ГЕЛЯ. Ты ни о чем не слышал?
ВИКТОР. Нет. С утра поглощен самоанализом.
ГЕЛЯ. Тебе никто ничего не сказал?
ВИКТОР. Какие-нибудь новости? У них? Или у нас?
ГЕЛЯ. У нас.
ВИКТОР. Асю увезли в Дагестан?
ГЕЛЯ. Издан новый закон.
ВИКТОР. И что же он утверждает?
ГЕЛЯ. Он воспрещает. Браки с иностранцами. С пятнадцатого февраля.
ВИКТОР. Ну и… что? Это ж не может к нам относиться.
ГЕЛЯ. Можно узнать — почему?
ВИКТОР. Мы же любим друг друга.
ГЕЛЯ (вспылив). Ты — глупец. (Пауза.) Прости, прости меня, я не слышу сама себя.
ВИКТОР. Убежден, отвечаю тебе головой — здесь будет индивидуальный подход. Очевидно, были легкомысленные решения, а потом неприятности, дипломатическая переписка. Черт его знает, что нам известно? Но ведь можно же объяснить, втолковать… Когда увидят, что два человека просто не могут — один без другого… (Обнимает ее.) Не волнуйся… Прошу тебя… не волнуйся… Мы ведь живем в двадцатом веке.
ГЕЛЯ. Так. Ты прав. Мы живем в двадцатом веке. Это очень разнообразный век. Когда можно за несколько часов оказываться на другом конце мира — это двадцатый век. И когда в Испанию съезжаются антифашисты со всей земли — это двадцатый век. И когда от Варшавы ничего не остается, а моя подруга однажды выходит на улицу с желтой звездой на рукаве — это тоже двадцатый век.
ВИКТОР. И когда Гитлер подыхает в своем подвале — это двадцатый век.
ГЕЛЯ. И когда он однажды появится снова — это тоже будет двадцатый век. Ты говорил, я привыкла бояться. Да, я боюсь, боюсь, боюсь.
ВИКТОР. Чего ж ты боишься? Ведь я с тобой. О, черт! Вот она — твоя трезвость. Если б ты слушалась меня, мы бы уже были женаты.
ГЕЛЯ. Если б не моя трезвость, ты бы попал в трудное положение.
ВИКТОР. А сейчас мое положение легче?!
ГЕЛЯ. Почему же ты на меня кричишь?
ВИКТОР. Что делать? Что делать?
ГЕЛЯ. Витек, единственный мой… придумай. Придумай что-нибудь. Ты счастливчик. Тебе все удается. Ты всегда умел хорошо придумывать. Я умоляю тебя, придумай.
ВИКТОР. Да, да. Я придумаю. Я придумаю…
Свет гаснет.
Вновь — свет. Улица. Геля. Появляется Виктор. Она бросается к нему. Уходят.
Свет гаснет и сразу же вспыхивает вновь. Улица. Геля. Она нервно ходит взад-вперед. Появляется Виктор. Они молча смотрят друг на друга. Потом он берет ее под руку и уводит.
Свет гаснет и сразу же зажигается. Улица. Теперь ждет Виктор. Медленно появляется Геля. Не останавливаясь, проходит мимо. Чуть помедлив, он следует за ней.
Свет гаснет. Слышен слегка измененный записью голос Виктора:
— Я ничего не смог придумать. Вскоре меня перевели в Краснодар. От Гели я больше вестей не имел. Краснодар — отличный веселый город. Вечерами все ходят по улице Красной. Я тоже частенько по ней гулял, но друзей не заводилось долго. Потом появились и друзья. Летом мы ездили на практику в виносовхоз Абрау-Дюрсо. Он окружен горами и лежит точно на дне чаши. Ее северный склон засажен виноградниками различных сортов. Летом, когда листья окрашиваются в разные цвета, перед вами как бы возникает корона.
Звучит музыка. Это та же мелодия, что в первой сцене, — мазурка Шопена. Слегка измененный записью голос Виктора:
— Прошло десять лет, и я оказался в Варшаве. Стояла мягкая ранняя осень. Я знал, что Варшава была разрушена, но я увидел живую Варшаву, хотя развалины попадались часто. Мало на свете городов, подобных польской столице. Стоит только в нее попасть, и ты теряешь голову, как от встречи с девушкой, когда тебе семнадцать.
Свет. Барьер в вестибюле гостиницы перед отсеком администратора. На барьере — телефон. Виктор набирает номер. Слышен мужской голос: «Слухам».
ВИКТОР. Прошу пани Гелену.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Гельця!
Пауза. Слышны шаги.
ГОЛОС ГЕЛИ. Слухам.
Виктор откашливается.
Слухам.
ВИКТОР. Геля, это я. (Пауза.) Ты меня слышишь? Это я.
ГОЛОС ГЕЛИ (сдавленно). Езус-Мария.
ВИКТОР. В восемь я жду на углу Свентокшисской и Нового Свята. Договорились?
