Отец Филарет. – Хорошо… До вечера еще есть время. Устроим небольшое спортивное состязание, сын мой, и если ты победишь – так и быть, забирай себе фото вместе с его бессмертной душой, которую он наверняка загубит сим поступком!
Макс. – Да не смешите меня, батюшка! В каком это виде спорта вы сильны – в литроболе? А насчет души, так сейчас и не в таком снимаются. Вы знаете, в чем он снимался? Знали бы, вообще сюда бы никогда не зашли.
Актер. – Не надо, ничего такого не было. Там всюду работали дублеры. У меня не те кондиции. Да и когда это было.
Луиза. – А я помню! Я помню эти фильмы! Еще в школе смотрела. Легкая советская эротика.
Макс. – Легкая? Если это легкая, что же тогда тяжелая?
Актер. – Тогда тяжелую еще не снимали.
Луиза. – Нет, снимали!
Макс. – Снимали или нет, но он снимался. Он всюду успевал.
Отец Филарет. – Короче – устроим… Небольшой экстрим! Особенности национального фотошопа.
Луиза. – Как это?
Актер. – Да, вот с этого места поподробнее, пожалуйста.
Отец Филарет. – Вижу я, дети мои, что словом божьим вас мне не убедить… и не вразумить. Только воля божия, так сказать знамение, может на вас подействовать.
Макс. – Знамение? Какое это, позвольте спросить, знамение?
Отец Филарет. – А знамение вот какое: хозяин наш хоть и не алкоголик, но располагает, как мне известно, большим запасом алкоголя.
Актер. – Вы, батюшка, здорово осведомлены о моих скромных погребах… откуда?
Отец Филарет. – Да помилуй, сын мой, твой домашний схорон коллекционных вин известен по всей Руси великой! И мне ли, знатоку безакцизного алкоголя, не знать о нем!
Актер. – Ну допустим… продолжайте!
Отец Филарет. – Вот мы и устроим состязание. Если, грубо говоря, вы меня перепьете – несите вашу мерзостную пленку в редакцию, печатайте, пропадайте в грехе и тоните в разврате. Если же нет…
Макс. – Если же нет?
Отец Филарет. – Если же бог даст мне силы выстоять против бесовского наваждения, я выпью не менее вашего, но не опьянею. Сие будет знак свыше, что фотографии надлежит отдать мне! Для полного их в последующем уничтожения. Уразумели, чада мои?
Макс. – Уразумели, батюшка! Мы согласны! Суперпари!
Рекс. – Погоди, Макс, а если он у себя там в семинарии пил без роздыха? Да еще и после смены в церкви… как она у них там называется… после обедни добавлял? Кирял и даже без закуски? Алкоголь-то у них был безакцизный! Да ведь он тогда точно оставит нас без штанов… то есть без фоток!
Макс. – Не дрейфь, киря. Меня никому не перепить. Один раз мы с верстальщиком на двоих литруху водяры раздавили, и закусили одним огурцом. Малосольным.
Рекс. – Малосольным?
Макс. – Ага. Я после этого уже ничего не боюсь.
Рекс. – Ну тогда… ладно. Попробуем.
Макс. – Но у меня тоже есть условие. Проиграете, батюшка – так мы сделаем еще одну серию фоток – и на этот раз уже с вашим участием!
Отец Филарет. – Ах ты… Что ты сказал? Как у тебя твой поганый язык повернулся? Меня, слугу божьего в непотребном виде с блудницей и комедиантом на потеху всей стране выставить захотел, так что ли?!
Луиза. – Но-но, полегче! Я не блудница!
Актер. – А я не комедиант! Нечего меня называть на французский манер! Или я есть великий русский актер, или вы немедленно убираетесь из этого дома! Дошло, батюшка?
Отец Филарет. – Хорошо-хорошо. Не беспокойся, сын мой и не сотрясай попусту воздух. Ну, допустим, я соглашусь… Но и у меня есть условие!
Макс. – Интересно было бы знать, какое?
Отец Филарет. – Если я выстою в сем страшном испытании… я вас исповедую! Прямо тут же, не отходя от кассы.
Макс. – От кассы? Вы имели в виду, батюшка, от алтаря, или как там это у вас, церковников, называется?
Отец Филарет. – Ну да, сын мой… после причастия вином из подвалов господина Народного артиста, нашего щедрого хозяина. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, как говорит народ. Глас народа – глас божий, как известно. В трезвом виде мне не достучаться до ваших душ, вижу, слишком глубоко проник в них грех.
Рекс. – Да к нам стучи – не стучи, бесполезно. Глухо, как в танке. Я согласен.
Макс. – Я тоже. По рукам!
