ВИКТОР. А что тут плохого?
ГЕЛЯ. Я немножко боюсь спорта. Спортсмены слишком ценят силу.
ВИКТОР. Это не грех.
ГЕЛЯ. Ты очень сильный?
ВИКТОР. Не слабый, конечно.
ГЕЛЯ. Приятно быть сильным?
ВИКТОР. Очень приятно.
ГЕЛЯ. А что тебе приятно?
ВИКТОР. Я сам не знаю… Должно быть, какая-то независимость.
ГЕЛЯ. Может быть — зависимость других?
ВИКТОР. Я не драчун. Но надо уметь дать сдачи.
ГЕЛЯ. Так. Но сегодня человек дает сдачи, видит, что это получается, и завтра он бьет первым.
ВИКТОР. Хорошо. Я буду подставлять другую щеку.
ГЕЛЯ. Наверное, я очень глупая, Витек, и надо мной нужно весело смеяться, но я ничего не могу с собой сделать. Для меня сила почти всегда — рядом с насилием.
ВИКТОР. Геля, ты говоришь про фашизм…
ГЕЛЯ. А я теперь часто думаю про фашизм. И слушай — иногда он выглядит очень… обаятельным. Такой бодрый, веселый, сапоги блестят, уверенность в будущем. Оптимизм. Он целые страны соблазнил своей улыбкой.
ВИКТОР. Слушай… война кончилась в сорок пятом.
ГЕЛЯ. Так. Правда. (Пауза.) Это смешно. Я тебя просила не говорить о войне, а сама не могу ее забыть ни на минуту. Мы в Польше все такие, Витек, ты веришь в счастье?
ВИКТОР. Да, Геля, верю.
ГЕЛЯ. А я боюсь верить. И жизни я боюсь. Это очень стыдно, но я ее боюсь. Говорят, после первой войны с людьми было то же самое.
ВИКТОР. Не знаю. То была совсем другая война. Не нужно сравнивать. И не нужно бояться. Просто ты насмотрелась на оккупантов. На их патрули, на их автоматы. Это пройдет.
ГЕЛЯ. Витек, у тебя пальцы, как у пианиста.
ВИКТОР. Мне медведь на ухо наступил.
ГЕЛЯ. Я уверена, что это не так.
ВИКТОР. Слушай…
ГЕЛЯ. У тебя снова идея?
ВИКТОР. За этой богиней нас никто не увидит.
ГЕЛЯ. Помни, букет создается выдержкой.
ВИКТОР. Ты действительно обезьянка.
Заходят за статую и целуются.
Черт знает, до чего хорошо.
ГЕЛЯ. Не богохульствуй.
ВИКТОР (целует ее). Бог нам простит.
ГЕЛЯ. Он ведь прощает не тем, кому нужно. Теперь я бы не вступила в переписку с Ядвигой.
Он снова ее целует.
А куда мы отправимся завтра?
ВИКТОР. Что-нибудь придумаю.
ГЕЛЯ. Хорошо знать, что кто-то придумывает за тебя. Какой ты умный.
ВИКТОР. Ты же не любишь, когда за тебя думают.
ГЕЛЯ. В том-то и ужас, что это приятно. Должно быть, это женская черта, но уж слишком много мужчин ее имеют.
ВИКТОР. Диалектика, Геля.
ГЕЛЯ. О, какое великое слово. Оно объясняет решительно все. Как твое электричество.
ВИКТОР. Гражданка, надо верить в электричество или в бога. Третьего не дано.
ГЕЛЯ. Пане профессоже, я стала бояться богов. Любых. Даже тех, что зовут к милосердию. Как только человек творит бога, он начинает приносить ему жертвы.
ВИКТОР. Значит, вам остается одно электричество.
ГЕЛЯ. Электричеству тоже приносят жертвы.
ВИКТОР. Геля, без жертв ничего не бывает.
ГЕЛЯ. Я знаю, знаю… Наука их требует, искусство их требует и прогресс требует жертв, Витек…
ВИКТОР. Что, Геля?
ГЕЛЯ. Теперь идея появилась у меня.
Они заходят за статую. Свет гаснет.
Снова — свет. Комната в общежитии. Геля — в халатике и домашних туфлях — укладывает перед зеркалом волосы. Стук.
ГЕЛЯ. Проше.
Входит Виктор с коробкой в руках.
Как ты поздно.
ВИКТОР. Прости. (Стягивает варежку.)
ГЕЛЯ. Пока мы до них доберемся — уже будет Новый год.
ВИКТОР. Ты еще не готова.
ГЕЛЯ. Я тут же буду готова. Просто я хочу быть самой красивой. Я ведь не принадлежу себе. Иначе мне было бы все равно, лишь бы пан был доволен.
ВИКТОР. Кому ж ты принадлежишь?
ГЕЛЯ. Я должна поддерживать традицию моей родины и показывать, что Польска еще не сгинела.
ВИКТОР. Она не сгинела.
ГЕЛЯ. Ах, Витек, какой ты милый. Ты сейчас мне оказывал моральную помощь. Когда охраняешь традицию, чувствуешь большую ответственность. Она давит.
