БИЛЛИ. Надо было раньше мне все рассказать.
ЭЙЛИН. Я не знала, как ты отнесешься к этой новости, Билли.
БИЛЛИ. И все же надо было рассказать. Легче вынести правду, чем страх перед тем, какой она может быть.
ЭЙЛИН. Прости меня, Билли.
Пауза. БИЛЛИ позволяет ей слегка себя обнять.
БИЛЛИ. Прости, что я сказал «очевидно».
ЭЙЛИН. То-то же.
Она похлопывает его по щеке. Входит ХЕЛЕН.
Привет, Хелен. Что тебе?
ХЕЛЕН. Ничего. Просто пришла посмотреть на раны Калеки Билли. Говорят, они глубокие.
БИЛЛИ. Привет, Хелен.
ХЕЛЕН. Ты как идиот хренов во всех этих повязках, Калека Билли.
БИЛЛИ. Наверное, да. Э-э… тетя, там чайник не кипит?
ЭЙЛИН. Что? Да нет. A-а. (Цыкает.) Да-да.
ЭЙЛИН выходит в заднюю комнату, ХЕЛЕН оттягивает бинты, чтобы заглянуть под них.
БИЛЛИ. Хелен, мне же больно.
ХЕЛЕН. Ты прям как девчонка, на хрен, Калека Билли. Ну, как там в Америке?
БИЛЛИ. Да нормально.
ХЕЛЕН. Ты видел там таких же красивых, как я?
БИЛЛИ. Ни одной.
ХЕЛЕН. А почти таких же красивых?
БИЛЛИ. Ни одной.
ХЕЛЕН. А в сто раз хуже, чем я?
БИЛЛИ. Ну, может быть, пару раз и видел.
ХЕЛЕН больно тычет его в лицо.
(Кричит от боли.) A-а! Я хотел сказать, ни одной.
ХЕЛЕН. Думай, что говоришь, Калека Билли.
БИЛЛИ. Почему ты такая жестокая, Хелен?
ХЕЛЕН. Мне приходится быть жестокой, и вообще, не хочу, чтобы меня использовали, поэтому мне приходится быть жестокой.
БИЛЛИ. На тебя, небось, лет с семи никто не покушался, Хелен.
ХЕЛЕН. Скорее уж с шести. В шесть я врезала по яйцам священнику.
БИЛЛИ. Может быть, тебе немножко поубавить жестокости и стать просто милой девушкой?
ХЕЛЕН. Ага, конечно. Да я скорее себе спицу гнутую в задницу вставлю. (Пауза.) Меня только что уволил ТОРГОВЕЦ яйцами.
БИЛЛИ. А почему он тебя уволил, Хелен?
ХЕЛЕН. Ума не приложу, почему. Может быть, дело в том, что мне недостает пунктуальности. Или в том, что я перебила все яйца. Или в том, что я могу врезать ему, когда мне хочется. Правда, ни одна из этих причин не может считаться уважительной.
БИЛЛИ. Конечно нет.
ХЕЛЕН. Или, может, дело в том, что я плюнула в жену торговца яйцами, но и эта причина не уважительная.
БИЛЛИ. Зачем ты плюнула в нее, Хелен?
ХЕЛЕН. Затем, что она этого заслуживает. (Пауза.) Кстати, я еще не врезала тебе за то, что ты занял место в Голливуде, которое по праву мое. Ведь мне пришлось перецеловать четверых режиссеров на Инишморе, чтобы обеспечить себе место, которое ты занял без единого поцелуя.
БИЛЛИ. Но тогда на Инишморе был только один режиссер, Хелен. Человек по имени Флаэрти. А тебя я возле него вообще не видел.
ХЕЛЕН. Тогда кого же я целовала?
БИЛЛИ. Я думаю, местных конюхов, которые научились подделывать американский акцент.
ХЕЛЕН. Вот ублюдки! А почему ты меня не предупредил?
БИЛЛИ. Я собирался, но, по-моему, тебе это нравилось.
ХЕЛЕН. Целоваться с конюхами бывает приятно, это правда. Я даже, может быть, прошлась бы с конюхом разок-другой, если бы только от них не воняло свинячьим дерьмом.
БИЛЛИ. А ты сейчас с кем-нибудь гуляешь?
ХЕЛЕН. Нет.
БИЛЛИ (пауза). Знаешь, а меня еще никто не целовал.
ХЕЛЕН. Конечно, никто не целовал. Потому что ты калека дурацкий.
БИЛЛИ (пауза). Странно, но, когда я был в Америке, я думал о том, по чему бы стал скучать, если бы остался там навсегда. Я думал, стал бы я скучать по нашим местам? По каменным стенам, улицам в зелени и морю? Нет, не стал бы. Стал бы скучать по нашей еде? По горошку, картошке, горошку, картошке и горошку? Нет, не стал бы. Стал бы скучать по людям?
