отдохнуть! Да если б ты мне
Дала постель из пуха и шелков,
Она мне кучей мусора была бы.
И если б материнский поцелуй, -
А мать моя давно уже в могиле, -
Теперь на лбу моем разгоряченном
Напечатлелся, – он мне так же мало
Способен был бы дать успокоенья,
Как жало ос.
Виттихен
Да что и говорить!
Постой немножко. В погребе остался
Глоток вина.
Гейнрих
Нет больше силы ждать.
Воды!
(Поспешно приближается к колодцу и садится на закраине.)
Виттихен
Так зачерпни воды и выпей.
Гейнрих, изможденный, зачерпывает из колодца воды и пьет, сидя на закраине. Нежный голос поет с тихой жалобой из колодца.
Голос
Гейнрих, мой милый, возлюбленный мой,
Что ты сидишь над водою глухой?
Встань от колодца! Ступай!
Больно мне! Не ожидай!
Прощай! Прощай!
Гейнрих
Старуха, объясни, что это было?
Что назвало по имени меня
Так жалобно? Я слышал ропот: «Гейнрих»,
Он до меня дошел из глубины,
И вслед за тем так тихо, еле внятно:
«Прощай! Прощай!» Старуха, кто ты? Где я?
Мне кажется, что пробудился я,
Мне все знакомо здесь: скала, и домик,
И ты сама; мне все знакомо здесь
И все-таки так чуждо. Неужели
Все то, что сердце пережило, было
Одно дыханье только, звук пустой,
Он есть и нет его и вряд ли был он?
Старуха, кто ты?
Виттихен
Я? Да ты-то кто?
Гейнрих
Ты говоришь, кто я, старуха?
Я это часто спрашивал у неба,
Но никогда ответа не слыхал.
Одно лишь достоверно: кто б я ни был,
Зверь, полубог, ничто или герой,
Я солнечный подкидыш, захотевший
Найти свой дом: беспомощный и жалкий,
Тоскую я о матери своей,
И, на меня смотря в сияньи ярком,
Она раскрыла нежные объятья,
Но не достать никак ей до меня.
Что делаешь ты там?
Виттихен
А вот узнаешь.
Гейнрих
Прошу тебя, иди и посвети мне
Кровавым светом лампочки твоей,
Чтоб я нашел дорогу на высоты.
Раз буду там, где прежде я царил,
Я стану жить отшельником отныне,
Чтоб не повелевать и не служить.
Виттихен
Не верю я тебе; чего ты ищешь
Там, наверху, совсем оно другое.
Гейнрих
Как знаешь ты?
Виттихен
А почему не знать.
Они тебя загнали, да? Еще бы!
Насчет того, чтобы испортить жизнь
И, раз она светла, загнать в трущобу,
Все люди – волки. А насчет того,
Чтоб встретить смерть лицом к лицу, -
ну там уж
Они как стадо, пред которым волк.
И пастухи ведут себя так храбро,
Когда увидят волка – фу ты, пропасть -
Начнут кричать и цыкать на собак:
Чтобы прогнать грабителя? Нет, просто,
Чтобы заткнуть овцою волчью пасть.
И ты немногим лучше, чем другие:
Был в жизни свет, сейчас его в трущобу,
А смерть пришла, нет сил взглянуть в лицо.
Гейнрих
Старуха, я не знаю, как случилось,
Что жизнь, в которой свет был, я прогнал,
И, будучи художником могучим,
Как ученик, работой пренебрег,
И колоколом собственным сраженный,
Тем голосом, что я в него вложил,
Себя увидел жалким, побежденным.
И правда, грудью бронзовой он бросил
Такой могучий возглас по горам,
Что, дрогнув, пробужденные вершины
Родили грозный звук со всех сторон,
И отзвуком во мне он отозвался!
Но все еще я Мейстер и теперь!
И той же непреклонною рукою,
Которой этот колокол я вылил,
Создание свое я раздробил,
Чтобы не быть его покорной жертвой.
Виттихен
То, что прошло – прошло, конец – конец:
Высоты от тебя навек закрыты.
Ты был побег зеленый и прямой,
Но, сильный, недостаточно был силен.
Меж призванных избранником ты не был.
Поди сюда и сядь!
Гейнрих
Прощай, старуха!
Виттихен
Поди сюда и сядь. Чего ты ищешь,
Не может быть простою кучей пепла.
Кто здесь живет, тот ждет и ищет жизни.
Я говорю раз навсегда: ее
Там наверху ты никогда не встретишь.
Гейнрих
Так дай мне умереть здесь.
Виттихен
Ты умрешь.
Когда взлетишь, как ты, к высотам, к свету,
И упадешь, нельзя не быть разбитым.
Гейнрих
Я чувствую: мой путь пришел к концу.
Пусть будет так.
Виттихен
Твой путь пришел к концу.
Гейнрих
Скажи же мне; ты говоришь так странно,
Ты все так знаешь, говоря со мной:
Что я искать, изранив ноги, должен, -
Увижу ль я, пред тем как умереть?
Молчишь? Скажи: из этой темной ночи
Я должен ли в ту ночь, что всех темней,
Уйти, не увидавши отблеск света
Погибшего?
Виттихен
Кого ты хочешь видеть?
Гейнрих
Ее! Кого ж еще? Ее, конечно!
Виттихен
Тебе одно осталося желанье:
Последнее. Скажи его в душе.
Гейнрих
Его сказал я!
Виттихен
Ты ее увидишь.
Гейнрих
О, мать моя! Ты можешь это сделать?
Ты так могуча? Почему тебя
Я так назвал, не знаю сам. Я был уже
Однажды, как теперь, готов к концу,
Нетерпеливо ждал, чтоб каждый вздох мой
Последним был. Тогда пришла она,
И вновь я ожил, точно вешний ветер
Измученное тело охватил…
Теперь опять я стал так странно легким,
Как будто вновь иду на высоту…
Виттихен
Все кончено. Ты побороть не можешь
Ту тяжесть, что гнетет тебя к земле,
И мертвецы твои чрезмерно сильны,
Ты больше их не можешь обуздать.
Смотри: на стол я ставлю три бокала.
В один вливаю белое вино,
Другой бокал я красным наполняю
И третий – желтым. Если выпьешь первый,
К тебе придет вся сила прежних дней.
Второй тебе опять вернет блаженство,
Тот светлый дух, который ты забыл.
Но тот, кто два бокала эти выпьет,
Он должен и последний осушить.
(Хочет идти в дом, останавливается и говорит с глубоким значением.)
Он должен, я сказала. Не забудь.
Гейнрих сперва вскакивает в экстазе; услышав: «Все кончено», бледнеет и отступает назад; теперь он пробуждается из своего оцепенения, опускается на скамейку и сидит на ней, прислонившись.
Гейнрих
Все кончено. Она сказала: «Все».
Теперь, как никогда, ты все узнало,
О, сердце! Что ж еще ты хочешь знать?
Ты, вещая, твоим единым словом
Нить жизни перерезала, как бритвой:
Все кончено. Осталась лишь отсрочка.
Холодный воздух веет из ущелья.
Едва скользя по краю низких туч,
Вдали мерцает первое сиянье,
И этот день встает не для меня.
Так много дней я жил, и это первый
Не для меня.