ВИКТОР. Ты будешь королевой, не бойся.
ГЕЛЯ. Что за коробка у тебя в руках?
ВИКТОР. Банальнейший новогодний подарок. (Пока она торопливо развязывает, он садится и прикрывает глаза.)
ГЕЛЯ. Езус-Мария! Какие туфельки.
ВИКТОР. Я боялся, что ты уедешь в столицу сапожников — город Радом.
ГЕЛЯ. Витек, ты — чудо. Дзенкую бардзо. Я бы тебя поцеловала, но боюсь измазывать.
ВИКТОР. Измазать. (Зевает.)
ГЕЛЯ. О, пусть. Ты всегда меня учишь. Але откуда у тебя пенёндзе?
ВИКТОР. Я разбогател. (Зевает.)
ГЕЛЯ. Фуй, не смей зевать. Это неуважение к моей красоте, к моей стране и ее флагу. Я тоже купила тебе подарок. Правда, он не такой шикарный. Я не так богата, как ты. У меня другие достоинства. (Протягивает ему галстук.)
ВИКТОР. Спасибо. Никогда не носил галстуков.
ГЕЛЯ. Это — ложно понятый демократизм. С этим надо заканчивать.
ВИКТОР. Хорошо.
ГЕЛЯ. Вино стоит на окне. Не забудь его взять. Это наш вклад на общий стол. Я сейчас натягиваю платье, залезаю в мои новые туфельки — и мы идем.
Он не отвечает. Она заходит за шкаф.
Только сиди и не двигайся. Я рассчитываю на твое благородство. Почему ты молчишь, Витек? Это согласие или протест? Она выходит, уже в платье, с туфлями в руках. Что с тобой? Ты спишь?
Виктор действительно спит. Она тихо ставит туфли на столик и подходит к нему. Осторожно берет его руку. Виктор не шелохнулся — спит. Геля, еле слышно ступая, отходит в сторону, гасит большой свет. Теперь только ночник освещает комнату. Она садится напротив Виктора, внимательно на него смотрит. Тишина. Медленно начинают бить далекие часы. Двенадцать. Геля сидит неподвижно. Откуда-то доносится музыка. Вновь — уже один раз — бьют часы. Геля продолжает сидеть все в той же позе. Музыка едва слышна. Виктор открывает глаза.
ГЕЛЯ. С Новым годом, Витек.
ВИКТОР. Который час?
ГЕЛЯ. Как всегда — в неподходящий момент, уже четверть второго.
ВИКТОР. Я заснул?
ГЕЛЯ. Как дитя. И спал, как ангел.
ВИКТОР. Прости меня. Я — бандит.
ГЕЛЯ. Слишком сильно.
ВИКТОР. Я поступил, как свинья.
ГЕЛЯ. Напротив — как патриот. Теперь королевой красоты будет Наташа.
ВИКТОР. Может быть, все-таки пойдем?
ГЕЛЯ. Уже не имеет никакого смысла. Мы только, вызовем улыбки и вопросы.
ВИКТОР. Какая глупость…
ГЕЛЯ. Витек, где ты был?
ВИКТОР. Разгружал вагоны.
ГЕЛЯ. Это ты там разбогател?
ВИКТОР. Всякий труд почетен.
ГЕЛЯ. Ничего, мы выпьем вино сами. Я очень хочу за тебя выпить.
ВИКТОР (открывая бутылку). Где у тебя стаканы?
ГЕЛЯ. Вот стаканы. Это хорошее вино?
ВИКТОР. Обычное вино.
ГЕЛЯ. А ты можешь пить обычное вино? Или это… профанация?
ВИКТОР. Вшистко едно, панна.
ГЕЛЯ. Как удается настоящее вино, Витек?
ВИКТОР. Это долгий путь. От винограда до вина — долгий путь. Когда фильтропресс отделяет мезгу…
ГЕЛЯ. А что такое — мезга? Ты прости, я дикарь.
ВИКТОР. Ягода, мякоть, косточки… Я говорю, в этот час мы еще не знаем, какое нас ждет вино. Все выяснится позже. Как с ребенком.
ГЕЛЯ. И виноделы волнуются?
ВИКТОР. Виноделы ужасно волнуются.
ГЕЛЯ. Ты говоришь со мной снисходительно. Ты подчеркиваешь свое превосходство.
ВИКТОР. Я когда-нибудь возьму тебя с нами на практику. Ты посмотришь, как делают анализ на сахаристость, как бродит сусло и как выдерживают вино.
ГЕЛЯ. Букет создается выдержкой.
ВИКТОР. Я вижу, ты это крепко затвердила.
ГЕЛЯ. Мне это понравилось.
ВИКТОР. Марочное вино хранится много лет. Его выдерживают в дубовых бутах. Дубовый бут придает ему благородство.
ГЕЛЯ. А мы пьем марочное вино?
ВИКТОР. Ординарное, Гелинька.
ГЕЛЯ. Что это значит?