ХЕЛЕН. Эта твоя речь надолго?
БИЛЛИ. Я почти закончил. (Пауза.) На чем я остановился? Ты меня сбила…
ХЕЛЕН. «Стал бы скучать по людям».
БИЛЛ И. Стал бы скучать по людям? Ну, немножко стал бы, по теткам. По Малышу Бобби с его обрезком свинцовой трубы, по Джоннипатинмайку с его идиотскими новостями я бы скучать не стал. И по тем парням, что смеялись надо мной в школе, и девчонкам, что ревели, стоило мне с ними заговорить, тоже. Я думал про все это, и получалось, что если Инишмаан завтра поглотит морская пучина, то я ни по ком особенно горевать не стану. Кроме тебя, Хелен.
ХЕЛЕН (пауза). Станешь горевать по коровам, на которых любишь смотреть.
БИЛЛИ. Эта история с коровами раздута сверх всякой меры. То, к чему я веду, Хелен, это…
ХЕЛЕН. А ты к чему-то ведешь, Калека Билли?
БИЛЛИ. Да, а ты все время меня перебиваешь.
ХЕЛЕН. Ну давай, веди.
БИЛЛИ. Я веду вот к чему… В жизни каждого парня наступает момент, когда он должен взять судьбу в свои руки и попытаться что-то сделать, и даже если он знает, что у него один шанс на миллион, он все же должен его использовать, иначе для чего вообще тогда жить? Так вот, я и спрашиваю, Хелен, может быть, когда-нибудь, ну, я не знаю, когда у тебя будет время, или, может быть… я понимаю, что я, конечно, не красавец, но вдруг ты захочешь как-нибудь вечером прогуляться со мной. Ну, может, через неделю, или две, или еще когда-нибудь?
ХЕЛЕН (пауза). Я не понимаю, чего ради мне гулять с калекой? И потом, какая же это будет прогулка, это будет ковыляние, потому что нормально ходить ты не можешь. Мне придется дожидаться тебя через каждые пять ярдов. И чего ради нам с тобой идти ковылять?
БИЛЛИ. За компанию.
ХЕЛЕН. За компанию?
БИЛЛИ. И еще…
ХЕЛЕН. И что еще?
БИЛЛИ. И еще для того, что делают влюбленные.
ХЕЛЕН смотрит на него с минуту, потом начинает тихо смеяться, давится смехом, встает и идет к двери. Возле двери она останавливается, оглядывается на БИЛЛИ и со смехом выходит. БИЛЛИ молча смотрит в пол, КЕЙТ тихо выходит из задней комнаты.
КЕЙТ. Она все равно не очень хорошая девушка, Билли.
БИЛЛИ. Ты подслушивала, тетя Кейт?
КЕЙТ. Ничего я не подслушивала, ну, хорошо, немножко подслушивала. (Пауза) Подожди, пока появится какая-нибудь хорошая девушка, Билли. Девушка, которой будет все равно, как ты выглядишь. Которая увидит, какое у тебя сердце.
БИЛЛИ. И сколько мне ждать, пока появится такая девушка?
КЕЙТ. Совсем недолго. Ну, может, год или два. Или в крайнем случае пять.
БИЛЛИ. Пять лет…
БИЛЛИ кивает, поднимается, негромко хрипит и выходит в заднюю комнату. КЕЙТ начинает прибираться в магазине. ЭЙЛИН входит и помогает ей. Где-то в отдалении слышен кашель БИЛЛИ.
ЭЙЛИН. А что это Калека Билли такой мрачный?
КЕЙТ. Билли предложил Чуме-Хелен прогуляться с ним, а она сказала, что скорее пойдет с обезьяной с проломленным черепом.
ЭЙЛИН. Вряд ли Чума-Хелен так красочно выразилась.
КЕЙТ. Да, тут я немного приукрасила.
ЭЙЛИН. Я вот что думаю. (Пауза.) Надо бы Калеке Билли кого-нибудь попроще, чем Хелен.
КЕЙТ. Да, надо бы ему кого-нибудь попроще, чем Хелен.
ЭЙЛИН. Ему бы начать с какой-нибудь тупой уродины, а потом двигаться дальше.
КЕЙТ. Билли надо бы отправиться в Антрим. Это пойдет ему на пользу. (Пауза.) Хотя, может быть, ему и не понравятся тупые уродины.
ЭЙЛИН. Да на Билли не угодишь.
КЕЙТ. Да уж.
ЭЙЛИН (пауза). Ты не слышала, что Джоннипатинмайк рассказывал Билли историю про то, как его родители привязали к себе мешок с камнями и утопились, чтобы его страховка спасла?
КЕЙТ. Джонни умеет наплести. А ведь это наш Билли был в мешке с камнями, и лежать бы ему сейчас на дне морском, если бы Пустозвон не бросился в воду и не спас его. А потом стащил у мамаши сотню фунтов, чтобы заплатить за лечение.