Макс, Рекс, Луиза, Актер и отец Филарет сцепляют руки.
Макс. – Заметано! Кто бежит за пузырем?
Рекс. – Конечно, самый умный!
Актер (жеманно). – Луиза, дитя мое, покажи джентльменам, где у нас погреб. И пусть они тебе помогут.
Луиза уходит, Рекс и Макс устремляются за ней.
Актер. – Удивляюсь вам, отец Филарет! Знаю вас недолго, это правда, но вы произвели на меня впечатление человека здравомыслящего и набожного. И как это вы, благочестивый и почти святой, согласились участвовать в непотребной пьянке, в этом странном пари? Зачем вам это понадобилось вообще по жизни?
Отец Филарет. – Также зная вас недолго, могу сказать то же самое и о вас. Вы, уважаемый господин артист, верный сын нашей церкви. И мне доставляет почти физическую боль видеть вас в полуголом и развратном виде на страницах нашей желтейшей и мерзейшей прессы, воистину издаваемой самим врагом рода человеческого. Чтобы спасти вас от позора, я решился на это жуткое состязание.
Актер. – Да от какого позора, батюшка? Сейчас это уже совсем не позор. Даже наоборот – показывает, что я еще в хорошей форме! Выдумали тоже. И бабы все снимаются постоянно… кто в чем… а кто и вообще без ничего. Вы поймите, отец Филарет, раньше самым лучшим актером считался тот, кто классически играл в классическом произведении. Ну например, кто лучше всех сыграет Гамлета. Великая трагедия. А сегодня самый востребованный комедиант тот, кто сумеет правдоподобно подать бред, который пишут наши сценаристы. Сыграл балбеса-полковника милиции, но зато похоже – вот ты и великий артист. И в этом наша сегодняшняя великая трагедия.
Отец Филарет. – Но почему они все в голом виде? И молодые, и старые? Это что? Кино или женская баня?
Актер. – Батюшка, вы меня сегодня уморите. Умру со смеху. Да чего им еще показывать-то? Раньше, при Совдепии, запрещено было показывать голое тело. А сегодня запрещено показывать голую душу. Не нужно это никому. И считается ужасно неприличным. Ну а раз душу нельзя…
Отец Филарет. – У многих нет уже души…
Актер. – Ай, ай, ай, безбожные слова, батюшка! Даже странно, мне, грешному, от вас такое слышать. Ну и вот, за неимением души приходится показывать тело… а что же остается?
Отец Филарет. – Дааа… не думал, что все так запущено…
Актер. – Да где же они там? Засыпало их бутылками, что ли? Напились и заснули?
Слышится шум шагов.
Актер. – Чу! Идут! Уже несут!
Входят Луиза, Макс и Рекс. Они несут ящик с вином и поднос с закуской. У всех троих растрепанный вид.
Актер. – Ну наконец-то! Вас только за смертью посылать! Что это вы там делали? А?
Макс. – Мы… мы пробовали!
Рекс. – Да, мы пробовали.
Луиза. – Пробовали… немножко. (Поправляет блузку).
Актер. – Что пробовали? Вино? Прямо там, в погребе?
Макс. – Ну, всегда лучше попробовать на месте.
Рекс. – Да… вдруг что-нибудь не так? Продегустировать… Чтобы не возвращаться потом…
Актер. – Ну и как? Все в порядке? Не слишком кисло?
Рекс. – Нет, что вы! Очень сладко!
Макс. – Медовый вкус, старик! Тебе повезло. Не то, что нам, бедным газетчикам. Вот так и приходится пробовать – урывками, по случаю.
Актер. – И ты, Луиза? Ты тоже пробовала вместе с ними?
Луиза. – Я? Нет, что ты, дорогой. Я не пробовала. Наоборот…
Актер. – Наоборот? Как это?
Луиза. – Ну, инициаторами были они!
Актер (подозрительно). – Инициаторами? Дегустации?
Луиза. – Да…
Макс. – Ладно, старик, замнем для ясности. Вы же еще не женаты. Нехорошо быть таким подозрительным по отношению к новым друзьям.
Актер. – Друзьям?!
Макс. – И спасителям! И собутыльникам! Лизка, накрывай!
Луиза ставит на стол поднос и бутылки с вином.
Макс. – Так какие же, батюшка, у нас будут правила? Так сказать, регламент соревнований?
Отец Филарет. – Очень простые, дети мои. Незамысловатые и примитивные. Других вы недостойны. Бутылка пускается вкруговую. Каждый пьет по стакану. Кто раньше заснет – тот и проиграл.
Макс. – И все?
Отец Филарет. – А вот вообразите! Все. Несложно сие и необременительно. Да, и еще. Если у кого развяжется язык – ну, тот мой клиент.
