовая. Как мы… Моего папку когда-то сняли, был председателем колхоза. Пошел рядовым колхозником, и нормально, не выкаблучивался. (Передразнивает.) «День рождения отменяется. Скажешь Клаве!» Сегодня у твоей лучшей подруги праздник, Людочка тебя любит… ждет, а ты тут сидишь на пеньке… И борешься с Петренко, который в это время, я уверена, где-нибудь в буфете хлещет пиво с дружками, и они хохочут над тобой! И плевали они — и на тебя, и на все на свете!
Зинуля. Конечно! Если вы плюете, почему им не плевать?! (Смахнула слезу.)
Нина (решительно). Ты идешь с нами?
Зинуля. Нет! Этой Людочки, между прочим, вообще не было бы, если бы не я. Забыла?
Нина. Что?
Зинуля. Кто Клаве жужжал: «Делай аборт, делай аборт, зачем тебе ребенок без отца?» Кто? Ты!.. Одна я говорила: «Рожай». Потом комнату отдельную им выхлопотала, место в яслях выхлопотала, легкий труд Клаве выхлопотала. Вам молоко не давали за вредность — я пошла, добилась. По четверо в комнате жили — я пошла, добилась… теперь живете по трое. Все вы забываете. Ну, забывайте, забывайте…
Нина. А ты напомнишь. За тобой не задержится… напомнишь! Что касается Клавы, этим не хвастай… ты ей жизнь погубила! Осталась с хвостом, никому не нужная. А помогаешь ты, чтобы властвовать над нами! Чтоб никто не мог рыпнуться, отказаться. Я тебя насквозь вижу, Зина! Ты страшный человек!
Валя. Нинка, прекрати! Озверела, что ли?
Нина. Пускай не строит из себя! (Подступает к Зинуле вплотную.) Ты такая честная, да? А вот сейчас на что ты нас толкала? (Передразнивает.) «Скажите начальнику, Коптяева может повеситься!» «Скажите, что все общежитие гудит!» Оно, может, и гудит. (Пальцем щелкнула себе по шее.) Ты же нас посылала врать! А для чего? Чтоб начальницей быть? Прямо срослась с этой будкой… будто родилась в ней. (С напором.) Ты не в будке родилась — ты у матери в животе родилась! (Помолчав.) Пойдешь с нами?
Зинуля (остервенело). Нет!!!
Валя (приближается к Зинуле, по-хорошему, ласково). Зинуленька, вот послушай меня. Давай сделаем так. Сейчас поедем, отпразднуем рождение Людочки, а сидеть на этом пеньке ты начнешь завтра утром… какая разница?
Зинуля (орет). Ну-ка уходи! Быстро!
Валя не сдвинулась с места, а Нина повернулась и пошла.
Валя. Ну, Зина…
Зинуля. Уходи, я сказала! Я тебя зачеркиваю! У-хо-ди! (С ненавистью, сильно толкает Валю.)
Валя падает на землю. Зинуля, даже не оглянувшись, идет к пеньку, садится спиной к Вале. Валя поднимается, она сильно ушиблась. Смотрит в спину Зинуле — спина чужая, холодная. Валя поворачивается, уходит вслед за Ниной. Зинуля остается одна — сидит на своем пеньке, выпрямившись, застывшая. Но вдруг роняет голову, начинает плакать.
Коридор женского общежития. День рождения в разгаре. Из комнаты, где гуляют, доносится веселая музыка, шум голосов: «За Людочку! За Людочку! Клава, за твою дочку! За тебя!» В углу, недалеко от двери, Нина и молодой высокий парень страстно целуются. При этом парень в одной руке держит стакан с остатками водки. Появляется озабоченная Валя.
Валя (требовательно). Нинка! Ну, Нинка!
Нина, не переставая целоваться, машет ей рукой — мол, отстань. Из комнаты с подносом грязной посуды выходит Клава — пухленькая, с коротенькой шеей Людочкина мама.
(Клаве.) Клава, оторви Нинку от Юры, идите сюда! Ну, Нинка!
Целуясь на ходу, Нина препровождает Юру к гостям — отпустила, снова притянула. Наконец, она подходит к Вале и Клаве.
Нина (счастливая, озорная). Ну, чего? (Вале.) Радоваться надо, а ты мрачная!
Валя. Уже девятый час, а ее нет. Что делать будем? Надо всем сказать.
Нина. Да пошла она! Пускай люди веселятся. Сказали, будет позже… все! Я вообще думаю, что она сейчас у этого… своего… как его?
Клава. Федора Ивановича?
Нина. Ну! Даю голову наотрез — она у него! (Клаве.) Вот сходи.
Клава. Да ты что — она же скрывает…
Нина. Прямо! От всех скрывает, а каждому в отдельности рассказывает.
Клава. Она без договоренности к нему не ходит. А сегодня она здесь собиралась быть, на рождении. Значит, не договаривались. И ходит она поздно, после двенадцати, а в пять утра возвращается. (Вале.) Ты же знаешь.
Нина. По такому случаю могла раньше. Не выгонит. (Клаве.) Сходи!
Валя. Ладно, я схожу. А если ее нету там?
Нина. Ему все расскажи. Представишься, расскажешь. У него машина, между прочим, — смотается. Уж он-то ее увезет… если она еще там.
Валя. А если его самого дома нет?
Нина. Вернешься. Решим!
Валя. А фамилия? Я же не знаю… и номер комнаты?
Клава. Федор Иванович. По технике безопасности. Найдешь!
Валя уходит.
В лесу, на поляне.
Уже порядком стемнело. Зинуля сидит на своем пеньке, сжавшись с мрачной решимостью в глазах. Готовясь провести всю ночь в лесу, она вооружилась — у пенька, под рукой справа лежат две увесистые кирпичины, слева — кусок ржавой арматуры. Возникает шум приближающегося легкового автомобиля. Шум нарастает, полоснул свет фар по пеньку, по Зинуле, машина останавливается где-то совсем близко. Хлопает дверца. Зинуля, подхватив арматурину, приподнимается. Появляется Федор Иванович — по возрасту он годится Зинуле в отцы, ему не меньше сорока, с небольшим животиком, лысоватый, невысокого роста. Идет и улыбается. Зинуля, узнав, встрепенулась, но тут же, отбросив железяку, быстро опускается на пенек. На приближающегося Федора Ивановича смотрит настороженно.
Федор Иванович (останавливается перед Зинулей, добродушно). Ну, здравствуй…
Зинуля (хмуро). Здравствуйте. Кто вам сказал, что я здесь?
Федор Иванович. По радио передали. Я сейчас проезжал, там демонстрация целая… у дома… этого… твоего обидчика. Несут лозунги: «Руки прочь от Зины Коптяевой!»
Зинуля насупилась.
(Смеется.) Ну, хватит, чертик в юбке… Сама послала за мной, а теперь изображаешь?
Зинуля. Что? Я за вами никого не посылала. Не надо врать. Я никого не посылала!
Федор Иванович. А Валентина Семеновна?
Зинуля. Какая Валентина Семеновна? Валька, что ли? Я не посылала! Я никого не посылала, мне никто не нужен'
Федор Иванович. Откуда же ей стало известно имя-отчество, номер комнаты… если не посылала? Вроде мы с тобой договаривались — никому ничего. Как же так?
Зинуля. Я свободный человек — захотела и сказала! Уезжайте! (Поворачивается спиной.)
Федор Иванович (заходит с другой стороны, натыкается на кирпичину, смеется). Боевые доспехи можно отодвинуть?