Пауза.
ГОЛОС ГЕЛИ. Так.
Виктор вешает трубку.
Свет гаснет и почти сразу же вспыхивает. Вечер. Шум улицы. На углу — Виктор. Появляется Геля.
ГЕЛЯ. Я не опаздывала?
ВИКТОР. Не опоздала.
ГЕЛЯ. О, так. Он опять меня исправляет. Не о-поз-дала.
ВИКТОР. Нет, ты не опоздала. Точность — вежливость королев.
Рукопожатие.
ГЕЛЯ. Ты мало изменился.
ВИКТОР. Ты — тоже.
ГЕЛЯ. Ты был обязан сказать, что я стала лучше.
ВИКТОР. Я хотел это скрыть, чтоб чувствовать себя уверенней.
ГЕЛЯ. Вот что? Это — другое дело.
ВИКТОР. Все твои страхи были напрасны. Ты стала певицей, но не стала толстухой.
ГЕЛЯ. Одна я знаю, чего это стоит. Жизнь моя… как это… не сахар. И это надо понимать буквально.
ВИКТОР. А частки на Новом Святе?
ГЕЛЯ. Ты злой. Об этом даже нельзя говорить. Исключены раз навсегда.
ВИКТОР. Какая жалость.
ГЕЛЯ. Исключены, но сегодня мы сделаем исключение. В честь твоего приезда.
ВИКТОР. Я очень рад доставить тебе удовольствие.
ГЕЛЯ. Дзенкую бардзо пана. Как ты здесь очутился?
ВИКТОР. Нас тут несколько человек. Мы приехали встретиться с коллегами. Ваше виноделие недостойно такой страны. Всего несколько виноградников.
ГЕЛЯ. Ты прав, виноградники — это единственное, чего нам не хватает. Все остальное есть. (Пауза.) Ты стал ученым?
ВИКТОР. Я защитил диссертацию.
ГЕЛЯ. Я тебя поздравляю. Я была уверена, что ты пробьешься.
ВИКТОР. Еще больше это можно сказать о тебе. В Варшаве все тебя знают.
ГЕЛЯ. Такая профессия. Ты видел город?
ВИКТОР. Чуть-чуть. Но я уже им заболел.
ГЕЛЯ. У нас говорят — Варшава строилась семьсот лет и двенадцать. Было девяносто целых домов.
ВИКТОР. Знаю и не верю.
ГЕЛЯ. Где ты остановился?
ВИКТОР. В отеле «Саски».
ГЕЛЯ. А-а… так… Плац Дзержинскего. Но ты уже был в Лазенках? В Старом Мясте?
ВИКТОР. Не был нигде.
ГЕЛЯ. Когда ты приехал?
ВИКТОР. Три часа назад.
ГЕЛЯ. Спасибо. Это очень мило.
Она медленно оглядывает его.
ВИКТОР. И уже успел попасть в историю. Перед входом в отель стояли две толстушки. Наверно, они все время едят частки. Товарищ спросил меня не очень тихо: это и есть польские красавицы? И одна обернулась, смерила меня взглядом и сказала: да, это и есть польские красавицы.
ГЕЛЯ. Нечего распускать языки.
ВИКТОР. Они тут все понимают по-русски?
ГЕЛЯ. Почему товарищ спросил именно тебя? Тебя считают специалистом по польскому вопросу?
ВИКТОР. Просто я стоял рядом.
Она смеется.
Не понимаю.
ГЕЛЯ. Как ты на меня посмотрел!.. Ты совершенно не изменился.
ВИКТОР (деловито). Надо придумать, куда идти?
ГЕЛЯ. Сегодня придумывать буду я. Мы поедем к Юлеку.
ВИКТОР. К какому Юлеку?
ГЕЛЯ. Есть такой ресторанчик «Под гвяздами». Это значит — под звездами. Под самым небом. Даже слышно райское пение. То поет Юлек Штадтлер.
ВИКТОР. Ну что ж, я давно уж не слышал ангелов.
ГЕЛЯ. Оттуда видна вся Варшава. И вся Варшава туда стремится.
ВИКТОР. Мы можем не попасть. Сегодня — воскресный вечер.
ГЕЛЯ. Не беспокойся. Ты ведь — со мной.
ВИКТОР. В самом деле. Я еще не привык.
ГЕЛЯ. Постой… Это действительно — ты?
ВИКТОР (негромко). Я, Геля, я…
Свет гаснет.
Вновь — свет. «Под гвяздами». Столик за колонной. Виктор и Геля. По другую сторону колонны, очевидно, находится зал, в котором и сидят посетители. Оттуда доносятся пение, шум и смех.
ГЕЛЯ. Я не предупредила Юлека, что мы придем.
ВИКТОР. Здесь еще удобней. Нас не видят, а мы видим всех.
ГЕЛЯ. Тебе здесь нравится?
ВИКТОР. Этот Юлек — симпатяга. Сколько — ему? Сорок пять?
